Хроника № 13 (сборник) - Алексей Слаповский

А вот хорошие психологи в армии нужны. Как и везде. При этом ни в коем случае не в штате подразделения. Отдельной независимой службой.

Левый крайний

Просматривая старые фотографии, вдруг обнаружил закономерность, на которую раньше не обращал внимания (да и вообще не большой любитель ковыряться в фотоархивах): на коллективных снимках я всегда с краю. И, как правило, слева. Что слева, в этом, полагаю, особого значения нет, но явно неспроста последовательное стремление не затесываться в гущу, чтобы всегда можно было с легкостью уйти. Или выйти.

Вспомнил, что и на собраниях всегда садился с краю. И в кино, и в театре. И в застолье.

Наверное, это нехорошо. Но это факт: я не люблю быть впереди, в центре, равно как и сзади. А сбоку – все равно что отдельно.

Вот так и понимаешь наконец правду о себе.

Лицедейство

Жизнь в СССР была сплошным карнавалом с постоянной сменой масок.

На официальном празднике – торжественно-похоронная маска советско-партийной лояльности. В учреждении, магазине, везде, где тебе могут что-то дать или не дать, – маска льстивого холопа. По эту сторону стола или прилавка – ты бог и царь. Среди диссидентов диссидент, на субботнике комсомолец, с пролетариями пролетарий, с интеллектуями интеллектуй. Везде свой. Некоторые, меняя личины, забывали, какая из них собственная.

«Будь самим собой!» – призывали нас.

«Не морочьте голову, скажите, кем надо!» – отвечали мы.

Сейчас поменялись маски, но карнавал остался. Каждый из нас способен за день пятикратно перевоплотиться. Вершитель судеб и унылый исполнитель, деляга и раздолбай (часто одновременно), ипохондрик и романтик… У нас высочайшая степень социальной мимикрии, из-за чего жизнь вокруг меняется очень медленно: мы предпочитаем не улучшать ее, а приспосабливаться. Менять маски. Это легче.

Была все-таки сермяжная правда в том, что православие осуждало актерство, лицедейство, понимая его как согласие на лицемерие, пусть и игровое, на дробление своей единственно данной сути.

Условная служба

Военные сборы после университета. Два месяца.

Строевая подготовка, изучение уставов, мытье полов и уборка территории – каждый день. Политзанятия – два раза в неделю.

Стреляли из пистолета – 1 (один) раз. Из автомата – 1 (один) раз. Из гранатомета болванками по бетонному кубу – двое из роты (оба не попали).

Водили БТР по 15 минут каждый. Инструктор-подполковник сидел в люке над водительским сиденьем и направлял: стукнет левым сапогом по левому плечу – налево. Правым – соответственно направо. Шлепок подошвой по макушке: не гони!

БМП, боевую машину пехоты, которую мы, будущие командиры мотострелковых взводов, должны были знать, как «содержание собственных штанов» (шутка одного полковника), видели один раз – издали. Понравилась.

Рацию показали, велев осмотреть внешний вид, но руками не трогать. ПТУРС (противотанковый ракетный управляемый снаряд) демонстрировали на картинке. За незнание принципа действия, кумулятивной силы и дальности полета ставили двойку или давали наряд вне очереди.

Зато с удовольствием одевали в ОЗК (общевойсковой защитный комплект), то есть в резиновую робу и противогаз, и приказывали:

– Выдвигаемся в зараженную местность с целью занятия территории и уничтожения выжившего врага! Скорость пятьдесят километров в час. Условно!

Ибо предполагалось, что выдвигаемся на машине, но машины не было.

И мы шли в условно зараженную местность с целью условного занятия условной территории и условного уничтожения условного врага.

И враг этот жив до сих пор, он окружает нас со всех сторон.

Но он не условный, и это не Америка.

Из дневника

Страшная Любовь разгорается так, что самому страшно.

И тут же потухла. Писал рассказ «Лукьянов и Серый». В ближайших замыслах еще два. Но потом. Раздвоение, растроение, расчетверение. Четвертование)))

Библиотека

– Вы, говорят, книгами интересуетесь? – спросила меня в лифте соседка откуда-то с верхних этажей, женщина лет шестидесяти.

– В общем-то да.

– Не хотите купить мою библиотеку? Только условие: целиком. А то лучшее возьмете, а остальное куда девать? На помойку? Я прошу недорого, но за все сразу.

Щепетильная женщина, подумал я. Избавиться от книг почему-то хочет, а на помойку отнести стыдится. Другие давно уже выбрасывают с легкостью, моя знакомая рассказала, как однажды нашла у мусорных баков целую гору – ладно бы одноразовые детективы, но там была и классика, и современные очень неплохие авторы, она в три приема утащила домой три изрядных стопы, взяла бы больше, но ее опередил мусоровоз.

– Посмотреть бы сначала, – сказал я соседке.

