Два лебедя - Иван Сергеев

– Что это еще за нежности телячьи? – спросила Вера, вырывая свои руки. Но я только крепче прижимал ее ладони к глазам своим.

– Не уходи! Я хочу, чтобы ты помогла мне, как помогала всегда.

– Разве я тебе помогала?

– Все пять лет, когда я проходил девять кругов Ада.

– Пора забыть об этом. А ты все какие-то круги Ада вспоминаешь.

– Девять кругов Ада я уже прошел. Теперь мне необходимо познать Матрицу, а это, как ты понимаешь, совсем иной уровень. Вообрази себе, что в маленькой, никому не известной деревушке, начался необычайный по силе мозговой штурм. И самое удивительное, что я действую не один. Девушка и юноша помогают мне. Поверь – это не мистика, а горькая правда!

– Ты все еще не в себе, – с сочувствием заметила Вера.

– Не бросай меня.

– И что ты хочешь?

– Чтобы ты пошла со мной в кино.

– А ты трогать меня не будешь?

– Пальцем не трону. Руки буду твои целовать.

– Ладно, пошли, – согласилась, наконец, Верочка.

Она взяла меня под руку, и мы пошли в «Максим». Не помню, какой показывали тогда фильм. Мое внимание целиком было обращено к Верочке Клюге. Я сдержал свое слово: Верочку я не трогал. Лишь нежно целовал ее руки.

А потом я проводил ее до парадной. Она весело помахала мне рукой и скрылась за дверью. Теперь уже навсегда.

Верочкина близость согрела меня. Мне стало спокойней. На троллейбусе доехал я до Тихорецкого проспекта, сел в оставленную мною тачку и поехал обратно.

До Сырковиц доехал быстро и без приключений. Все вспоминал Верочкины теплые ладони. Мне необходимо было выговориться. А Верочка Клюге оказалась тем благодарным слушателем, который был мне нужен. Моя бывшая жена, сама того не зная, опять нравственно поддержала меня, вселив уверенность и твердость.

Снег выпал и в совхозе имени Ленина, но пока я ехал, он почти весь растаял. От шоссе до барака минут пять ходьбы. Я бросил тачку на обочине и скрылся среди спящих уютных домиков небольшой деревушки, которая так славно приютила меня.

Глава семнадцатая

Два лебедя

Писарев уже спал, не подозревая, что ему опять предстояло решать этой ночью сложнейшую задачу. Речь шла о познании Матрицы. Я много времени думал о Матрице и пришел к выводу, что ее придумала долгая эволюция жизни и Божественное начало, увенчанное сотворением человека. После долгожданной встречи с Верочкой Клюге я вновь был готов к мозговому штурму. И когда передо мной появился светящийся силуэт Сергея, потекла, словно небесная звездная река, наша беседа.

– Ты удивляешься, что я не задавал тебе днем никаких вопросов, так это оттого, что ты стал больно самостоятельным, а потом укатил куда-то.

– Я ездил в Питер. Хотел повидаться со своей бывшей женой.

– Ну и как ты нашел Верочку Клюге? – и откуда Писарев все знает, если такой простой? А он в ответ:

– Я – часть Вселенной. Твой верный помощник. Я также верен тебе, как твое отражение в зеркале. – Выслушав его, мне пришлось выкинуть все свои необоснованные подозрения.

– Ладно, не будем не доверять друг другу. У нас и так мало времени. Слишком мало, чтобы его попусту тратить, – согласился я с Сергеем.

– А ты строй из своих фраз объемные фигуры в поднебесье.

– Я так и делаю. Но от этого тебе не легче. Я исчерпал всего себя. Моя фантазия ничего нового предложить не может.

– Попробуй начать с того, на чем остановился вчера, и ищи новое продолжение.

– А что это даст?

– Увидим. Только не сделай из меня, пожалуйста, отбивную. И запомни: у тебя этой ночью будет сколько угодно попыток и всего лишь три последней ночью.

– Ты меня без ножа зарезал! Я очень рассчитывал на последнюю ночь.

– Ничего не поделаешь. Я оказался значительно уязвимее, чем думал.

– Кто думал?

– Три ночи предложил тебе я. Отбивную котлету ты сделал из меня. Так что, поверь – это мое решение.

– Я хочу сделать Свету счастливой, – мысленно произнес я и снова поразил этой объемной фразой Сергея прямо в сердце. Он застонал во сне. А мысленный голос его продолжал поддерживать меня, не умолкая ни на минуту.

– А разве ты не сделал эту девственницу счастливой? – Тут же начал допытываться Сергей.

– Не знаю. Мы о чувствах совсем не говорили.

– Понимаю. Ты любишь больше действовать, чем говорить.

– Я знаю лишь одно, что она очень помогла мне.

– Так скажи ей об этом. И запомни, подготовить тебя к мозговому штурму могла лишь девственница.

