Гениальная власть! Словарь абстракций Кремля - Глеб Павловский

Страна превратилась в недвижимость — при том что ее гражданам не дано превратить в капитал жилье, которым они владеют. Из кризиса Россия вышла со спасенным рейтингом, еще более обездвижив человеческий капитал. С деньгами, но «без людей». Наша форма капитализации России, как и предсказывал Петр Чаадаев, географически пустынна — это ее территориальный резерв.

Мы архаично торгуем ресурсами — но это только часть правды. Торгуя ресурсами, мы запитываем ликвидностью капитализацию власти в целом, а власть капитализирована только через контроль территории в целом. Капитализируется суверенитет — господство над всей землей, создающее юридически неоспоримые по мировым понятиям права на торговлю.

Центр капитализации находится не вовне, а внутри страны, подобно развитым странам — зато население обособлено от этого центра. Здесь обитает единая гениальная власть, воплощенная мистикой «единого центра». Оттого собственная капитализация совокупных ресурсов России скандально ниже, чем даже у многих стран третьего мира. Но капитализация нашей сверхвласти весьма высока. Высока и заинтересованность в ней рынков, готовых обслуживать эту высококапитализированную власть, а с ней и Россию.

Человек затянут в социальные сети власти и намертво ими связан. Он бюджетник не в том только смысле, что на него расходуется часть консолидированного бюджета. Он привязан к бюджету через территориальное место, где находится, и социальную категорию, к которой принадлежит. Эта бюджетная прикрепленность — условие капитализации власти: монополия устраняет конкурентов. Она гарантирует им некоторый стандарт жизни, одновременно вытесняя со всех площадок мирового рынка.

Свобода владения есть — частной собственности нет. Трудовые и интеллектуальные способности велики. Но их рыночный дебют исключен политикой резервирования с прикреплением граждан к их долям в резервах.

Зоны капитализации у нас — всегда резервы власти или тесно связаны с ней. Граждане-миноритарии не выходят на рынок, получив свою долю в виде премии. Ее выдает власть, высокоэффективный капиталист. Наши институты развития — лишь резервации роста, оберегаемые властью от вожделений толпы избирателей.

Cакральность

Путин нас, конечно, разбаловал. Верней, мы воспользовались Путиным, чтобы себя разбаловать. Пространство его президентства так быстро заполнилось абсолютным газом харизмы, что ответом на любой вопрос стало — любите Путина! Мы испытывали боль от всех нелюбовных прикосновений к волшебству путинской несравненности. Из тактических соображений считалось даже целесообразным (чуть понижая голос) признавать это святостью. Телевизионные новости пропахли ладаном, елей изливался на действия власти и ее главы.

Так было. Пропажа чуда воспринимается как blackout, как веерное отключение прожекторов славы. Сияние было, и вот его нет. Новый ладан похож на дезодорант. Сильная тоска по вчерашней ясности. Но если ясности нет, тоска фантомна — у нее мнимый предмет.

Болезненный спазм перехватывал горло на слове «Путин». К нему кидается сегодня тоска и не находит опоры. А ведь сегодня Путин работает больше и умней, чем Путин эпохи святости. Строго говоря, при тогдашней харизме он мог и не работать, только сиять.

Сегодня Путин делает много всего, а любви нет. Предложение разумно отнестись к слабостям Путина ничего не даст тому, кто искал сакральности. Медведев продвигает свою, нехаризматичную идею сакральности — она для него осеняет саму должность президента. Но тандем и тут все размыл.

Сакральность института президентства снижена Путиным. Утрируя собственную влиятельность в государстве, Путин невольно принизил престиж президентства. Личное влияние премьера взломало номинал его должности. Но тогда вся путинская мифология была ошибочной, включая и миф-план возвращения. Продлеваемая безальтернативность уже непрактична, что предвещал его же собственный постпрезидентский триумф 2008–2009 годов. Отсюда был ход к альтернативной схеме власти, более рациональной. Но схема не вычертилась, и его сиятельство стало всего лишь влиятельным лицом. Путин — мужик ничего, но больше не свет в окошке.

Полномочий в избытке у каждого из дуумвиров. Ни один не осуществляет их все, но часто жалуется на их малость. Тема полномочий опасно скользит к теме слабости — то президенту душно от амбициозности Путина, то якобы Путину трудно решить, кто будет президентом в 2012 году. Порожденный избытком власти тандем обнаруживает ее вялость.

