Расмус, Понтус и Растяпа - Астрид Линдгрен

– Ну-ну-ну, – сказал Альфредо, – сбавить обороты, Берта. Ты же знать, что у старина Эрнст слабые нервы.

Берта сердито отвернулась.

– Да мне плевать, – буркнула она.

Расмус с Понтусом молча слушали. Казалось, все забыли о них. Берта и Эрнст явно были не в настроении, того и гляди вцепятся друг другу в волосы, только Альфредо спокойно пил кофе.

– Я знать твоя недостаток, Эрнст, – сказал он, указывая на Эрнста булочкой. – Тебе надо жениться, мужчине нехорошо быть один.

– Да уж, лучше так. – Эрнст бросил насмешливый взгляд на Берту.

– А то! – согласился Альфредо. – Конечно, лучше! Тебя надо облагородить, Эрнст! Посмотреть на меня, теперь я быть благородный человек, спасибо Берте. Уж она уметь облагородить нас, мужчин!

Берта фыркнула, но промолчала. Наступила тишина.

– Слушай, Альфредо, – не выдержал Расмус, – разве нельзя сказать, во сколько вы отдадите Растяпу?

– Боже, какой дождь! – Альфредо словно не слышал. – Быть на ярмарка в дождь – это почти как быть женатым на Берте. Хоть мух дави с тоски.

Берта принесла таз с мыльной водой, Эрнст прилег на лавку и закурил, Альфредо давил мух и напевал красивым, глубоким басом. Вдруг он замолчал.

– Посмотреть, у нас протекать потолок! – воскликнул он.

Все посмотрели на потолок – там действительно было большое мокрое пятно.

Альфредо задумчиво покрутил усы и уставился на него.

– Вспоминаться дядя Константин, – произнёс он.

И снова наступили тишина, только дождь стучал по стёклам.

– Пора бы строить ковчег, не то потом быть слишком поздно, – сказал Альфредо.

Берта так набросилась на посуду, что брызги полетели.

– Не знаю никакого дяди Константина, – буркнула она.

Альфредо посмотрел на неё с осуждением и покачал головой:

– Женщина, между небом и землёй быть ещё много того, чего ты не знать. Дядя Константин, да… Он торговать лошадей, как мой бедный мамочка.

Эрнст недовольно заёрзал на скамье:

– Только не начинай опять про свою мамочку, и без того тошно.

– Я говорить не про мамочку, а про дядя Константин, и не слушать никаких возражений, – отрезал Альфредо. – Дядя Константин быть конокрад, а ещё он быть анархист, он мечтать взорвать общество, чтобы его исправить! Так, так!

– Ах вот оно что, – кисло проговорил Эрнст. – Верно, надеялся, что и ему что-то перепадёт.

– Может, и так, – согласился Альфредо, – таков быть человек. Как раз в такой дождливый день, как сегодня, дядя Константин сидеть в наш вагончик и проводить опыты. Он хотеть изобрести что-то, что быть лучше динамит и тротил, и всякого такого.

– И что, получилось? – поинтересовался Эрнст.

Альфредо кивнул.

– Да, – ответил он. – Увы, получилось!

Он положил руку Понтусу на голову.

– Подумать только, маленький негодяй, когда я прийти вечером к мамочке, я увидеть большое мокрое пятно на потолке, и я спрашивать: «Что это? Это осталось от дядиных опытов?» А мой бедный матушка начинать плакать и отвечать: «Нет, это осталось от нашего дяди!»

Тут Берта не выдержала:

– Чушь! Ты несёшь полную чушь! У тебя же никогда не было дяди по имени Константин!

– Может быть, – невозмутимо ответил Альфредо и повернулся к Расмусу: – Что ты хотеть знать? Когда можно забирать Растяпа? Сегодня вечером, упрямец, тебе же сказать, сегодня вечером!

– Мне прийти за ним сюда? – уточнил Расмус.

– Нет, не сюда.

Эрнст поднялся со скамеечки:

– А ну, послушайте. Есть у вас палатка? Вы ведь наверняка из тех неугомонных мальчишек, которые время от времени ходят в походы и ночуют на улице?

– Ну да, – недоумённо ответил Расмус. – У меня есть палатка.

– Отлично, – ответил Эрнст. – Бегите домой и скажите родителям, что сегодня ночью спите в палатке.

– А зачем? – спросил Расмус.

– Затем, что, если мы вернём вашу дворняжку слишком поздно, родители поднимут шум, а шума нам не надо… Ясно? До утра мы принесём вам собаку прямо в палатку, разве не здорово?

Расмус считал, что здорово будет получить Растяпу назад где бы то ни было, лишь бы скорей.

– Но боюсь, кое-кто не поверит, что я люблю спать в палатке под проливным дождём. И этот кое-кто – моя мама.

– Да уж такой сообразительный мальчишка придумать что-нибудь, чтобы скормить своей мамочке, – встрял Альфредо. – Не надо палатки, раз она её так не любить. Можно сказать, что вы сидеть на дереве и любоваться закатом… На что вам воображение?

