Тайная геометрия - Александр Скрягин

На отделенных от континента проливом британских островах власть Папы сверг король. Генрих Восьмой сам объявил себя наместником Бога на Земле. Жечь людей по воле Папы король запретил.

Франция в последней трети века пережила Варфоломеевскую ночь, когда были убиты десятки тысяч французских протестантов – гугенотов, но, очень скоро опомнилась. Королевский престол занял Генрих Четвертый, сам бывший гугенот. Во время Религиозных войн, командуя полками, состоящими из гугенотов, он наголову разбил армию французских почитателей Папы Римского. Правда потом сам перешел в католичество, чтобы не раздражать миллионы подданных-католиков, оставив в истории знаменитую фразу «Париж, стоит мессы!» Но, возглавив государство, он сразу прекратил преследование протестантов, запретил сожжение несогласных на костре, а вскоре издал знаменитый Нантский эдикт, провозгласивший веротерпимость.

Находящиеся на службе в трибуналах святой инквизиции монахи стали вести себя очень осторожно. Теперь они прекрасно понимали, стоит им оказаться, допустим, в Кальвинистской Женеве, их самих, протестанты сжигать, может быть, и не будут, но вздернут на виселице без всякого сожаления.

К концу шестнадцатого века костры в Европе хоть и не исчезли совсем, но и загорались уже не часто.

Кроме Испании, да итальянских земель, пожалуй, и нигде.

Причем, в самой Италии, в крупнейших торговых республиках – Венеции и Генуи местные учреждения Инквизиция фактически были переподчинены государственным властям республик. Здесь следователи Святых трибуналов преследовала граждан уже не за антикатолические взгляды, а только за действия, направленные против политической стабильности и государственной безопасности городов-республик. А, если по этому вопросу нет претензий – верь, как хочешь! Хоть по католической версии христианства, хоть по протестантскому варианту, хоть даже по греческому обряду, по которому, как рассказывали купцы и путешественники, верили в далекой холодной Московии.

Когда однажды Папа, через присланного инквизитора попробовал потребовать выдачи в Рим одного из подданных Венеции за какие-то реальные или мнимые прегрешения против веры, гвардия Великого Дожа, выгнала папского представителя за городские ворота. Вслед избитому посланцу Ватикана глава Венецианской республики направил Папе послание: «Великий Дож несказанно удивлен, как какой-то мелкий инквизитор смеет указывать славному городу Венеция, как ему поступать!»

По-настоящему, костры к концу шестнадцатого столетия горели только в Испании. Но и здесь, на самом деле, это была не борьба с покушением на католическую веру, а средство изгнать с Пиренейского полуострова арабов и евреев. Король Испании Филипп считал, что только этнически однородная Испания может быть сильной.

Но в остальной Европе за отступление от католических догматов и даже откровенную ересь предпочитали все-таки уже наказывать не огнем, а другими способами. И тюрьмы, и галеры, и каторга, и изгнание, и лишение средств к существованию, – да, мало ли есть средств на свете для вразумления строптивцев, кроме огня!

А уж ученых в это время вообще предпочитали не трогать. По всей Европе кипели диспуты, где сталкивались различные толкования Священного писания и Отцов церкви, а также античных мыслителей – Платона и Аристотеля. Такие споры даже поощрялись. Теперь, они устраивались в праздники, в том числе и церковные, для развлечения благородной публики, совсем, как раньше рыцарские турниры. Запрет существовал только на взгляды, вообще отрицающие Бога-Творца. Но таких странных людей, в Европе в то время и не водилось.

И уж, конечно, атеистом не был философ Джордано Бруно.

Более того, он считал, что, если люди перестанут верить, наступит конец мира. В одном из своих трактатов он, так и писал:

«Если не останется ничего святого и религиозного, то придут ангелы погибели и, смешавшись с людьми, толкнут несчастных на дерзости, толкнут ко всякому злу, якобы к справедливости, и дадут тем самым предлог для войн, для грабительства и обмана. И то будет старость и безверие мира! После того, как это исполнится, Правитель мира, Всемогущий промыслитель водным или огненным потопом, болезнями или язвами несомненно положит конец этому позору и воззовет мир к древнему виду».

Нет, совсем не был неверующим атеистом Ноланец.

