Гениальная власть! Словарь абстракций Кремля - Глеб Павловский

У Путина в 1999 году ее не было. Путин шел в президенты как глава одной из фракций безнадежно расколотого Ельциным правящего класса — тот предстояло завоевать и собрать. Медведев опирается лишь на робкую догадку в истеблишменте, что, если только Путин не против, следующим президентом будет он, Медведев. Решение основных группировок элит о том, что следующий президент «скорей всего Медведев», окончательно ратифицированное путинским «Да!» — включит машину борьбы за большинство. Не за «медведевское большинство», его нет, а прежнее, неэлитное — путинское. Здесь капкан на Медведева.

Над его избирательной машиной возвышается Путин. И до того как машину запустят, Путин должен сам повторно уступить большинство Медведеву. Уступить, сознавая, что элиты склонны к его преемнику, а не к нему. Для Путина это скорее минус Медведева, чем плюс. Вот где для Медведева важность темы элит. Но едва он попытался к ним обратиться, в путинском наследстве обнаружился пробел.

Путин не оставил никакой идеи об истеблишменте в России. Истеблишмент дорог Медведеву как хор за спиной, который подтвердит: вот наш новый лидер! Но выборы и Медведев видит «по-путински» — борьба за бюджетников и бюдженщин, с раздачами и подарками целевым группам. Большинство в его глазах выглядит как все то же большинство 2000 года, подтверждаемое выборами из раза в раз.

Презумпция путинского большинства такова, что те, кто имеет заслуги — неизбираемы! До и после выборов президент — лидер элит, но на выборах он — антиэлитный популист.

Выборы — это когда нобилям укажут: за меня должны проголосовать женщины в возрасте, бюджетники, наемные и старики. Власть говорит нобилям — пойдите и соберите мне мой обычный электорат, мои вечные 60 процентов! Нам это кажется естественным. Мы 15 лет вбивали этот электоральный здравый смысл и, вбивая, — выигрывали. Вначале Медведев должен консолидировать элиты и выложить их общую позицию на стол перед Путиным. Потом — вместе с Путиным — навалитьсянаизбирателя, забывкчертупронобилей. Мы вспомнимо нихпослевыборов, да икудаониденутся? Этатрехтактная фаза движка пользуется огромной властью над нами всеми — Медведевым, Грызловым, Сурковым, Павловским…

Поэтому для разговора с элитами ни у Путина, ни у Медведева нет честного языка. Тайное признание заслуг перед властью не создает блеска элиты. Что это за нобили, с которыми рассчитываются в конвертах? Элита строится вокруг доблестного ядра — не самозваного, а общепризнанного!

В концепции российских выборов элит нет — там действует машина большинства с упряжкой из губернаторов. Как с элитой президент общается отдельно — на кремлевских приемах, на Госсовете. А во время выборов он говорит нобилям: эй ты, ступай делать процент! Разве так говорят с элитой? Этих нобилей порют на конюшнях АП, как пороли еще при царице Анне. Отсюда и у Путина отношение к истеблишменту как к перевербованной им ненадежной агентуре — «так называемая элита».

Медведев уважает христианско-консервативную идею сообщества заслуг. Но он ее отстраняет, вступая в якобы «прагматичное» поле выборов: элиты в нем нет. Здесь никто не элита, ни Прохоров, ни губернаторы, ни даже патриарх. Патриарху ведь тоже можно позвонить и попросить, чтобы он сказал то-то и то-то — ну патриарх и скажет. С элитой так не обращаются — вот отчего у Путина кавычки!

Медведев уверен, что в России элита есть. Выступая в Кремле, он несколько раз говорил: в этом зале собраны почти все люди, принимающие решения в стране! Они здесь, эти люди — вы! Медведев обращается к состоявшимся людям: идите управляйте страной! Я был в Кремле, когда этим людям говорили, что они решают все вопросы в стране — и те принимали слова Медведева совершенно уверенно — с их точки зрения, так оно и есть. Но так ли это на деле? Есть ли у них чувство бесспорной заслуги, не опровержимой методами Следственного комитета? Есть повадка заслуги, которой у них не отнять, то есть достоинство?

С одной стороны, элиты еще надо создать, с другой стороны, они есть, и их пора признать и за собой позвать. Сценарием 2012 года, сорванным дуумвирами, был выход Медведева во главе правящих консервативных элит на выборы главы государства. Собрав элитную коалицию, надо было предъявить ее не Путину исподтишка, а избирателю всея России. Пойти на выборы во главе достойных людей, которые и его признали достойным. Власть главы государства в таком сценарии реально превращалась в первую и высшую власть, стоящую над исполнительной властью.

