Время убивать - Лоренс Блок

— Бьюсь об заклад, что Финч не прочь отвезти ее домой. У этой девочки попка что надо.

— Я не заметил.

— Ты стареешь. А вот Финч заметил. Он любит негритяночек, особенно таких, как эта. Сам я этим обычно не занимаюсь, но, честно говоря, когда работаешь с Финчем, и сам начинаешь распаляться. Если хоть половина того, что он рассказывает, — правда, то он скоро дотрахается до смерти. Хотя не похоже, чтобы он особенно врал. Телки так и виснут на нем. — Он закурил сигарету и протянул мне пачку. Я отказался. — Держу пари: он разложит эту Шари.

— Да что ты? Она же вся дрожала и никак не могла успокоиться — сегодня ей не до секса.

— Как раз самое время. Не знаю, что тут за чертовщина, но когда происходит что-нибудь подобное, им только мужика и подавай. Вот ты — станешь приставать к бабе, после того как скажешь, что ее муж убит? Как бы она там ни выглядела — не станешь, верно? И я нет. Но ты послушал бы, что рассказывает этот сукин сын Финч! Пару месяцев назад один рабочий слетел с металлической конструкции. Разбился, конечно. Финч сообщает об этом его жене. Она, понятное дело, в истерике, он утешает ее, этак ласково обнимая. И что ты думаешь? Она тут же расстегивает ему ширинку, и начинается потеха.

— Если, конечно, Финч говорит правду.

— Конечно, иногда он может и приврать, но в целом… Я не думаю, что он заливает. Когда ему не везет, он тоже мне сообщает.

У меня не было особого желания продолжать этот разговор, но я не хотел, чтобы он заметил, как паршиво я себя чувствую. Поэтому мне пришлось выслушать еще несколько историй о похождениях неутомимого Финча. Затем в течение нескольких минут мы вспоминали наших общих друзей. Знай мы друг друга получше, это могло бы занять больше времени. Наконец, он достал свой планшет и сосредоточился на Прагере. Он задал мне обычные в таких случаях вопросы, и я подтвердил все, что сообщила Шари.

Затем он попросил:

— Скажи мне — это только для протокола, — мог ли он быть мертв до твоего прихода? — Встретив мой недоуменный взгляд, он пояснил: — Это обычный вопрос. Допустим, девушка убила его. Не спрашивай меня, как или почему. Затем дождалась, чтобы пришел посетитель, прикинулась, будто разговаривает с ним, а потом нажала на курок с помощью какого-нибудь приспособления. Вы оба обнаруживаете тело, и все шито-крыто.

— По-моему, тебе не следует увлекаться телебоевиками, Джим. Они плохо влияют на твои мозги.

— Но ведь могло же быть и так?

— Могло. Я слышал, как она разговаривала с ним в его кабинете. Конечно, если она заранее установила диктофон…

— Ладно, ладно. Замолчи, ради Бога!

— Если ты хочешь принять во внимание все возможности…

— Я же сказал, что это формальность. Когда видишь, что преступники вытворяют на экране, поневоле удивляешься, почему они ведут себя так глупо в жизни. Какой-нибудь урка может насмотреться телефильмов и кое-что позаимствовать. Но ведь ты слышал его голос, поэтому не стоит говорить о диктофонах. Тут нет никакой проблемы.

В действительности я не слышал голоса Прагера, просто было куда легче заявить, что слышал. Хини хотел принять во внимание все возможности, а я только и мечтал, чтобы как можно скорее убраться.

— А каким образом ты оказался здесь, Мэт? Работаешь на него?

Я покачал головой.

— Мне нужно было проверить кое-какие сведения.

— О Прагере?

— Нет, о человеке, который был с ним связан; мой клиент просил кое-что уточнить. Я виделся с Прагером на прошлой неделе и забежал, чтобы поговорить еще раз.

— И кто же объект твоего расследования?

— Какая разница? Человек, который работал с ним восемь-десять лет назад. Это не имеет ничего общего с самоубийством.

— Значит, ты не был близко знаком с Прагером?

— Встречался с ним дважды. Точнее, один раз. Сегодня, как сам понимаешь, мне не удалось с ним поговорить. Кроме того, я однажды звонил ему.

— У него были какие-то проблемы?

— Теперь их нет. Что я могу тебе сказать, Джим? Я почти не знал его, не представлял, в каком он положении. Могу сказать только, что он был мрачен и взволнован, словно считал, что весь мир ополчился против него. Когда я его увидел в первый раз, он был жутко недоверчив. Можно было подумать, что он принимал меня за злоумышленника, который хочет его погубить.

— Паранойя?

— Что-то в этом роде.

