Кровавая пасть Югры (сборник) - Валерий Граждан

Слышал, будто есть некая «подорожная молитва», ограждающая путников ото всех напастей. Может её нам в напутствие мужики и прочли. А то и попросту, по-сибирски, перекрестили вослед, да сказали: «Храни вас господь!»

Глава 11. Домой!

Ночью ехали почти без опаски, по шоферской присказке: «Газу до отказу и скоростя все сразу!» Но до асфальта не лихачили, даром, что спиртное будоражило «на подвиги». А в Тюкале на заправке даже умылись. По нашим расчётам к вечеру должны въехать в Омск. А денёк выдался прямо-таки предновогодний. Солнышко радовало душу, теплило асфальт и искрило снежок. Доедали курицу и сало, разломили пирог с капустой, помянули добрым словом хозяйку, а в термосе благоговейно булькал свежезаваренный чай. Я травил анекдоты под настроение. Дорога будто сама стелилась под колёса. Дальние перелески казались отрогами Берендеева царства: сплошь в серебристых от инея березах. Эх-ха! А вон и зайки белыми комочками рассыпались по поляне. Не боятся, как видно, разбойников! Впереди по всему горизонту серым маревом расстелился над городом извечный смог от нефтехимии. Но он не тяготил настроение, ведь к дому едем! А все невзгоды остались позади. Как сон: открыл глаза и все кошмарики исчезли напрочь. Будто привиделось нам всё, превратившись из напастей в некие романтические приключения. А о них, как водится, очень даже кстати поведать привыкшим к теплу и уюту горожанам. А уж коли сподобится в компании, да под рюмочку, да при восхищённых взглядах друзей, а то и подруг… А уж детвора, прослышав о наших злоключениях, рассказывали в детском саду, либо в школе: «А вот мой папа, когда ездил далеко-далеко на Север…»

И не беда, если твой ребёнок из чувства солидарности с «героическим родителем», кое где, кое что добавит по ходу повествования. Это же из благих побуждений. А потом, может в их интерпретации ваши злоключения кажутся всё более похожими на сказки. Дети всегда любят сказки «за то, что в них всё красиво и хорошо кончается».

На предприятие заехали обыденно. Народ шёл к проходной, в предчувствии предстоящего семейного вечера, отдыха на катке, в кино, театре. Эх, как далеки они ото всего только что испытанного нами. А в мыслях уже были совсем не дорожные заботы: не убежали бы кладовщики, да застать на месте такелажную бригаду. И тут повезло. Всю маету с документами отставили на завтра уже начальнику участка. Машину загнали в бокс. Прибежал запыхавшийся начальник ВОХР с арсенальщиком. С ужасом узнал, что патроны к ПМ расстрелял почти все: «Ну, вашу мать, небось все банки по дороге дырявили! А сказочки свои про шпионов будешь завтра Николаю Ивановичу докладывать. Лично! За каждый патрон и по всей форме».

Чуть было не сказал: «Да пошёл ты…!» Но пошел сам. Позвонил домой, попросил жену оповестить и жену Михаила. Жили-то в одном доме. А к вечеру, помывшись и побрившись мы с семействами сидели за празднично накрытым столом. Директор позвонил уже прямо домой. Поздравил, поблагодарил: «С меня причитается!»

Деревня

Сколько помню себя и пацанов по деревне, то мы всегда были босые. От первых проталин на полях до поздней стерни от уборочной и стёклышек льда на лужах. Даже зимой на посиделки бегали босыми, обжигая о снег ступни. Доселе помнится то жгучее чувство мороза и неимоверного жара отходящих от стужи ног. Электричества и радио не было. Слушали бабушек про барскую жизнь, Колчака, рас-кулачку, ведьм и леших.

Конечно, клуб, либо школа, – туда обували чёсанки с заворотом и калоши. В школе пушистые пимы клали на группку сушить.

А в классе кто как: либо носки овечьи с калошами, а то и просто босиком. А на перерыв выходили в коридор. Раз в неделю, пока не изладили крепления на лыжи, играли «в крепости».

Раньше ВСЕ лыжи имели под ремешок крепления: продолговатое отверстие, а сделать его в лыжине, толщиной площадки для ступни где-то пару сантиметров было не просто. Станков не было НИКАКИХ: коловорот, долото, киянка и перка (столярное сверло). А для «вой-нушки» в крепости одевали чёсанки и полушубкки. Особо в деревне к осени, ещё до Покрова раздавали забитых на трудодни то, что называли потом «курятиной». Это делалось добровольно-принудительно. Дело в том, что кур разводить попросту обязывали. Так же, как выращивать чечевицу, лён и коноплю. Для последних рыли ямы, где растения вымачивали: бутили, трепали, сушили и чесали. Впоследствии, при Хрущёве, ямы ушли под силос.