Двинувшись в старый путинский коридор, Медведев стал должником окружения и соискателем «добавочного времени». Сам Путин в 2007 году не захотел идти во власть должником… а Медведев? Сойдя с позиции ценностей к штамповкам административного популизма, наш несостоявшийся Аденауэр остается президентом для самого тесного круга. Естественно, что и в этом тесном кругу главным снова оказывается Путин. Большинство же осталось и без лидера, и без элит.

Ярославль

Медведев искал в государстве норму. Для этого он в городе Ярославле, на гербе которого изображен геральдический медведь — «животное умное, но осторожное» ©, учредил мировой политический форум и сам его открывал. Дискуссии в Ярославле всегда вертелись вокруг темы «стандартов демократии» и ее норм.

Медведеву виделись безличный здравый смысл, правовой стандарт и границы — куда идти, куда не идти? Куда должно, куда опасно? Какого условного «Ходорковского» впредь еще можно арестовать, а какого нельзя? Требовалось восстановить ясность границ возможной власти. Требовалась реабилитация нормы, с оценкой искаженного и упущенного. Коррупция? Это оплошность, которую можно исправить. Тут-то и двинемся к модернизации, тут-то и встанет Государственность во всей красе, в его комплексном величии и цельности.

Работа Медведева над ошибками Путина означала, что он — корректор и пришел готовить путинскую систему к тотальной кодификации. У Путина слово «нормальное» — вне политики, норма как цель им не ставилась. «Нормально» у Путина значит «как всегда». Избежать той или этой угрозы, уйти от того или другого страха — где уж тут норма! Перейдя в последние годы президентства к попыткам нормализации, Путин немедленно наворотил нелепостей. Нелепости 2006–2007 годов сводились к вопросу: вот куча денег, и надо придумать, как их правильно тратить. Прежде мы все экономили, но пора и о приятном подумать. Тут-то госкорпорации стали создаваться одна за другой. Путиным все это мыслилось как желанный мир, переход от полевой жизни на комфортный бивуак. Басаева убили, страна едина, пенсионеров кормим — куда переходим теперь? Идеологией Путина был транзит, переходностью искупалось все. Россия — переходное состояние; о демократии подумают наши внуки.

Демократия Путина — это норма, резервируемая на будущее. Когда в России, как в Америке, будут две партии и в обеих все станут решать солидные богатые люди. Все это потом, не скоро, когда мы отойдем от края пропасти. Но разве нас всех, и власть в особенности, не кормит жизнь на краю? От парадоксов Путин обычно отмахивается.

Медведев систематизирует путинскую систему вопреки ее желанию и остаткам свободолюбия. Систематизировать — значит ампутировать лишнее в его, Медведева, ленинградскоюридическом представлении. У него еще так много хороших идей — Медведев ценностный доктринер, — что для их воплощения нужен кто-то сильнее его самого. Неужели Путин?

Путин — внутриполитический вождь, ставший всемирно влияющим лицом. С первого же месяца власти он учит английский, чтобы лично заниматься внешней политикой, но главная сцена его действий — внутри России. Авнешниймир — этоаудитория егоиРоссии. Если на Путина соберется аудитория, она нам всем оплатит спектакль. Нетерпеливый Медведев сам спускается в зрительный зал. Зал заседаний Ярославского форума находился в здании спорткомплекса «Локомотив» — ледовой арены. На лед организаторы накидали ковров, но снизу всегда несло гробовым холодом. Западные интеллектуалы и даже сам Збигнев Бжезинский, сами не зная почему, притоптывали, чтобы согреться. Из ниоткуда является евро-атлантическое пространство, которого в нашем дискурсе не было. (Евроатлантика начиналась за Неманом, а мы жили в Евразии.) Медведев определяет евро-атлантическое пространство как включающее Россию; его стандарты демократии должны стать компромиссом о норме с Западом.

Но куда обращена медведевская «утопия нормы» — внутрь иль вовне России? Норма это что — свободный быт русских людей или королевский титул в книге таких же титулов? Медведевская идея нормы не сумела стать внутренней. Тогда он стал искать место своему христианскому принципату по закрытому списку ролей. Пора интегрировать роль главы государства Россия в глобальную титулатуру — король не может быть фигурой, которой нет на доске!