– «Всегда говорить правду, малыш Альфредо», разве не так считала твоя мамочка? – отпарировал Расмус. Когда надо, он умел пошутить.

Альфредо скорчил довольную физиономию:

– Ай, маленький негодяй! Ты мотать на ус, что говорить старина Альфредо!

Но Эрнст потерял терпение и подтолкнул их к двери:

– А теперь проваливайте и возвращайтесь к восьми!

К приходу Расмуса вся семья собралась в кухне. Мама стряпала, папа сидел на краешке стула и говорил без умолку. Он рассказывал про кражу. Это было самое крупное преступление за всю историю Вестанвика, и полиция, как сказал папа, работала не покладая рук. Ему уже пора было идти обратно. Он работал всю ночь, а теперь забежал на часок домой, чтобы обо всём рассказать маме.

– Но неужели обязательно обсуждать самое крупное преступление Вестанвика именно на кухне и именно когда я пеку? – вздохнула мама. У неё и без того было плохое настроение, так что про палатку следовало забыть.

– Ты даже не хочешь послушать, что я об этом думаю? – изумился папа.

– Хочу, но сейчас мне нужно разложить противни, а вы заняли всю кухню.

Приккен рассмеялась – кажется, впервые за два дня.

– Ребята, отодвиньтесь и освободите маме место. Только боюсь, ей не хватит и целого стадиона! Мам, ты сегодня не в духе?

Мама глянула на неё с досадой:

– Вовсе нет. Я только не понимаю, почему вы все толпитесь в кухне как раз тогда, когда я стряпаю.

– Потому что здесь хорошо, – ответила Приккен. – И пахнет вкусно.

Папа закивал:

– И сама ты, дорогая, как булочка с изюмом.

– Маленькая сердитая булочка, – фыркнул Расмус.

– Ну спасибо, – ответила мама и так яростно набросилась на тесто, точно шла на него в атаку.

– Кстати, Приккен, ты последняя была в ванной?

– Может, и я, а что?

– Тогда, будь добра, подотри за собой, – ответила мама и засунула противень в духовку. – Или ждёшь, что это сделаю я?

– Ой, прости, я сейчас…

Расмус слепил из теста змейку и сунул маме под нос:

– Ну тогда уж ругайся на всех, раз начала, – сказал он.

– И буду, – откликнулась мама. – Пойди-ка взгляни на дверь кладовки, она вся захватана чьими-то грязными руками.

– Интересно, чьими? – спросила Приккен.

– Спросите лучше у папы, – сказала мама. – Раз уж у нас в доме полицейский, пусть определит виновника по отпечаткам пальцев. Это, конечно, не самое крупное преступление Вестанвика, но всё-таки хотелось бы внести ясность.

Папа засмеялся:

– Подозреваемые есть?

Мама молча кивнула в сторону Расмуса.

– А вот и нет, меня оправдают. Потому что я всегда открываю дверь ногой!

– Ах вот как, – с горечью произнесла мама, – теперь ясно, почему с неё слетела вся краска!

Папа вмешался, не в силах слушать перебранку:

– Я покрашу её заново.

– Когда? – недоверчиво поинтересовалась мама.

– К нашей серебряной свадьбе точно будет готово! – заверил папа.

– Неужели? Не пройдёт и семи лет, – заметила мама. – К тому же к свадьбе ты уже обещал мне прибить полочку в ванной… это было как раз в тот год, когда началась война. А теперь ещё эта кража!

Папа был потрясён:

– Да что с тобой, Гуллан?

У мамы слёзы навернулись на глаза:

– Простите. Я так беспокоюсь за Растяпу, что вот-вот взорвусь. Мне плевать на серебро фон Ренкенов, я хочу, чтобы полиция нашла Растяпу!

Папа дёрнул себя за волосы:

– Ну да, Гуллан, да…

– Коллекция серебра, может, и бесценна, но ведь Растяпа живое существо. Живое, понимаете? Поэтому я беспокоюсь, – мама как-то странно зашмыгала носом.

Вид у папы стал совсем уж несчастный:

– Да, да, Гуллан, мы делаем всё, что можем…

Зазвонил телефон, Расмус снял трубку. Тетя Рут хотела поговорить с мамой.

– Присмотри за печкой, Приккен, – сказала мама и отряхнула руки от муки.

Она ушла в переднюю: все знали, что это минут на десять, не меньше.

– Послушайте-ка, – начал папа вполголоса, – надо как-то поддержать маму. Вы же знаете, что я не могу видеть, как она грустит.

Это они знали.

– Мне вообще не нравится подобное настроение, – сказал он и покачал головой. – Если теперь ещё и мама… Хватит того, что вы оба ходите как в воду опущенные. – Он похлопал Приккен по плечу. – Думаешь, я ничего не вижу? Я давно заметил, что ты бродишь по дому и грустишь!