Кровавая пасть Югры (сборник) - Валерий Граждан

Настало раннее летнее утро выходного дня. Я, окружённый плотным кольцом дородных женщин, понуро шёл в гору. Явного желания петь не было. Женщины же, весело помахивая вёдрами, щебетали без умолку: «И чего мы, на самом деле! Ягода почти под носом, а мы как клуши дома сидим. На природе живём, а природы не видим! Скажи, Нинк!»

– Да и то правда. А денёк как по заказу! Я даже шильца на лимоне прихватила, выпьем с устатку! И отдохнём от кухни в кои веки…

Мне даже не улыбалась перспектива «выпить с устатку». Да и прихваченное с кухни ведёрко из пластмассы габаритами не внушало. Весь предстоящий «отдых» мне более представлялся как «Квадрат Малевича» без ретуши. Я рискованно полагал, что роль руководителя не оставит времени вообще на сам сбор сладкой ягоды (пусть ею тешатся мохнатые косолапые аборигены). Мои моложавые товарки вскорости сомлели и почти скисли ещё на подходе к именитой горе. Здесь Колдун заслонил всю панораму, оставив краешек Вилючинскому вулкану.

Бойкие разговоры о ягоде и эксклюзивном вине поутихли. Пели птички, стрекотали кузнечики, зловеще каркали вороны. Кое-где попискивали комарики, оповещая самок(они сосут кровь) о нашем визите. Шеломайник подобно крапиве обжигал неприкрытые одеждой конечности. Вскорости отыскался вход «на Голгофу». Я сделал краткую речь-предостережение. Из неё следовало, что нас ожидает на подъёме всё, кроме вбивания гвоздей в запястья. Но дамы плотной массой угрюмо протиснули меня в безвестный лаз. Со стороны могло показаться, что они ведут меня к насту с гильотиной. Через четверть часа лаз сузился и все заняли позу «зю». Это даже не из индийской йоги. Поза куда сложнее. Если по-русски, то как бы нараскоряку, но с подбородком, почти вжатым в живот. Далее, когда своды сомкнулись, остались лишь редкие лучики света. Мои ведомые визави, всё чаще соскальзывали по редкой, но сочной траве. При этом они потешно бодали затылками обширные зады передних. Прогалы в зарослях почти не радовали: подъёму конца не виделось. Участились охи с визгамии. Камни нещадно драли джинсы на коленях и далее. Хныкали вперемежку с краткой руганью: «Ну ты достала меня своей жо. й!». А затем, выплёвывая тучи летучих вампиров, и вовсе матерились. С крутизной и остротой камней тропы мат удлинялся. Я стойко молчал, держа дужку ведра в зубах и ритмично полз.

Скажу честно: лаз мной был опробован разве что до чуть более половины подъёма. При этом направления менял чисто интуитивно: где поудобней. Теперь же уверенности не было. Что будет далее, даже предполагать боялся. Изрядно облохматив одеяния, женщины выползли на залитую солнцем куртину. Сразу захотелось жить, попить и справить нужду. Пот и мошка обезобразили лица. Почти у всех заманчиво зияли свежие прорехи на штанах. Ссадин и ушибов было не счесть. Губам стало роскошней и они вспухли совсем без селикона втрое. У многих сузились веки до грани соития. Небо виднелось изредка, как той свинье в пословице. Птицы тревожно умолкли. Зато ныли комары, бессовестно влезая в образовавшиеся женские «декольте» на коленях и упомянутой «пятой точке» сзади. Тучи мошки жалили нещадно и повсеместно. Зинка плакала: «Я сползу вниз сама-а… Отпустите меня пожа-алуйста! Не нужна мне такая ягода!» Но все смотрели даже не на меня, а на жену капдва, предводительницу ОБС и женсовета. И та изрекла: «Если после следующего перехода не откроется вершина, пропади она пропадом эта жимолость! Пусть ею коряки давятся!» Но перспектива ползти с ободранными коленями назад тоже не улыбалась. Уж лучше умереть здесь, на этой залитой солнцем микрополяне. Ломило спину, горели колени и подошвы, шея безвольно роняла голову на грудь. Пот застил глаза и ручьём стекал между ягодицами. Голова гудела. Почти не стесняясь меня, визави справили нестерпимую нужду, едва вонзив зады в заросли. Комары и мошка впились в благодатно представленные телеса. Запах пополз по сопке. Переждав, просительно изрёк:

– Девчата, вроде чутка осталось. Пошли, родные!»

«Родные» со стоном и слезами кое-как, шатаясь, внедрились вослед за мной в ненавистное лоно чащобы. Я полз подобно зомби в обетованную могилу. Пот застил глаза. Вампиров его запах только привлекал. Всё было против нас. Но роковым оказался именно тот самый запах с полянки, привлёкший…

Как ЭТО случилось, я даже не успел осознать. Просто в полутьме лаза что-то дохнуло на меня горячим, утробным, похожим на варево. Будто из чугунка с картошкой. Я ведром, что держал в зубах, уткнулся в огромную морду с глазами. «Нечто» хрюкнуло и было подняло в защите лапу. Я оцепенело молчал, зато дева сзади заорала, да так, что резанный поросёнок спасует с первых децибел. Чуть не в унисон выдали нечто невообразимое ползущие следом. Они орали вдвойне, втройне: от испуга неведомого и ужаса безысходности. От визга я ко всему ещё и оглох: едва не лопнули перепонки в ушах. Даже в барокамере такого не случалось. Последнее, что дошло до сознания – это рёв, куда резче паровоза и треск ольшаника. Кисло ударило в нос фекалиями медведя. Они сыграли роль нашатыря и я как бы очнулся. Треск и рёв удалялись.