Так вот полукур можно было брать без меры, хотя по безмену (стальная линейка с гирей с одной стороны и крючком – с другой. О бройлерах тогда не слышали, вот и были упомянутые недоросшие куры «полукуры».

И кто знал: сколько будет тянуть эта «кура» в том же зерне к зиме, когда начинался бой за трудодень.

Собрания начинались днём. Заканчивались далеко за полночь, когда клуб был полон семечной шелухи, а окна едва не выпирало от самосадного дыма.

Так что «куру» потому ДАВАЛИ «под трудодень»: съел синего цы-плака – недополучишь хлеба. Похлёбка из полуцыплят получалась духмяной, но совсем не мясной: хотя одной «куры» хватало наесться лишь дворовому псу Бобику.

– Эй, Курушин, беги в амбар! Кур дают! – Кричали бабы «безработному деду» – «пролетарию». И дед, известный бездельник и единоличник ел до вздутия желудка халявных пернатых. Кладовщик вынужден был отоварить тунеядца под «ничего», иначе добро вообще сгинет. А так, хоть на прополку к бабам загонят. А баб дед любил без разбора.

Бригадир так и манил на прополку: «А нешто бабы, коли надо к дохтуру по детишкам, – айда к Курушину на прополку!».

Своих детей у Курушина была дюжина. Кормились с огорода и рахит у них был семейной болезнью. Штаны в семье практически не предусматривались где-то лет до 13.

Не имело значения, какой статус имело исподнее: рейтузы, портки, галифе, брюки и сколько заплат дозволялось демонстрировать на школьных и уличных «подиумах» НА ВСЕХ видах одежды. Фуфайки и полушубки в купе с шинелями латались в местах пулевых ран.

Гардероб преображался перед браком. Каракулевая шапка – «даниловка», полупальто «москвичка» – шестикарманка, хромачи со скрипом (берёзовая кора между подошвами).

Обязательная гармонь-трёхрядка, на худой случай – балалайка. Для девчат-плюшевая кацавейка, широченные юбки и сапожки со шнуровкой. Как говорила бабушка, такие покупали ещё в Орловской губернии бабушки и прабабушки (откуда родом вся изначальная деревня). Капор на волосы шили и разукрашивали лентами сами. И завязывали его под косой на затылке. А зимой одевали неимоверные по величине шали-пледы.

Но сейчас таких не увидишь, особенно с почти полуметровой бахромой. Бахрома достигала сугробов, будто шлейф светских дам. Их почему-то называли «кашемировыми», хотя толщины они были неимоверной. Накинутые поверх кацавеек – вполне заменяли шубу.

Странно, но Новый год в деревне не отмечали, хотя самогон мужики гнали и пили всю зиму. А вот выборы были праздником Большим и обязательным.

Во-первых: буквально за день-два смолкали собрания ибо приходила «бумага из району», где всё доподлинно расписано. И даже «кому сколько сверх трудодня».

Хотя по подсчётам колхозников должно быть изрядно более тех самых «сверх трудодня». Но муку молоть ехали все: теперь мука становилась СВОЕЙ. Церкви в деревне не было и вера в бога проявлялась разве что на похоронах, семейных ссорах, а то и просто пьянках. А вот что чтили в каждом дворе, так это Пасху, Троицу, Покрова и Рождество. С Пасхой дело ясное: её и сейчас куда как с размахом гуляют.

Рождество – худо бедно помнят все любители гаданий А вот Троицу напрочь забыли. Её безошибочно определяли по появлению сизофиолетовых майских жуков. И все шли в лес и поле. Ловили жуков десятками и рвали душистую богородскую траву. Веток берёзовых ломали по возу и устилали ими в хате всё: пол, потолок и стены, непременно окна. Изба превращалась в лесную чащу с жужжащими повсюду майскими жуками. По деревне водили хороводы, а к ночи жгли костры. Мы играли в лапту на поле, «раскуй цепи» и в догонялки.

А утром следующего дня играло солнце и его выходили смотреть даже сосунки.

На Покрова, ясное дело – играли свадьбы: «Покрой зима землю снежком, а девушку – женишком»!

Управился с хозяйством, запасся овощами-мясом, гуляй хоть всю зиму напропалую. Но Троица – праздник души, Богов и любви!

Вот, почитай и все праздники деревень, коих по-настоящему и не стало.

Авиация в деревне

Уже пополудни, когда бабы шли с фермы на обед, им навстречу выбежала целая ватага ребятишек. Хотя с войны и вернулось едва не треть мужиков, но за десять лет население на селе поприбавилось и изрядно. А страна, выбравшись из руин и пепелищ, становилась на ноги. Электричество, радио, трактора, авиация… Всё это утверждалось по стране, но до села всё доходило как нечто невообразимое, чуть ли не фантастическое. И, стоило первому столбу под электропровода и радио появиться у сельсовета, как всё село знало об этом до мельчайших подробностей. Так случилось и тогда, июльским утром 1950 года.