– Нет, вам в принципе интересно? А то посмотрите и скажете, что не надо.

А вы все не глядя покупаете? – мог бы я спросить ее. Но не спросил. Сказал:

– В принципе интересно.

– Ладно. Часов в восемь вечера приходите.

И назвала номер квартиры.

Я заранее чувствовал себя обманщиком, потому что покупать не собирался ни в каком случае: и лишних денег нет, и своих книг девать некуда.

Но посмотреть очень хотелось: для меня с детства библиотеки – это приключения, путешествия с удивительными неожиданностями и открытиями.

Первой библиотекой был шкаф в доме родителей.

Бордовый том Пушкина альбомного размера с вытисненным профилем на обложке, гладкие листы, потом я узнал, что такая бумага называется веленевой.

Книга «Приключения доисторического мальчика», которую я начал читать на теплом летнем крыльце утром и не сходил до вечера, пока не закончил. Именно из-за этой книги я решил стать писателем – когда вдруг понял, что автор ведь не мог ничего знать про доисторического мальчика, он все выдумал! Замечательная профессия – выдумывать людей и целые миры, записывать, а другие будут в твоих мирах жить. Я так часто потом рассказывал эту историю, что даже начал сомневаться, не сочинил ли я ее, уж очень красиво. Кажется, все-таки нет.

Был еще трехтомник Маяковского, светло-серый, с черно-красными рисунками, резкими и странными – знамена, штыки, угловатые люди, стремящиеся вперед, но так изображенные, будто скопом куда-то валятся. Вначале была автобиография «Я сам», и она мне, первокласснику, страшно понравилась, все было смешно и понятно, за исключением каких-то мелочей. Стихов не понял, но тоже понравились. «Багровый и белый отброшен и скомкан…», «Я вышел на улицу, выжженный квартал надел на голову, как рыжий парик». Были там и стихи для детей, но после «багрового и белого» и «выжженного квартала» не впечатлили, я будто сразу из них вырос. Я вообще в детстве не любил детских стихов: мне казалось, что со мной будто кто-то заигрывает, нарочно придуривается. На елках и праздниках категорически не соглашался читать стишки, упирался до слез и ора. Наряжаться в какого-нибудь зайца, ладно, соглашался, ряженых нас было много, не одному выходить перед всеми, можно спрятаться под елку и сердито там сидеть. Я до сих пор уверен, что слово «скучать» произошло от «куча», толпа. В куче, в толпе, мне почти всегда скучно, один я почти никогда не скучаю. Ну, или с одним-двумя собеседниками. Всё, что больше, – куча.

А еще там была книга по отцовской зоотехнической части: «Коневодство». Атласно-коричневая, можно сказать – гнедая обложка, на титульной странице значилось: «Под редакцией и руководством С. М. Буденного». Меня это удивляло, я знал, что Буденный – герой Гражданской войны, рубака и воин, при чем тут редакция, мне казалось, это не сочетается. В книге описывались различные породы лошадей, начиная с древних, особенно запомнился рисунок скакуна с невероятно длинной изогнутой шеей, подпись объясняла, что этот конь – родоначальник знаменитой арабской скаковой породы. Были в книге цветные вкладки: фотографии лошадей с указанием масти. Звучало волшебно: каурая, вороная, соловая, игреневая, буланая… Несколько дней я хотел быть коневодом.

Однажды в деревне, где я каждое лето гостил у родственников, мы засели в доме в дождливые дни, играли в шахматы, в шашки, в чапаевцы, в карты, в города, надоело, залезли в тумбочку под телевизором и достали оттуда журналы и книги. Их было мало, мы даже слегка поссорились, разбирая. Мне досталась книжка «Над Тиссой», зеленовато-черная, перечеркнутая белым тревожным названием, нарисован бдительный солдат с собакой. Про злобных шпионов, которых, конечно, поймали. Вторая была – «Хромой бес». На синем фоне звезды, чья-то тень и черные прямоугольники ночных окон. О приключениях студента и его спутника-черта, который открыл ему все крыши и тайны Мадрида (или Толедо, не помню, а лезть в постылый интернет не хочется), я читал взахлеб, не заметив, что дождь кончился.

Потом опять начались игры, речка, овраги, леса, скотомогильник, где, уверял брат, закопан ископаемый мамонт, только он завален, его не видно, но кусок бивня находили пару лет назад. В общем, было много интересного. А однажды мы пошли зачем-то на почту, в этом же здании была комната-библиотека, а в ней я обнаружил клад: восемь (кажется) толстых оранжевых томов – собрание сочинений фантаста Беляева. Я попросил сразу все, не дали. Только два. Ладно, я взял два, залез на дерево, где у нас было построено гнездо из мягких веток, и пропал. В день я прочитывал по книге. Заканчивал, бежал в библиотеку, брал следующие два тома. Знал, что не успокоюсь, пока не добью до конца. Добил – и до конца лета забыл о существовании букв.