Багульника манящие цветы. 2 том - Валентина Болгова

Сашко с Катериной молча мешали ложками остывший кофе.

Первым подал голос Пашка:

– Ну, чего расселась? Что я тебе, лошадь?

Раиска замахнулась на него рукой и Пашка, втягивая голову в плечи, уже мягче продолжил:

– Детей, говорю, всех перепугала. Даже Лёнька – и тот не выходит из своей комнаты.

Лёнь, не бойся, жив твой папка. Ты ничего плохого не думай – игра у нас такая. Боремся мы, слышишь, сынок?

Пашка не понял, почему все разом засмеялись. Катерина смеялась, отвернувшись к окну, Сашко хохотал и трясся от смеха, глядя в потолок, а Раиска тряслась на Пашкиной спине, окуривая его дымом, как бурятский шаман у костра.

– Да слезь ты, с меня, наконец – то! Раздавишь, некого будет воспитывать! Чего вы ржёте? Ничего я такого не совершил, что – бы на меня, вот так сразу, с кулаками.

В это время вбежали Лёнька с Танюшкой и Митя. Разрумяненные после беготни на улице, весело стали щебетать о том, что они нагулялись и уже хотят есть…

Детей отправили на улицу, как только Риска с Сашко пришли принимать меры по поводу вчерашнего поведения Павла. Понимая, что можно было бы сегодня поспать подольше, Лёньку и Танюшку всё – таки растормошили, накормили завтраком и отправили на улицу, где их уже ждал Митя. Не должны дети присутствовать на таких мероприятиях. Так что воспитание своего отца тётей Раей обошлось без них.

Набегавшись вдоволь и уже проголодавшись, они вернулись радостными и ещё не совсем отошедшими от своих игр. Заметив на полу отца, а на нём Митину маму, Лёнька удивлённо произнёс:

– Пап, ты сегодня лошадкой работаешь? А так выдержишь? – и с этими словами кинулся к нему на спину, присоединяясь к Раиске.

Туда же, недолго думая, бросились и Митя с Танюшкой. Шум перемешался вперемешку с хохотом, и остановить всю эту чехарду уже было уже нельзя.

Пашку щекотали дети, он смеялся до слёз, а вскоре, все вместе они шагали с котелком, консервами и удочками к Муякану.

Раиска с Павлом шли впереди и о чём – то разговаривали. Не откладывая на потом, она всё же напомнила Пашке, что пить ему категорически противопоказано.

Пашка вздыхал, потом признался своей подружке:

– Знаешь, Раиска, я всегда робею перед Катей. С тех самых пор, когда мальчишкой был в неё влюблён. Ругал себя за это и смеялся над собой. Петька перед ней петухом ходил, бросил драться и хулиганить, наряжаться стал, как барышня. И всё это он делал для неё, Кати. Я думал – куда я свой нос сую? За ней вон, какие мальчишки ухлёстывают! Ты ревновала меня к ней, а я тогда был очень далёк от того, что когда – то она, эта городская девочка выберет именно меня. У меня замирало сердце при виде её, останавливалось дыхание, когда она была среди нас, деревенской детворы. То чувство живёт во мне до сих пор. Когда она стала уже моей женой и, казалось, что бояться – то теперь нечего – она моя, вот тут – то у меня и возникли мысли и навязчивая идея, что мою Катю может кто – то увести.

– Она же, не корова! Как можно увести человека, который знает, что его любят, и любить так больше его никто не будет? Разве может твоя жена допустить, что – бы кто – то её увлёк за собой? Если ей хорошо с тобой, зачем она будет смотреть в другую сторону? Ты страдаешь чувством неуверенности. Слабохарактерный ты, а ещё другом называешься. Эх, ты!

– Да понимаю я, только не могу эту навязчивую идею побороть. Как – то поймал себя на том, что когда я немного выпью, смелее становлюсь, могу ей сказать то, что не решаюсь сказать в трезвом уме. И что тогда со мной происходит, одному Богу известно. Зная о том, что Катерина отрицательно относится к алкоголю и не приемлет его проявление ни в каком его виде, я, для храбрости и выпиваю. Перед сыном и дочкой стыдно, особенно перед Лёней. Стыдно, да ничего не могу поделать – слишком люблю свою Катю, хочу, что – бы она всегда была со мной и я, таким образом, пытаюсь обратить на себя внимания.

