Семь дней - Деон Мейер

Шесть фотоальбомов и маленькая коробка с письмами. Их Гриссел отложил в сторону. Остальные коробки были заполнены одеждой и обувью. У Ханнеке Слут было много обуви.

Письма и фотоальбомы он отнес вниз, в гостиную. Потом сел на диван и открыл коробку с письмами. Он не спешил, испытывая своего рода дурное предчувствие. Он понимал, что переходит некую границу. Теперь Слут станет для него женщиной из плоти и крови, чувственной, хрупкой. У нее почти не останется тайн от него. Он лишится преимущества расстояния, объективности, все станет более личным. В том-то и трудность, в том-то и корень зла. Он прекрасно понимал, что будет дальше. Вначале ему пришлось сравнительно легко. Он не был на месте убийства. Он не стоял рядом с трупом, не видел выражения ее лица в момент смерти. Не чувствовал запаха крови, духов и тления. Он не проживал с ней мысленно последние секунды жизни, не чувствовал ее острого страха перед надвигающимся мраком смерти, не слышал безмолвного крика, который издают все, когда утрачивают последнюю связь с жизнью.

Доктор Баркхёйзен снова и снова повторял:

– Бенни, не нужно этого усваивать, интернализировать!

Док понимал, что пьет Бенни именно поэтому. Но примерно месяц назад Гриссел признался:

– Док, я не знаю, как это сделать.

– Бенни, сходите к психиатру.

– Для чего, док? – спросил он тогда.

Он ведь прекрасно помнил, с чего все началось. Тот, первый раз он видел перед собой отчетливо, хотя все произошло четырнадцать лет назад. Солнечное субботнее утро… Пятилетняя девочка в парке в Рейландсе, в белых носочках и белых сандалиях, в хвостиках синие ленточки. Душераздирающая красота ее хрупкого личика… И багровые кровоподтеки, оставшиеся после того, как ее изнасиловали и задушили… и пятна спермы. Детская ручка, крепко сжимающая обертку от ириски – последнее сокровище…

Тогда он выехал на четвертое убийство за неделю. Как он не сломался? Нехватка людей, постоянный недосып, переработка. Все страдали от посттравматического стресса, хотя тогда тот термин еще не был в ходу. В то утро Бенни увидел, какое выражение застыло на лице девочки в момент смерти, услышал животный крик – и понял: все кричат, когда умирают, все цепляются за жизнь, цепляются крепко, из последних сил, а когда пальцы жертвы слабеют и она срывается вниз, она кричит от ужаса. От страха перед концом.

Конечно, он пил и раньше – но умеренно. И знал свою норму. Четыре-пять раз в неделю, после смены, с ребятами. Но после того случая он пошел вразнос. Только спиртное заглушало голоса и затемняло страшные картины, убирало всепожирающий страх. Он боялся, что такое может случиться и с его близкими, с Анной, Карлой и Фрицем…

Если он поделится своими соображениями с психиатром, тот пропишет ему какие-нибудь таблетки. И у него вместо алкогольной зависимости (или вместе с ней) разовьется зависимость от какого-нибудь препарата. Психиатр может дать совет и похуже: «Поменяйте работу». Каково менять работу в сорок пять лет? Да еще белому. Которому нужно платить алименты после развода, вносить свою долю на обучение дочери в университете… и у которого ни цента не отложено на черный день.

Жизнь – штука непростая.

Наконец он нагнулся и сунул руку в коробку.

Он методично складывал из кусочков картину ее жизни. Фотоальбомов и писем оказалось недостаточно для того, чтобы получилось четкое представление. Пропуски пришлось дополнять воображением.

Обычная биография – жизнь, типичная для девушки из семьи африканеров среднего класса. Родилась в середине семидесятых в Ледибранде, в провинции Фри-Стейт. Отец – Виллем Слут, продавец в кооперативном магазине, высокий, худой, слегка сутулый; к тридцати годам начал лысеть, зато, словно в виде компенсации, отпустил усики. На снимках у него часто недоверчивое и даже испуганное выражение человека, взявшего в жены женщину значительно выше себя по положению. Его жена Марна – милое лицо, улыбка выдает решительность характера и отвагу. И единственная дочь Ханнеке, которой с самого начала повезло: в смысле внешности она унаследовала от родителей только лучшее.

В начале восьмидесятых семья переехала в Парл. Видимо, Виллему предложили место получше, потому что старый и довольно ржавый «форд-эскорт» сменился белым «фольксвагеном-пассатом» с кузовом универсал. Ханнеке превращается в стройную школьницу; густые волосы заплетены в косу, она без тени смущения демонстрирует в широкой улыбке небольшую щель между передними зубами. Хорошенькая, решительная и беззаботная девочка.