Напротив, он верил в Бога-Творца. Его упрекали, что он отождествлял Всевышнего с Природой, с Миром вообще. Это так. Но надо сказать, что здесь он был совсем не одинок. Не мало подобных утверждений можно найти у многих признанных церковью богословов средневековья. Например, Фома Аквинский писал: «Бог – везде. Бог – это мир! Он и над миром. Он и в самом мире!» А ведь, Аквинат был не простым монахом. К шестнадцатому веку его труды стали основой католической теологии, а он сам – ее бесспорным авторитетом.

Да, Бруно не раз высказывал критические замечания в адрес католического духовенства и Папы Римского. Но так делало едва ли не большинство его образованных современников. Причем, Бруно высказывался куда умереннее, чем, допустим, профессора Оксфорда, где ему довелось преподавать в течение двух лет. Не говоря уже, о гражданах свободного города Женевы, которые прямо называли Римского наместника самозванцем. На общем критическом фоне отношения европейцев к Папству, высказывания Бруно совсем не выделяются особой резкостью.

Почему же Святая Инквизиция так ополчилась на бедного странствующего философа, что отправила его на костер? – задал себе вопрос майор.

Здесь явно ощущалось какое-то несоответствие причин и следствий.

Другими словами – тайна.

14. Тайна Джордано из Нолы

Да, тайна.

Сделал вывод матерый оперативник Мимикьянов, по профессиональной привычке почти автоматически замечая в имеющихся свидетельских показаниях современников Джордано из Нолы, а также последующих историков многочисленные нестыковки и противоречия.

Например: сторонник строгой логики в философии и вообще рационального мышления философ Джордано Бруно почему-то слыл среди своих современников отпетым магом и волшебником.

Хотя никогда в жизни не занимался ни алхимией, ни созданием философского камня, способного превращать свинец в золото, ни лечением смертельных недугов, ни вызыванием духов, ничем, относящимся к сверхъестественному миру чародейства и колдовства. Он всегда смеялся над всем этими вещами.

И тем не менее, если бы образованного горожанина средневековой Европы спросили, кто такой Джордано Ноланец, он бы не задумываясь ответил: «Самый великий маг и волшебник!»

Именно, как великого мага и волшебника, а не ученого-философа его пригласил в Венецию богатый купец Мочениго. Правда, формально целью приглашения являлось желание негоцианта прослушать курс логики и математики. Но почти с первых дней занятий, он стал просить философа выдать ему некую великую тайну, обеспечивающую власть над миром. Когда же Бруно сделать это оказался, объяснив, что не знает такой тайны, купец написал донос в Инквизицию. В нем он обвинил своего учителя в страшном преступлении – ереси, то есть отрицании основных принципов католической веры. Это и стало причиной ареста Джордано Бруно.

Но тут снова – непонятная странность.

Арестован Джордано был совсем не представителями Папы Римского, а Инквизицией республики Венеция. Она Папе не подчинялась и давно уже, не арестовывала людей по обвинению в неверном толковании Священного писания. Фактически инквизиция республики Венеция давно уже превратилась в государственную службу безопасности, имевшую только одну цель – пресечь покушения на устойчивость Великой Венецианской республики. Вопросы веры ей давно уже были совершенно безразличны. Дожордано Бруно был едва ли не единственным человеком, арестованным в Венеции за преступление против Веры после многих лет полного отсутствия подобных прецедентов.

Почему вдруг для Ноланца было сделано такое исключение?

Непонятно.

Дальше, все еще страннее.

Никто из вызываемых свидетелей, обвинения коварного купца Мочениго не подтверждают. Напротив, характеризуют Бруно, как искренне верующего человека. Во всех подобных случаях, ранее всегда следовало немедленное освобождение заключенного и снятие с него всех подозрений.

Но в случае с Бруно ничего подобного почему-то не происходит!

Инквизиция Венеции почему-то уже по своей инициативе пытается найти новых свидетелей. Прежде она вообще никогда так не поступала. «Мы не ищем, мы только проверяем!» – любили повторять Прокураторы республики.

Но впервые за десятилетия Венецианский трибунал сам ищет свидетелей!

Но свидетелей преступных высказываний Джордано не находится.

Таким образом, никаких, хоть сколько-нибудь серьезных улик, у обвинения нет.

Следствие замирает само собой по причине отсутствия обвинительного материала.