Бруклинские ведьмы - Мэдди Доусон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но в первый день я не сказала ей ничего, и поэтому на второй день сделать это было сложнее, а дальше уж и совсем невозможно. Может, если не говорить о моей беде вслух, она перестанет существовать?
Но поскольку вселенная настроена на то, чтобы испытывать меня и играть мною, разговоры на работе вечно крутятся вокруг свадьбы и ее последствий. Моя жизнь превращается в череду невестиных историй: тех, которые вытряхивают из меня мои сотрудницы («Сегодня на ужин мясной рулет! Ноа его просто обожает! Да, мы ужинаем при свечах! А потом сразу в постельку! Ну, вы же понимаете, как оно бывает!»), и тех, которые хотят слушать четырехлетние девочки. Они одержимы свадьбами и стремятся узнать все подробности.
— Вы в тот день были как принцесса? — спрашивают они с горящими глазами. «О да, я была!»
В честь моей свадьбы за едой они накрывают головы бумажными салфетками, а после тихого часа ходят, завернувшись в белые одеяла, которые волочатся за ними, как длинные шлейфы.
— Мы тоже невесты, — говорят они мне торжественно, а я смеюсь и помогаю им кидать свадебные букеты.
Горечь приходит ко мне лишь вечерами, обнажая всю мою несостоятельность и никчемность. Горечь провела дома весь день, расхаживая по квартире и нетерпеливо поджидая меня, а теперь сидит на краю кровати, подпиливая ногти и куря сигареты. «Ты уже готова, дорогуша? — ухмыляется она. — Пришло мое время!»
И тут-то я и осознаю, кто я есть на самом деле, и понимаю, что никогда не приду в норму, что человек, который говорил, что любит меня и хочет провести со мной всю жизнь, очнулся в последнюю, чтоб ее, минуту, но я, как идиотка какая-то, заставила его участвовать в фарсе бракосочетания.
Я — неудачница, которая не может дальше притворяться. Одуванчик на газоне. Гадкий утенок, затесавшийся среди лебедей в надежде, что те его не заметят.
После очередной бессонной ночи, когда я думала, что сойду с ума, я вскакиваю с постели в пять утра и обнаруживаю, что держу в руках телефон и набираю номер Бликс. Я не могу поверить, что не подумала об этом раньше. Наверно, она как раз тот единственный в мире человек, который может вернуть мне Ноа. В Бруклине сейчас восемь утра, и я каким-то образом знаю, что она не спит. И конечно же, она берет трубку.
— Привет, Марни, милая моя. Я ждала твоего звонка. — В ее голосе слышится радость.
Я несколько ошеломлена:
— Ждали?
— Конечно. Я о тебе думала.
Раз так, я выпаливаю:
— Бликс, это ужасно! Мне… мне нужна ваша помощь. Я знаю, вы можете делать всякие штуки, и я хочу, чтобы вы вернули мне Ноа.
Она молчит, и мне приходит в голову, что, может быть, до нее еще не дошла новость, что Ноа меня бросил. Поэтому я сдаю назад и рассказываю о медовом месяце, роковой прогулке, Африке, гранте, на который он подал, ничего мне не сказав, Уиппле, обо всем этом — и даже об онлайн-разводе.
Она говорит:
— О-о, дорогая. Я знаю, что сейчас ты чувствуешь себя кошмарно, но вот что я должна сказать тебе, зайка: мне кажется, что все это может стать началом твоей большой жизни.
— Моей большой жизни? Большой жизни? Да моя жизнь только уменьшается, сжимается! Я живу в квартире в Берлингейме, которая мне не по карману, работаю и схожу с ума, Бликс. Мне ужасно его не хватает, и я знаю, что вы видите суть вещей и можете дергать за какие-то ниточки, поэтому подумала, что вдруг у вас получится вернуть его. — Она молчит, и я понимаю, что нужно сказать что-то еще, чтобы ее уговорить. — я подумала над всем, что вы мне говорили, и поняла, что он действительно мне нужен! Он — лучшее, что случилось со мной в жизни, просто что-то у нас разладилось, но я хочу все исправить. Это и будет большая жизнь, как вы ее называете.
— Ты должна приехать в Бруклин, — говорит Бликс.
— В Бруклин? Я, скорее всего, не смогу, — отвечаю я. Честно говоря, чего мне не хочется, так это тащиться через всю страну в совершенно чужой город, где я никогда не была. И жить у кого-то в гостях. Бр-р.
— Ну, тогда скажи мне, чего тебе надо.
— Можете посмотреть так, как вы обычно смотрите, и сказать, вернется ли он ко мне? — Мой голос срывается. — Вы поколдуете для меня? Чтобы сделать меня не такой заурядной или чтобы Ноа смирился с моей заурядностью?
— Ох, золотце! Ты не хочешь его возвращать. Доверься мне в этом вопросе. Есть так много…
— Пожалуйста. Помогите мне. Насколько должен отчаяться человек, чтобы порвать с кем-то во время медового месяца? Как мне жить с этим?
Мгновение она молчит, а потом произносит тихим голосом:
— Послушай меня, ласточка. Перемены — это всегда тяжело. А Ноа — разбалованный самовлюбленный паршивец, который так и не вырос, и мне очень жаль, что он причинил тебе такую боль. Но поверь мне, тебя ждет нечто гораздо лучшее. Ты переживешь это и двинешься дальше. К тому прекрасному, что тебя ждет.
— Нет, — обрываю я ее, — ничего меня не ждет. Мы с Ноа созданы друг для друга. Я знаю это, точно так же, как знала про Натали и Брайана. Вы же сами говорили, что я сводня, и я знаю, что мне суждено быть с ним.
— Никто не может знать, что ему суждено, — говорит она, — иначе мне не пришлось бы пройти через жизнь с «тараканом» и с до смерти скучным и занудным человеком. Подумай об этом. И, кстати, ты вовсе не заурядная, и тебе нужно приехать в Бруклин.
— Я заурядная до смешного. Я вечно теряю эти проклятые ключи, я категоричная и нетерпеливая, у меня совсем нет честолюбия, я мало зарабатываю и не могу об этом не волноваться, и… и когда я была маленькая, то наряжала кошек в платья, и мне было наплевать, что им это не нравится.
Она вздыхает:
— Ладно, послушай меня. Я должна кое-что сказать тебе. Когда мне было восемнадцать, умер мой отец, и семейный дом, который я рассчитывала унаследовать, отошел моей
