Сентябрь - Розамунда Пилчер

— Ты так замечательно гладишь, Эди! — сказал Генри.

— Еще бы не замечательно — я ведь столько лет этим занимаюсь.

— А сколько лет, Эди?

— Дай посчитать… — Она поставила утюг на подставку и отложила наволочку. — Сейчас мне шестьдесят восемь, а было восемнадцать, когда я пришла работать к миссис Эрд. Вот и посчитай.

Это сосчитать Генри уже умел.

— Пятьдесят лет.

— Пятьдесят лет, если загадывать наперед — это очень долго, а вот когда оглядываешься назад — пролетели в один миг. Только диву даешься, что это такое — жизнь!

— Расскажи мне про Алексу и про Лондон.

В Лондоне Генри никогда не был, а Эди там какое-то время жила.

— Господи, Генри, я тебе уже тысячу раз рассказывала.

— А мне хочется еще раз послушать. Пожалуйста, Эди!

— Ну ладно… — Эди туго загладила острую, как лезвие ножа, складку. — Когда твой папа был совсем молодой, он женился на девушке, которую звали Каролина. Свадьбу решили сыграть в Лондоне, в церкви Святой Маргариты в Вестминстере, и вот мы все поехали в Лондон и остановились в отеле под названием «Баркли». Шикарный отель, я тебе скажу. А уж свадьба какая была красивая! Десять подружек невесты, одна другой краше, все в белых платьях, точно стая лебедей. После венчания мы все поехали в другой шикарный отель, называется «Ритц», все официанты там были во фраках и такие важные, что и не разберешь, кто они — гости или официанты. И шампанское там было, и столько всяких кушаний, что я и не знала, с чего начать.

— А желе было?

— Всех цветов. Желтое, красное, зеленое. И копченая семга, и маленькие сандвичи, такие вкусные, прямо пальчики оближешь, и замороженный виноград, обсыпанный сахаром. А платье на Каролине было из такого тонкого шелка, что казалось, она вот-вот улетит. С длиннющим шлейфом, а на голове бриллиантовая диадема, это ей отец подарил на свадьбу. Она была, как королева.

— А она была красивая?

— Ах, Генри, все невесты прекрасны.

— Она была такая же красивая, как моя мамочка?

Но Эди не так-то легко было сбить с толку.

— Она была красивая, но по-другому: очень высокая, и у нее были красивые черные волосы.

— А тебе она нравилась?

— Конечно нравилась. Разве я поехала бы в Лондон нянчить Алексу, если бы она мне не нравилась.

— Расскажи мне, как ты поехала.

Эди покончила с наволочками и взялась за синюю клетчатую скатерть.

— Это было как раз после того, как умер твой дедушка Джорди. Я тогда еще жила в Балнеде, служила у твоей бабушки Ви. Мы вдвоем с ней жили, одни во всем доме. О том, что скоро родится Алекса, мы знали — Эдмунд приезжал на похороны отца и сказал нам. «У Каролины вот-вот появится сын или дочка», — сказал он, и для бабушки Ви это было большим утешением. Дедушки Джорди уже не было с ней, но вот скоро в их семье появится новая жизнь. А потом мы узнали, что Каролина ищет для малышки няню. Твоя бабушка забеспокоилась. Она не могла допустить, чтобы какая-то чужая женщина, которая, может, толком и не знает, как обращаться с ребенком, какая-то незнакомая женщина брала на руки ее внучку и забивала ее головку всяким вздором. Попадется лентяйка, так она и не поговорит с ребенком, не почитает ему. У меня-то и в мыслях не было ничего такого, пока бабушка Ви меня не попросила. Ужасно мне не хотелось оставлять Балнед и Страткрой, но мы все говорили и говорили об этом и решили, что другого выхода нет. Вот я и поехала в Лондон…

— Наверное, папа был очень рад, когда тебя увидел?

— Да уж, конечно. Вообще-то, меня сам Бог послал, не знаю, что бы они без меня делали. Алекса-то родилась здоровенькой, а вот Каролина после родов очень заболела.

— Корью?

— Нет, не корью.

— Коклюшем?

— Нет, не простой болезнью, нервами она заболела. Послеродовая депрессия, так доктора говорили. Тяжелая болезнь. Ее положили в больницу, и когда она вернулась домой, то совсем ничего не могла делать, а уж о том, чтобы ухаживать за малышкой, и речи не было. Но потом ей стало немного лучше, и ее мать, леди Черитон, увезла ее на красивый остров Мадейру, и месяца через два она пришла в себя.

— А ты осталась в Лондоне совсем одна?

— Нет, не совсем одна. У меня была помощница, очень милая женщина, она приходила каждый день убирать в доме и помогать мне, и твой папа тоже мне помогал.

— А почему ты не вернулась в Шотландию и не привезла Алексу к Ви?