– Довольно таки странная у тебя, Паша, логика – твоя жена не приемлет тебя нетрезвого и злится от этого на тебя, а ты пытаешься этим же самым, обратить на себя внимание? Да она просто ненавидит тебя пьяного! Она жила в семье, где никто и никогда не пил. Своего отца Катя всегда видела трезвым и никогда не смирится с тем, что – бы её дети видели тебя в неадекватном состоянии. Ты ужасен, Павел, когда выпиваешь. Если для моего Сашко – выпивка только для настроения и поддержки компании, то для тебя она оборачивается против тебя же самого. Я хочу тебя предупредить – если и дальше таким своеобразным решением ты будешь пытаться свою жену обратить на себя внимание, боюсь, что даже я не смогу помочь ни тебе, ни ей. Неужели, за столько лет ты не изучил её характер, не знаешь того, что для неё сорваться с места пара пустяков? Бросит она тебя, заберёт, детей и умчится в Германию, куда её без конца приглашают её родные.

Она даже в Москву не вернётся – перетянет её любовь к матери и сестре. Давно к себе зовут, сам знаешь. Пока ещё зовут с тобой, но придёт такой момент, когда ей надоест смотреть на тебя и укатит. Укатит без тебя и даже записки не оставит. Это я тебе точно говорю.

Пашка оглянулся на шедшую позади себя Катерину, мирно беседующей с грузином, испуганно произнёс:

– Она тебе что – то об этом говорила? Признавайся, говорила, что собирается уехать от меня?

– Да успокойся ты, чудак! Ничего такого она мне и не намекала. Но лично я совсем не исключаю того, что когда – нибудь это случится. Случится, если не внемлешь сегодняшним моим словам. Есть много способов проявления того, что – бы на себя обратить внимание. Поучись, например, у своего друга. Ты думаешь, что для Сашко было легко и просто делать мне комплименты, находя нужные слова? Он уже потом мне признавался, как стеснялся меня и боялся, что не смогу его полюбить, буду смеяться над ним. Он переборол себя, не прибегая к дополнительному допингу для храбрости. И у него всё получилось. Я поверила ему и теперь не сомневаюсь в его искренних чувствах ко мне и моему сыну. Получается, что ты совсем в себе не уверен. Замыкаешься ты, Пашка, в себе, прячешься от своей любви, как в том шалашике своего детства. Это плохо. Плохо и для тебя самого и для тех, кто любит тебя, надеясь на твою защиту и опору. Если ты любишь Катерину, а я знаю, что любишь, значит сделай так, что – бы и она тебя полюбила, тем более, что у вас такие замечательные дети! Сам себе не захочешь добра, то никакое вмешательство со стороны тебе не поможет. Ясный же, компот!

Пашка знал, что такой поговоркой Раиска утверждала свои слова, и были они непоколебимыми, как после любой молитвы слово – Аминь!

Слушая Раиску, он понимал и принимал все её слова, но в душе своей всё же не надеялся на себя. Легко делать замечания другому, нежели распознать его душу и понять до конца. Пашка сам страдает. Помнит, как однажды, ещё в Москве, его Лёнька после празднования Нового года отстранился от него со словами:

– От тебя перегаром пахнет, не надо меня целовать. Да и вёл ты себя вчера так, как – будто ты совсем не мой папа. Смеялся невпопад и всё время лез целоваться к маме, а она злилась на тебя. Я не люблю, когда ты пьёшь. Тебя не люблю и водку твою не люблю.

Пашка жалел себя – никто его не понимает! Не понимают, что в такие моменты к нему приходят раскрепощение и эмоции, которые он может, наконец – то выплеснуть наружу и передать своей любимой то, чего он не осмелился бы сказать ей в трезвом виде.

Да, вот такой Пашка уродился. То – ли в этом виновата была сама Раиска, которая с самого детства решала за него все проблемы. То – ли мать, из – за приязни к сыну, заставляющая прятаться от неё и замыкаться в себе. Корочек говоря, Пашка, когда вырос, сам для себя вывел формулу и себе в помощь призвал алкоголь, который развязывал ему язык и помогал высказывать то, что он хотел.

От дыма костра, от полноводной, бегущей, чистой реки, в которой видны все камушки на дне и от того, что все они вместе, Пашка вдруг почувствовал счастье, щекочущее нос. Он уже не обижался на то, что Раиска рано к ним сегодня ворвалась и не дала выспаться, как следует. Забыл и то, как ругала его. Пашка никогда не умел долго на кого – то сердиться. Все обиды таяли, словно снег под весенним солнышком. Сейчас все они вместе и это его радовало больше всего. Все Раискины нравоучения он принял и обязательно сделает для себя вывод. Сделает лишь для того, что – бы Катя никогда больше не краснела за него, не оставила. Он смотрел на резвящихся своих детей, на Раискиного сына Митю и в его голову пришло прозрение – вот оно то, ради которого стоит жить. Он с любовью смотрел на Катерину, мирно беседующую с Раиской и Сашко, любовался играми детей и, подкладывая в костёр хворост, улыбался от всего сердца всему миру. Он был рад тому, что Раискин сын быстро подружился с Лёней.

Пашка, как сейчас помнит, приезд мальчика. Ему были рады все. Даже Катюшка полюбила его всем сердцем.