Вместо сакральности власти массовая аудитория разглядывает ее малый рост и морщины. В прощальных лучах триумфа все видней глубина дефицитов. Все, что Медведев ни делал, рассматривалось как сделанное не всерьез, как недоделанное. В оптике прошлой харизмы все выглядело недостаточно пафосным. И эта аберрация губит не только кандидатские шансы Медведева; она в принципе меняет образ власти — кажется, навсегда. Один вечно на выходе из Кремля — другой вечно вот-вот вернется. Реально же придет нечто совсем другое, и сделает каждого из них кем-то иным.

Сила. Слабость

Гениальная власть всюду сеет мелочный оппортунизм. Играя в ее игру, все отстают от нее и, догоняя, разгадывают ее планы. И хотя планов нет, оппортунизм стал всеобщей атмосферой. Власть обязана опережать всех — у нас нет сил для борьбы с открытым протестом. Такая борьба, если и будет выиграна, сделает власть другой. Мы просто обязаны реагировать быстрей остальных. Но где реагирование, там слабость — тошнотворное чувство ничтожества.

Еще в нулевых часто ходили слухи, что наш чудный Путин политически слаб. Обороняя миф, мы высмеивали все подозрения, одновременно давя их в себе. Но с приходом Медведева слабость вышла наружу, да и самого Медведева рассматривают как слабость Путина. Систему считали слабой, но была ли она такой на самом деле?

Нас ведь не тревожит тандем. Нас тревожит другое — где власть? Дееспособна ли еще власть? Она у нас часто теряет чувство уместности, едва завидев новую высокую цель.

Модернизация — цель, которую власть объявила, а та вдруг ее ослабила.

Система еще прочна, но, ставя цель, которой не может достичь, впадает в фатальную слабость. Цель обнаруживает ее недееспособность, и ей предъявляют встречный запрос на силу. Слабость власти проявляется как негатив ее амбициозной заявки на силу.

Тогда она вдруг комично проваливается — как бедный комиссар Линде, сперва неудачно воззвавший к солдатам, а затем побежавший от них в лес. Солдаты его убили, смеясь, он вывалился из образа власти. Генерал Корнилов, чтобы воззвать к казакам при наступлении на красный Петроград, встал на табуретку — а та опрокинулась под общий хохот. Казаки Корнилова не убили, но, двинувшись на Петроград, дали себя распропагандировать большевикам.

Проблема не только в личностях — Линде или Медведев. Комизм отрыва риторики от факта — западня, куда валится русская власть. Великая цель оглашает мелкость ее постановщиков — и риски взлетают до небес. А самонадеянность власти, напротив, только усиливается.

Нас обессилили прошлые выигрыши: в 1996-м проскочили с Ельциным, в 2000-м с Путиным удалось, в 2008-м тандемом решили вопрос… И еще не раз решим! — так говорит Сурков. Все его тексты об этом. Вдруг перейдя из маниакальности в пофигизм, волюнтаризм команды приобрел вид абсурда; речь к стране с высоты корниловской табуретки — вот подтекст нашего нового имиджа слабаков.

Есть ли выходы из таких ситуаций? Да, немало. Кто не помнит «сильное решение!» © — ядовитую подначку 1990-х. Автор ее — Чубайс. Сидел как-то Ельцин и говорит: «Назначаю Немцова вице-премьером!» А Чубайс ему: «Сильное решение, господин президент!» Страна так и покатилась у телевизоров — ведь Ельцин, казалось, так слаб.

Но год спустя — решение Ельцина о Примакове-премьере. Оно уже не слабая, а усиливающая власть конструкция. Следующим сильным шагом Ельцина станет, наоборот, уже снятие Примакова! Как ни странно, и оно привело к усилению президента. Вскоре Ельцин назначит премьером Путина, никому не известного будущего героя. Путин-премьер двинулся на Чечню именем сильного Кремля и с согласия Ельцина превратил сильный Кремль в моду. «Слабый» якобы Ельцин — тайный пусковой двигатель Путина. Взрывной рост путинского рейтинга подхватил даже ельцинский, и на запах реванша собралось путинское большинство. К концу 1999 года сложилась столь мощная власть тандема Ельцин — Путин, что Б. Н. теперь мог бесстрашно уйти из Кремля. Никто не кинется ни на Путина, ни на него! Вскоре после ухода Ельцина былые фавориты Примаков и Лужков отказались участвовать в выборах.