– Даже так. Значит, теперь я должен на ней жениться.

– Ничего у тебя не получиться. Это моя девушка. И свою девственность она отдала тебе с моего согласия.

– Но отчего ты готов пожертвовать ради меня всем? Неужели ты думаешь, что у нас что-то получится с этой задачей?

– Должен сразу поставить тебя на место, – живо заговорил Сергей, – эта жертва сделана не ради тебя. Мы пошли со Светой на эту жертву ради задачи. Я знаю, что ты очень талантлив и многого еще добьешься в жизни. И поверь, этот мозговой штурм был необходим и для тебя, и для нас. В любом исходе мы останемся победителями, хотя бы потому, что подготовим тебя к познанию Матрицы. А теперь за дело!

Меня поразили бойцовские качества Писарева. А благородство этого молодого человека достойно было подражания. Ради познания Вселенской гармонии он подарил мне право первой брачной ночи со своей девушкой, которая, как я знаю, была девственницей. И хотя Света подарила мне свою любовь в лесу на укромной лужайке, это не меняло смысла содеянного ею поступка. Размышляя о благородстве этой молодой пары, я продолжал познавать Матрицу. Только под утро, когда запели первые петухи, Писарев надолго замолчал. А мне показалось, что на кровати Сергея лежит покойник. С этими тревожными мыслями я забылся мертвым сном, позабыв обо всем на свете. Просто не верилось, что бригадиру удалось разбудить меня.

Когда я пришел на картофельное поле, студенты уже работали. Я плюхнулся за пустыми ящиками и надолго забылся сладким сном. Мне снились горы картофеля. Сиреневого, фиолетового и белого. Их вершины напоминали пятиконечные звезды, а звезды эти с высоты птичьего полета напоминали американский флаг, который диктовал всему миру свои условия. И нигде не было видно родного красного флага.

Проснулся я внезапно, ощутив вечернюю прохладу. Пронзительный ветер, покачав штабеля пустых ящиков, закружился волчком. Опустевшее поле, из которого вынули внутренности, подарило людям столько изобилия, что напоминало собой великую русскую женщину, дремавшую после кесарева сечения. И, однако, освобожденная мать-земля дышала глубоко и свободно. Она дарила тем, кто на ней работал, здоровье и долголетие. Силу и свежесть этого легкого дыхания я чувствовал на своем лице. Дыхание земли дало мне понимание, что только освобожденный труд нес избавление от мучительных страданий, бедности и пороков, из которых вечное пьянство было наистрашнейшим.

Подкинув сломанный ящик, чудом убереженный от сожжения, я сел на него, когда ящик стал похож на покладистого пони. Недалеко от меня стояли аккуратно уложенные штабелями ящики, наполненные отборным картофелем. Содержание их указывало на сизифов труд, потому что бессмысленно было собирать эту мировую картошку и отправлять ее на хранение в город, где она подвергалась значительному гниению, чтобы затем попасть к нам на стол, почти непригодной в пищу.

Причудливые картофелины изображали собой довольно смелые сюжеты из провинциальной жизни. И, глядя на них, мне показалось странным, что обо мне ни разу не вспомнили за целый день. Не отвели душу, обругав меня последними словами; не ткнули в мою сторону указательным пальцем, когда я безмятежно спал за ящиками мертвым сном; не начали подбивать клинья к Свете после нашего свидания с ней на зеленой лужайке, а что, собственно, было вчера, я так толком и не узнал.

Я все ждал ответа на свои вопросы, обращенные скорее к убранному картофельному полю, чем к Свете или Сергею Писареву. Бескрайнее поле, по моему глубокому убеждению, впитало в себя все вопросы русской земли, становясь напряженным, упругим и зрелым. Долго глядел я на поле, но взаимопонимания между собой, убранным картофелем и сломанным ящиком, похожим на пони, – не находил. И тут ко мне подошла Света, румяная, как яблоко наливное. Должно быть, она испытывала сильное внутреннее волнение, которое было написано у нее на лице. Она спросила, чему я так радуюсь. Но я не радовался вовсе. И, как можно радоваться, после того, как из своего верного помощника сделал отбивную.

– Это не радость, Света. Так выглядит человеческое горе. А почему я улыбаюсь? Да, потому что я приучил себя улыбаться, когда на сердце хуже некуда, и кошки бездомные скребут.

– Тогда расскажи, что с тобой приключилось.

– Вначале понять надо. А я не могу понять, что между нами произошло. Поцелуй твой запомнил на всю жизнь.

– Ну, хоть поцелуй запомнил и то хорошо!

– Извини, Светочка, но нам пора заканчивать беседу, которая неизвестно, куда может завести. Мне отпущено всего два дня для решения очень непростой задачи, и они уже на исходе. Я бы поговорил с тобой и, поверь, нашел бы ласковые слова.