Сверхновая американская фантастика, 1994 № 03 - Лариса Михайлова

В кабинете она давала подробные указания слуге:

— В Душном квартале за фабрикой фейерверков есть маленькая гостиница. В пристройке живет девочка-сирота десяти или двенадцати лет. Она там прислуживает. У нее на руках еще пятеро детей — младшие братья и сестры. Соберите их и отвезите в школу Святой Марии, там уже приготовлено место для них.

— Да, мэм.

— Как всегда, ты не должен называть моего имени.

— Я понимаю, мэм.

И тогда она заметила свою дочку, Сари, потерянно остановившуюся в дверях. Ханан отпустила слугу и позвала Сари:

— Дорогая, что случилось?

Сари бросилась к ней:

— Мама, зачем пришел Дядя? — спрашивала она жалобно, прижимаясь к ней всем телом. — Я его боюсь.

— Тс-с, дорогая, — шепнула Ханан. — Он просто к папе. У них дела. Ты вовсе не должна его бояться. Он любит тебя.

— Почему тогда ты его боишься, мамочка?

Ханан взглянула через открытую дверь кабинета на веранду, где Сеид беседовал с гостем под влажным облачком из мельчайших капелек воды, защищающим особняк от палящего солнца.

Сеид мог найти общий язык с кем угодно, даже с таким извергом, как Дядюшка.

— Дядя любит тебя, — повторила Ханан, — и меня тоже. Ты должна помнить, что семья для него важнее всего на свете.

— Но ему так трудно угодить! Когда я подавала ему сок, он только и сказал, чтоб я ходила тише и чтобы осторожнее ставила стакан. Сказал, что причесывать меня должна ты, потому что у меня получается некрасиво. — Из ее больших темных глаз полились по смуглым щекам слезы.

Сердце Ханан запылало. Зачем он приходит сюда, если ему здесь все не нравится?! Почему он такой злобный человек? Но, вытирая слезы Сари, она говорила:

— Дядюшка просто хочет, чтобы ты выросла хорошей девушкой, достойным членом семьи. Теперь иди, позови брата. Он должен подойти поздороваться, иначе Дядюшка обидится и никогда больше не придет к нам!

Сари хитро улыбнулась такой шутке.

— Если бы достичь этого было так просто! — прошептала она и убежала в детскую искать Хамаля.

Ханан выпрямилась. Взглянув на веранду, она наткнулась на строгий пристальный взгляд. На секунду она испугалась. Неужели он слышал последние слова Сари? Но нет, Дядя, улыбнувшись, поманил ее. Ханан покорно вышла из кабинета, тихо ступая босиком по коврам, узкая шелковая юбка мягко скользила по бедрам.

— О, Ханан, — по-акульи улыбался Дядя, — присоединяйся. Сеид говорит, ты нашла места в благотворительных школах еще для трех семей.

— Да, — ответила Ханан, присаживаясь, — и еще одно сегодня. Но нашлась очень маленькая комната, а нуждающихся так много.

— Наверняка не так много, как ты думаешь. — Дядя откинулся на спинку стула, сложив руки на откормленном животе. — Если бы обитатели трущоб имели мозги, чтобы уметь пользоваться лучшей-жизнью, президент давно бы построил школы в Душном квартале, все бы получили образование. К тому же попытка сделать это уже была, не так ли?

Ханан опустила глаза — только покорность спасает ее от этого человека.

— Да, Дядя.

Но ей показалось, что в отполированном серебре кофейника промелькнуло лицо ее матери. Большие темные глаза смотрели с непреклонным осуждением. Ханан вздрогнула. Анна Шукода умерла тридцать лет назад.

Дядя обратился к Сеиду:

— Как можно только думать об этом — строить школу в Духовке! Тогда нужно построить сразу еще и ясли, чтоб двенадцатилетние школьницы могли оставлять там своих детей. — Он самодовольно рассмеялся.

Сеид мягко отшучивался, хотя в его спокойных глазах отражалось замешательство. Ханан опять посмотрела на серебряную поверхность кофейника, но на этот раз увидела только свое отражение.

«Вот она, Ханан-совершенство», — насмешливо думала она. Женщина с необычно светлой кожей, полными губами, гармоничными чертами лица; ее деяния всегда милосердны и величественны, ее любовь к людям широко известна; любящая мать двоих детей, любимая жена преуспевающего бизнесмена, племянница шефа секретной полиции, верного слуги государства. Такой ее знали в обществе. Она же видела другую картину. Ханан-фальшивка. Обманщица, живущая в неимоверном страхе, каждый день ожидающая разоблачения.