Виллем Слут все реже появляется на семейных снимках; видимо, он чаще всего держит фотоаппарат. Если он все же присутствует на фотографиях, то стоит чуть дальше от Марны. Марна стала настоящей красавицей, она расцвела с годами. Их дочь резко меняется в пределах одной альбомной страницы – наверное, там ей лет пятнадцать. На верхнем левом снимке она еще совсем ребенок – худенькая и немного испуганная. На нижнем правом снимке метаморфоза почти завершена и прошла очень удачно для нее. Очень выросла – на голову выше матери. Фигура спортивная, но женственная, элегантная. Широко расставленные глаза, полные губы, завораживающие изгибы шеи и плеч. Вместе с красотой развивается и характер. Вот на снимке школы для девочек в Парле она – председатель дискуссионного клуба, капитан хоккейной команды, член студенческого совета и обладатель награды по бухгалтерскому делу.

Гриссел наскоро просмотрел письма. Два от мальчиков, неуклюжие, незрелые признания в любви и желании, теплые дружеские письма от других девочек, в которых сквозит восхищение. Стопка писем, написанных матерью. Вначале Марна поздравляет дочку с успехами в учебе, осторожно намекая на то, что та должна стремиться взлететь как можно выше. Позже, в студенческие годы и в год после окончания университета, когда Ханнеке Слут путешествовала по Европе, мать признается, что сама упустила много возможностей, разочаровалась в муже. Она более явно демонстрирует честолюбивые намерения, связанные с дочерью.

Переписка обрывалась около 2000 года. Тогда Ханнеке Слут устроилась в «Силберстейн Ламарк». Наклеенные и надписанные фотографии заканчиваются в тот же период. В последнем альбоме – стопка неприклеенных, разрозненных фотографий: Слут в обществе молодого мужчины. Гриссел решил, что это Эган Рох. Высокий, широкоплечий, мускулистый, чрезвычайно самоуверенный. По словам Габрилле Виллетте, они с Ханнеке были «красивой парой». Судя по снимкам, они часто гуляли в горах, ездили на винную ферму, ходили под парусом в Тейбл-Бэй, бывали в гостях. Даже слетали в Нью-Йорк – по крайней мере, один раз.

Она не приклеила фотографии… Как будто не хотела закреплять свои отношения.

Методично обыскивая главную спальню, он не переставал думать. Вспоминал признания Габби Виллетте, гадал, к чему они подходят и что можно извлечь из альбомов и писем.

Ханнеке Слут была честолюбивой.

Имеет ли это какое-то значение?

Ему часто приходилось становиться свидетелем того, как людей губит чрезмерное честолюбие. Иногда всепожирающее желание подняться по общественной лестнице, сравняться с соседями и коллегами заставляло людей (особенно женщин) прибегать к мошенничеству, воровству на работе. Иногда честолюбие толкало их на контрабанду наркотиков в самолетах.

Ханнеке Слут пошла другим путем, почетным и вполне приемлемым. Усердный труд и самодисциплина в школе и университете, а потом и в фирме «Силберстейн». Предполагаемый роман с пожилым женатым мужчиной на заре карьеры можно приписать как желанию подыскать психологическую замену слабому отцу, так и желанию продвинуться по службе.

Впервые он услышал внутренний голос. Служебный роман, чувственные фотографии, операция по увеличению бюста, порнофильмы, огромный вибратор… Во всем этом прослеживается некая поведенческая модель. Гриссел верил в модели поведения. Если долго и внимательно искать, найти такую модель можно всегда. Кроме того, восемь из десяти женщин убивают мужья, женихи, любовники, отвергнутые поклонники, сексуальные партнеры…

15

Он так ничего и не нашел. Ни запасного ключа, ни следов, ни зацепок.

В гостиной он от отчаяния посмотрел в телескоп и пришел к выводу, что прибор чисто сувенирный: увеличение слабое, возможные места, за которыми Слут могла бы подглядывать, находятся слишком далеко.

Гриссел подошел к двери, в досаде и нерешительности остановился рядом с пятном засохшей крови на полу. Он понял, почему Нкхеси так и не добился успеха. Перед Нкхеси маячили лишь смутные тени, призраки, которые исчезали, стоило протянуть к ним руку… Коммунисты? Снайпер все неправильно понял. В жизни Ханнеке Слут не было коммунистов. Зато имелся огромный вибратор в прикроватной тумбочке. День оказался потрачен впустую: он так ничего и не узнал, а завтра ублюдок снайпер выстрелит в ногу еще одному полицейскому.