— Да мы уже было собрались поехать погостить, думали подгадать к свадьбе лорда и леди Балмерино… ну Арчи тогда, конечно, был еще просто Арчи Блэр, а не лорд Балмерино. Красивый молодой офицер. Каролина все еще отдыхала на Мадейре, и Эдмунд сказал, что мы втроем поедем на свадьбу и остановимся в Балнеде. Бабушка Ви, когда узнала, что мы собираемся приехать, ужасно обрадовалась. Она достала с чердака детскую кроватку, выстирала детские одеяльца, обтерла пыль со старой детской коляски. И тут вдруг у Алексы начали резаться зубки, а она была еще совсем малышкой, и очень ей пришлось худо. Плакала, бедняжка, ночи напролет, а я ничем не могла ей помочь. Так мы с ней мучились недели две, ни одной ночи спокойно не спали, и, в конце концов, Эдмунд решил, что никак нам нельзя отправляться в такое далекое путешествие. Он, конечно, был прав, но я чуть не плакала от огорчения, так хотелось мне съездить в Балнед.

— Ви, наверное, тоже огорчилась.

— Уж это точно.

— А папа поехал на свадьбу?

— Да, он поехал. Они с Арчи с детства дружили. Он не мог не поехать, только поехал один.

Эди закончила гладить скатерть и перешла к своей нарядной блузке. Носом утюга она старательно проглаживала сборки у плеча. Это было потруднее, чем выгладить наволочку.

— Расскажи мне про лондонский дом.

— А ты не устал ото всех этих историй, мой мальчик?

— Я люблю слушать, как ты рассказываешь про этот дом.

— Ну ладно, так и быть, еще раз расскажу. Дом этот стоит в Кенсингтоне. Высокий, узкий, но очень солидный дом. Кухня в подвальном этаже, а детские — на самом верхнем. Мне казалось, этой лестнице нет конца. Но дом очень красивый, и столько в нем было всяких дорогих вещей… И все время приходил кто-нибудь из знакомых, а к обеду приглашали гостей. Дамы были такие нарядные! Мы с Алексой, бывало, сядем на ступеньку на повороте лестницы и смотрим сквозь перила, как они входят через парадную дверь.

— А вас никто не замечал?

— Нет, нас они не видели. Мы как в прятки играли.

— А еще вы ходили к Букингемскому дворцу…

— Да, мы любили смотреть смену караула. А иногда садились в такси и ехали в Риджентс-парк посмотреть на львов — там очень хороший зоопарк. Когда Алекса подросла, я водила ее в школу и в танцкласс. Туда ходили и маленькие лорды и леди, и уж как задирали нос их няньки, и не рассказать!

Маленькие лорды и леди и дом, полный дорогих вещей… «Какая интересная была у Эди жизнь!» — решил Генри.

— Наверное, ты очень горевала, когда пришлось уехать из Лондона? — спросил он.

— Ах, Генри, я горевала, потому что случилось несчастье. Потому мы и уезжали. Страшная трагедия. Ты только подумай: какой-то мужчина гонит на бешеной скорости машину, и ему даже в голову не приходит, что на дороге может кто-то оказаться. И вот за какое-то мгновение Эдмунд потерял жену, а Алекса — мать. А леди Черитон своего единственного ребенка, свою единственную дочь — Каролина умерла.

Умерла. Какое страшное слово. Точно щелкнули ножницы и перерезали надвое нить, и ты знаешь, что теперь уже никогда-никогда не связать концы вместе.

— Алекса огорчилась?

— «Огорчилась» не совсем подходящее слово. Это была такая тяжкая утрата!

— Но зато вы вернулись в Шотландию.

— Да, мы вернулись, — Эди вздохнула и сложила блузку. — Мы все вернулись. Твой отец работал в Эдинбурге, а мы с Алексой поселились в Балнеде, и нам стало немного полегче. Горе — оно тебя ударит, а потом отпустит, не надо нести его с собой через всю жизнь. Пройдет время, и оставь горе на обочине, а сам шагай дальше по дороге. Для Алексы началась совсем другая жизнь. Она пошла в школу в Страткрое, в ту самую, куда теперь ходишь ты, и завела дружбу с местными ребятами. А твоя бабушка Ви подарила ей велосипед и маленького шотландского пони. Про Лондон она теперь и не вспоминала, да и никто, глядя на нее, не сказал бы, что она городская девочка. Но все же, когда она подросла и смогла ездить самостоятельно, каждый раз на каникулы она ехала в Лондон навестить свою вторую бабушку. Хоть этим мы могли порадовать бедную леди Черитон.

Глаженье было закончено. Эди выключила утюг, убрала гладильную доску. Но Генри не отставал с расспросами.

— А до Алексы ты нянчила папу, да?

— Нянчила. До того самого дня, когда ему исполнилось восемь лет и он уехал в интернат.

— Я не хочу уезжать в интернат, — сказал Генри.

— Не придумывай, Генри! — твердо сказала Эди. Надо было сразу же остановить его, а то еще в слезы ударится. — Почему это ты не хочешь? Там много твоих сверстников, и там очень весело, каждый день играют в футбол, в крокет.