Первой подала голос Глафира Деменьтьевна (ОБС): «На сегодня жимолостью пресытились! Эй, провожатый, стаскивай нас взад! До заимки без нашего испражнения, да выпьем. У меня бутылка чистого!»

Заимка оказалась почти рядом. Предо мной высветились в лучах уже пополуденного солнца обезображенные, некогда человеческие лица. Пили все и ели, будто после голодовки. Благо, припасы оказались у всех, даже у Зойки холостячки. После трапезы воспряли и даже смеялись над дырами в штанах от колен до ягодиц. Ещё более над распухшими лицами, аки у чукчей в зимней тундре.

Начало смеркаться. Все впопыхах сгребли остатки еды и пропихнули поводыря, то есть меня, в тоннель. Шли, уповая на влекущие силы тяжести. Никто не хныкал: все хотели домой и вниз. Падали, матерились, плакали, смеялись… Сползали, кувыркаясь, снова матерились площадно и громко. Но все уже радостно заорали, когда сквозь кустарника увидели свет городских фонарей. К своим домам почти бежали. Казалось, что мы вырвались из ада и наше жилище нечто спасительное.

Я спал весь следующий день. Женщины не могли пить даже компот из жимолости с месяц. Мужья грозились намылить мне шею, но на деле смеялись взахлёб, смакуя нашу историю.

Чудильник

В Приморский, что на Камчатке, прибыли хмурым вечерним автобусом на остановку улицы Мира. Я с чемоданами, жена с ещё малолетним сыном: «Ой, да господи, куда ж ты нас завёз?!» Хотя «малолетнему» было в общем-то по барабану и он лишь шмыгал носом. Туман становился гуще. 7 марта заканчивался в миноре: НИ ЕДИНОЙ ЗНАКОМОЙ ДУШИ. Мой, в общем-то дом, корабль-гидрограф «Чумикан», был в океане, в точке, прописанной ТАСС в центральных газетах. И всё-таки знал я один-одинёшенек адрес: жены моего замполита к. л-та Морковчина. Именно ей передал её супруг «последнее прости» перед очередным выходом в океан в виде получки, врученную моей милости в сутолоке аврала прямо на трапе: «Вот, передай! Да адрес не забудь!»

А за час до этого писарь в канцелярии вписал-таки втихаря в отпускной лист жену с сыном. «А не привезёшь семью, вообще на корабле будешь жить безвылазно» – так подсказали многоопытные семейные корабельные. Замполитовской жене (дай бог ей и мужу здоровья) я денежки тогда вручил. Да и адресок запомнил. С тем и покатил к себе в Сибирь в отпуск. А возвратились в Приморский уже втроём. «Лет на пять, а там домой, науку двигать.» Знать бы тогда, что поглотит нас Камчатка со всеми потрохами на долгих 24 года.

А тогда мы шлёпали по мартовской снежной слякоти и глубоким лужам по сути в никуда. И тут я решился: «А знаете что, пошли-ка мы к Морковчиным! Это наш корабельный замполит. Хоть переночуем, а там видно будет!». Всё равно больше не к кому. Не ведал я тогда, что зайди мы практически В ЛЮБОЙ ДОМ и нас запросто приютили. Ведь приехали на Камчатку не на экскурсию, а ЖИТЬ. Мы тогда многого чего не знали. Ни о Камчатке, ни о её жителях, а тем более об истинном братстве живущих здесь. Не ведали, что начинают жить здесь практически все семейные в «чудильниках», особенно молодые мичмана и офицеры. Пройти горнило «чудильника» считалось святым делом.

Нина Сергеевна, супруга Морковчина будто заждалась нас: хлопотливо раздела и сразу за стол. И это при том, что видела нас впервые в жизни. Правда, пожив несколько среди северян, мы поступали так же, привечали гостей, будь-то даже глубокая ночь. А на следующий, уже праздничный день 8 Марта мы за обе щеки уплетали НАСТОЯЩИЙ камчатский рацион согласно наступившей дате: уху из кижуча, брусничные сок и наливку, красную икру ложкой, пелемени по-камчатски с медвежатинкой, маринованную чавычу и запивали чаем с вареньем из жимолости. А на завтра мы узнали, что в посёлке существует мощная организация «Женсовет». Её полномочия поистине безграничны. Уверен, если бы случилась конфронтация «ЖС» даже со Штабом флота, то последнему не сдобровать. Очень сильная, глубоко эшелонированная с необьятными связями вплоть до масонства и Папы Римского. Одним словом, я с семьёй был заселён в одночасье в чью-то полупустую квартиру. И лишь с приходом корабля мне дали «шикарный угол» в 12 кв.м. с вваренным ломом в отопительную трубу. Хотя о существовании оного я узнал после трёх лет мытарства от сырости и холода, чего на полуострове в избытке. А впрочем лом на 3/4 дюйма был вварен в ответ на чью-то бесчеловечность, но «месть» продействовала едва не десятилетия. На горе всех предшествующих «надцати» семей со дня постройки этого архитектурного чуда. Всех вселяли «максимум на полгода-год». Мы прожили в «чудильнике» почти 5 лет. Вот и пришлось-таки «вычислить» злополучный лом и заменить его трубой. Вот уж радости-то было! Угол высох как у меня, так и по всем этажам, что незамедлительно «устаканивалось» порознь и сообща с неделю, а то и месяц: «А нам-то дуракам и невдомёк. Раз круглое – значит труба! А она не греет, собака, и всё тут. Так что давай, за трубу по махонькой!». И это при том, что на шесть семей был ОДИН туалет. В нём вечно противно протекал бачок. Лилось при этом на голову и оголённый по случаю зад. Было и некое подобие душа, далеко не джакузи, но вечно заткнутого чьим-либо задом, а непосредственно слив-носком, сиречь забытым кем-то «карасём».