— Да, похоже. Трудности в бизнесе, ощущение, словно все вокруг плетут интриги. Возможно, он предполагал, что ты доставишь ему новые неприятности. Может быть, он дошел до такого состояния, что одна мысль о необходимости принять еще одного человека стала для него совершенно невыносимой. Вот он и достал из письменного стола пистолет и, не задумываясь, пустил себе пулю в лоб. Уж лучше бы запретили торговать этими пушками, что тоннами привозят с Каролинских островов. Готов биться об заклад, что оружие не зарегистрировано.

— Наверное, ты прав.

— Он, должно быть, думал, что покупает его для самозащиты. Маленькая паршивая испанская хлопушка! Хоть шесть раз выпали в грудь какому-нибудь громиле, это его не остановит. Если эта игрушка и может на что-нибудь сгодиться, то только на то, чтобы вышибить себе мозги. А бывает, что и для этого слабовата. Полгода назад один парень решил покончить с собой, но сделал только полдела и стал чем-то вроде овоща. Уж теперь-то ему просто необходимо покончить с собой, но он даже не может пошевелить руками. — Он закурил еще сигарету. — Загляни ко мне завтра и дай официальные показания.

Я сказал ему, что у меня есть план получше. Сел за машинку Шари и отстукал короткий текст, где все описал как надо. Он прочитал и кивнул:

— Ты знаешь, в какой форме это полагается делать. Что ж, мы все сбережем немного времени.

Я подписал показания, и он подколол бумагу к листкам, лежавшим на планшете. Быстро просмотрев их, он сказал:

— Его жена живет в Вестчестере. Слава Богу! Я позвоню местным полицейским — предоставлю им удовольствие сообщить ей о смерти мужа.

Я чуть было не выложил ему, что у Прагера есть дочь, живущая на Манхэттене, но вовремя прикусил язык. Ни к чему ему было знать, что мне это известно. Мы пожали друг другу руки, и он выразил сожаление, что Финч так и не возвратился.

— Этот недоносок, видно, заработал еще очко, — сказал он. — Поэтому и не торопится. Я же говорил тебе, что он любит черненьких.

— Он наверняка тебе все подробно опишет.

— Не сомневаюсь.

Глава тринадцатая

Я зашел в бар, но задержался там недолго — только, чтобы успеть пропустить, одну за другой, пару двойных порций. У меня не было лишнего времени. Бары закрываются в четыре ночи, а большинство церквей — в шесть-семь вечера. Я отправился в Лексингтон и зашел в собор, где, кажется, никогда не бывал. Я не обратил внимания на его название. Помню только, что оно было замысловатым.

Там шла служба, но я не стал следить за ее ходом, а зажег несколько свечей, сунул пару долларов в ящик для пожертвований, затем уселся на одну из дальних скамеек и стал твердить три имени: Джекоб Джаблон, Генри Прагер и Эстреллита Ривера, — три имени, три свечи для поминовения душ усопших.

После того, как я убил Эстреллиту Риверу, мне пришлось пережить очень трудное время. Я вновь и вновь возвращался к тому, что произошло в ту ночь. Мне хотелось обратить время вспять, чтобы изменить трагический конец, — так когда-то киномеханики прокручивали фильм в обратном направлении. В том варианте, который я безуспешно пытался вписать в прошлое, все мои выстрелы попадали точно в цель. Никаких рикошетов, а если пули и отскакивали, то никому не причиняли вреда. Эстреллита проводила лишнюю минуту в конфетной лавке, покупая мятные леденцы, и поэтому никак не могла оказаться в баре, чтобы попасть под пулю, или же…

Когда-то, в пору учебы в школе, я прочитал одно стихотворение, которое долгие годы подспудно хранилось в моей памяти. Отправившись в библиотеку, чтобы уточнить его, я отыскал четыре строки Омара Хайяма:

Перстом своим в скрижалях пишет Рок.Святой, мудрец, — никто еще не могПеречеркнуть начертанное им,Иль смыть слезами хоть одну из строк.

Я упорно пытался убедить себя в том, что только я виноват в гибели Эстреллиты, но подсознательно не мог с этим согласиться. Я пил в то время, хотя и не очень много. Во всяком случае, мои выстрелы в тот злополучный вечер оказались точными. И как полицейский, я обязан был стрелять в грабителей. Они были вооружены, совершили убийство и пытались скрыться; между ними и мной не было никого. Но пуля отскочила рикошетом. Такое случается.

Вот потому-то я и ушел из полиции. Точнее, это была одна из причин. Волей-неволей, на вполне законных основаниях я поступал отвратительно, чтобы получить нужный результат. Говорят, что благородная цель не оправдывает негодные средства, но почему тогда, черт возьми, даже зная об этом, мы выбираем такие мерзкие средства?