Наше шаткое равновесие - Мария Николаевна Высоцкая

— Для меня это что-то должно значить? — приподымаю бровь.

Она теряется. Обнимает себя руками. И какого черта я это ляпнул?

— Нет. Наверное, нет. Извини. Спокойной ночи.

И никакой истерики. Никаких обвинений. Полнейшее равнодушие. Возможно, малость сожаления. Прикрываю глаза, нащупывая в кармане сигареты.

— Пошли, я покурю.

Выхожу в коридор, и она идет следом. Ни хрена не понимаю, что у нее в башке. Другая бы послала. По роже бы дала. Истерила. А она… ни черта не понимаю.

То безразличие, то покорность. И хрен ее разберет, что лучше.

Лунгу продолжает упорно смотреть в окно и делать вид, что меня здесь нет. Ничего в ней не поменялось.

Открываю окно, прикуривая еще одну сигарету. Перетряхивает уже от них, тошнит. Но все равно курю, на автомате. Мозг взбодрить.

Я, когда ее у себя в кабинете увидел, офигел. Неожиданно получилось. Я, конечно, был в курсе, что она тут трется, в рестике этом. Поэтому Морозова и отправлял обстановку разведать. А этот дебил решил бабок по-легкому срубить. Придурок.

Но, впрочем, его дерзость сыграла мне на руку. Женечка взбесилась и прибежала разбираться. В ее стиле. Только не ожидала, с кем разбираться придется. И глазки опустила, и вид сделала, что не знает. Стыдно, видимо, стало. Хотя если учесть, что я видел, она и стыд — вещи слишком друг от друга далекие. А вот прикидываться — это да. Пятерка ей за это.

— Тебе куда?

— Домой. Адрес ты знаешь.

— Знаю-знаю. Чего ты за город поперлась на ночь глядя?

— Не твое дело.

— Не хами.

— Ты сам сказал прекратить делать вид, что я тебя не знаю. Поэтому ответ вполне приемлемый.

— Серьезно?

Это уже интересно. То есть я еще и виноват. Хорошая логика. Не пробьешь.

— Более чем.

— Я тебя придушу, Лунга, при-ду-шу.

— Пфф!

— Спасибо бы лучше сказала. Я ее посреди ночи от ментов отмазываю, а она выпендривается.

— Спасибо Вам, Игорь Юрьевич. Так нормально?

— Выразительности не хватает.

— Ну, значит, обойдешься.

— Ты чего такая дерзкая сегодня? Еще два дня назад носилась от меня, сверкая пятками.

— Да потому что бесят. Вот такие, как ты, как этот дэпээсник. Возомнили о себе, будто право имеете себя так вести. Вы боги, что ли? Я что-то крыльев с нимбами не заметила!

Вновь отворачивается к окну, закидывая ногу на ногу. А на ногах у нее тонкие капронки. Стискиваю зубы, а потом просто торможу посреди дороги.

— Все, приехали. Давай. Вперед и с песней.

Женька хмурится, нервно оглядывается по сторонам, злобно сверля меня глазами. Сама напросилась.

— Придурок, — вылетает из машины и быстрым шагом идет по тротуару. До дома ей метров пятьсот. Пусть валит. Идиотка.

Пока Лунгу чешет по тротуару, злость сходит до приемлемой отметки, на которой я могу общаться с людьми, трогаюсь с места. Открываю окно со стороны пассажира.

— Сядь обратно.

— Сама дойду.

— Сядь в машину.

Начинаю закипать и повышать голос.

— А то что? Силой затащишь?

— Надо будет, затащу.

Лунга смеется, показывает средний палец и, оступившись, падает на асфальт. Не убилась, надеюсь.

Выхожу из тачки, пытаясь сделать серьезное лицо. На ржач пробирает.

— Очень смешно.

Огрызается, значит, живая.

Женька так и сидит на холодном асфальте. Потирает лодыжку, периодически всхлипывая. Присаживаюсь рядом на корточки.

— Дай посмотрю, — тяну руки к ее ноге.

— Не надо. Отстань от меня. Не трогай.

— Прекрати пищать, — скидываю ее пальцы, касаясь уже распухшей лодыжки, — вывихнула, походу. В травму поехали.

— Я не поеду.

— Че как маленькая?!

— У меня ребенок дома с няней. Я не могу. Мне домой надо.

— Сама сказала, что с няней.

— Нет, уже почти час ночи. Мне нужно домой.

— И какой от тебя там будет толк, в таком состоянии?

Женька вытирает ладонью слезинки, беспомощно ударяя кулаком о землю.

— Мурас, отвези меня домой, — всплеск эмоций и тишина. — Пожалуйста, — шепотом.

Она не требует, не злится. Ее голос тихий, спокойный и потерянный. Громко вздыхаю, обдумывая, как все же лучше поступить.

— Ладно. Поехали, — поднимаю ее с земли, возвращая в тачку, — добегалась?

В ответ тишина.

У дома Лунга поджимает губы. Дошло наконец, что она даже в квартиру сама не поднимется. Барабаню пальцами по рулю, запрокидывая голову на подголовник. По радио играет какая-то в сон клонящая мелодия. В кармане в сотый раз вибрирует телефон. Алка угомониться не может. Молчу. Мне нечего сказать. Мы, походу, сегодня уже и так наговорились.

Пока думаю, прикрыв глаза, слышу, как открывается дверь. Собралась все-таки. Даже интересно.

Женька вылезает из машины, забирает с сиденья свою сумку и походкой подбитого лебедя чешет в сторону подъезда.

— Дура девка.

Вылезаю из машины, в пару шагов догоняя эту упрямицу.

— Я помогу, — поднимаю ее на руки, как только она открывает дверь в парадную. Это слишком непривычно. Прикасаться к ней через столько лет. Очень непривычно.

Но я до сих пор помню ее запах.

— Поставь. Поставь меня.

— Не ори. Соседей разбудишь. Какой этаж?

— Пятый, — все еще трепыхаясь.

— Прекрати. Скину вниз нахрен.

— А потом труп описывать приедешь?

— В лесочке прикопаю, чтоб никто не узнал.

— Даже не сомневалась.

— Ключи ищи в сумке своей.

У дверей ставлю ее на ноги, вырываю ключ и открываю дверь.

Обхватив за талию, приподымаю, протаскивая через порог, и усаживаю на пуф. В прихожей горит тусклый свет. На шум выбегает какая-то баба. Явно недовольная.

— Мы так с вами не договаривались. Я вам звонила. У меня дела. А я