Она нервно всматривалась в отражение. «Нет, ничего не видно», — думала она. Ничто в ее облике не говорило об атриуме, никто не сможет заподозрить ее в обладании им, даже Сеид. А ведь атриум у нее есть. И если бы она только посмела, то могла бы с помощью этого устройства подключиться к мировой сети. Биоэлектронный орган позволяет принимать и гостей-призраков, правда, она никогда бы не рискнула допустить туда кого-либо. Атриум был сконструирован иностранцами, а введен в ее мозг матерью, когда Ханан была совсем маленькой. «Теперь ты будешь свободна!» — повторяла всегда Анна Шукода. Но атриум был запрещен, и Ханан знала, что это смертельный дефект, который однажды убьет ее, так же, наверняка, как опухоль, разрастающаяся в мозге старухи.

Анну Шукоду подобные мелочи не заботили. Она упрямо следовала своей политической программе, выступая за всеобщее образование в трущобах и обличая правительство. Она коллекционировала врагов, как другие женщины коллекционируют, к примеру, духи. Дядя приказал своему младшему брату развестись с ней, но тот отказался. А Дядя не терпит непослушания. Даже спустя двадцать четыре года Ханан отчетливо помнила последний митинг, организованный матерью, звуки и запахи страха, когда войска правительства открыли огонь по безоружной толпе. Какой-то полицейский, в закрывающем лицо шлеме, вырвал ее, плачущую, из рук отца. Через мгновение отец уже лежал на земле, изрешеченный пулями.

Дядя считал, что семья превыше всего, и ничего важнее семьи для Дяди не существовало… кроме семейной репутации. Ради этого он бы пожертвовал и Ханан так же легко, как ее отцом.

Сеид тронул ее за руку. От неожиданности Ханан подскочила.

— Ханан, Дядя с тобой разговаривает.

— Где ваш сын? — резко повторил Дядя с зарождающимся подозрением. — Сеид сказал, он сдал математику на «отлично». Я хочу поздравить его.

Покраснев, Ханан ответила:

— Простите, Дядя. Когда Хамаль делает уроки, внешний мир для него не существует. Сари пошла за ним.

Дядюшка растянул губы в ледяной улыбке.

— Да-да, Хамаль — милый мальчик. Вырастет — будет работать в аппарате президента.

— Да, Дядя.

«Да-дядя, да-дядя» — насмешливо отозвалось в ее разгневанном сердце. Она скорее умрет, чем позволит превратить своего милого Хамаля в Дядиного протеже.

Ее взгляд скользнул за ограду веранды и выше, к «потолку» сада. Из специальных трубочек на крыше сочился туман, который поднимался прохладным облаком над домом. И потому здесь было всегда свежо, даже когда город плавился от жары.

Послышались звонкие шаги по каменной дорожке.

«Сколько людей!» У Ханан не укладывалось в голове, как может такое множество народу десятками лет существовать в столь ужасных условиях. Недостает воды и пищи. Свирепствуют болезни. Родители умирают, не успев поставить детей на ноги, и каждое новое поколение вынуждено создавать свою культуру заново, ловя слабое убывающее эхо некогда богатого прошлого.

Мышь почуяла запрограммированный запах. Она зависла и нырнула вниз по следу. Ханан удивилась, увидев школу, — значит, девочка уже под защитой сестры Марии. Ханан развернула мышь — ей достаточно было знать, что дети теперь в хороших руках, проведывать их нет времени. Пора думать о других. Мышь уже летела в самое пекло Душного квартала присмотреть за остальными детьми, которых Ханан считала своими подопечными. Только уже подыскав место в школе или миссии, принимающей бездомных детей, она забирала их из трущоб, а до этого только наблюдала.

Анна Шукода доказала бесполезность попыток улучшить положение изнутри. Ее социальное движение милосердия вылилось в кровавый мятеж. Политические кампании выродились в массовые убийства. Сама она была предательски убита в ссылке.

К рассвету призрак облетел всех детей. Мышь очень устала. Пришло время возвращаться домой. Ханан настроила мышь на свой собственный запах и направила ее к сияющему центру города. Но мышь почему-то рвалась обратно в трущобы. Призрак забеспокоился — мышь никогда не нарушала приказов Настоящий ужас охватил Ханан-призрака тогда, когда она поняла, что мышь все-таки беспрекословно следует указаниям: она летела по следу Ханан. В Душном квартале. Ночью!

Это невозможно! Ведь настоящая Ханан спит сейчас у себя дома, в центре города, далеко отсюда. И все же в хаосе запахов ночи ясно выделялся один. Ее собственный запах.

Оставалось слушаться мышь. Она неслась над трущобами, и бродяги, которые уже сворачивали свои тенты в ожидании рассвета, не замечали ее. Запах усиливался. Не могло быть уже никаких сомнений, что настоящая Ханан где-то здесь, в этом ужасном месте. Но почему? Только ее добрые дела могли достичь трущоб, но она сама или кто-нибудь из ее семьи — никогда.