Прозрение (сборник) - Урсула Ле Гуин

Но самым лучшим временем были все же ночи в середине лета, когда после жаркого дня наступала наконец прохлада, с запада прилетал легкий ветерок, а в темном небе где-то на юге погромыхивали сухие грозы. Мы лежали на соломенных тюфяках под звездным небом и разговаривали, разговаривали, разговаривали без конца, один за другим постепенно умолкая и засыпая...

Если вечность характеризуется каким-то временем года, то пусть это будет лето! Самая его середина. Осень, зима, весна – все это время перемен, краткие переходные периоды, а в середине лета год словно останавливается и замирает. Это, конечно, тоже период довольно кратковременный, но даже когда он кончается, сердцем чуешь: лето всегда останется летом.

Хоть у меня и великолепная память, я все же не всегда могу с уверенностью сказать, какое именно из событий связано с теми или иными летними каникулами, которые мы провели в Венте: все они представляются мне одним долгим золотистым днем, который сменяется чудесной звездной ночью.

Про то первое лето я, правда, помню, что чувствовал себя совершенно счастливым, потому что с нами не было Торма и Хоуби. Мы с Сэл часто говорили об этом и удивлялись тому, что даже не понимали до сих пор, насколько подавляло нас враждебное отношение Хоуби, как сильно мы боялись внезапных припадков Торма. А вот о смерти Мива мы с ней говорили редко, хотя именно эта смерть сделала наш страх перед Тормом поистине неотвязным. В общем, вдали от него мы чувствовали себя отлично.

Астано и Явен, похоже, испытывали в его отсутствие не меньшее облегчение. Во всяком случае, вели они себя совершенно свободно. Они были старше нас, они были членами Семьи, но здесь они играли с нами, не оглядываясь ни на возраст, ни на происхождение. Для Явена это было последнее лето в его мальчишеской жизни, и он наслаждался им, прощаясь с детством, не задумываясь о соблюдении правил и приличий. Живой, энергичный, веселый, Явен всегда был полон сил и идей. В обществе Явена, вдали от чопорных женщин Семьи, и его сестра Астано тоже повеселела и осмелела настолько, что именно она впервые предложила нам совершить налет на фруктовый сад нашего соседа. «Подумаешь, они и не заметят, что у них несколько абрикосов пропало!» – заявила она и показала нам короткий путь через дырку в заборе, которую еще не успели заметить сторожа.

Зато сторожа сразу заметили нас и, решив, что это обычные воришки, принялись с криками швырять в нас камнями и палками. Надо сказать, настроены они были весьма решительно, куда решительнее нас с Тибом, когда мы, играя в войну, были вотусанами. Мы с позором бежали, а когда оказались на своей территории, Явен, задыхаясь от смеха, процитировал отрывок из «Моста через Нисас»:

Спасалось бегством войско Морвы,Ее храбрейшие сыны бежали,Как овцы от волков голодных,От авангарда этранцев отважных!

– Какие все-таки они ужасные, эти люди! – воскликнула Рис. Ей едва удалось уйти от здоровенного парня, который преследовал нас до самой границы наших владений, а потом еще и камень бросил вслед Рис, но, к счастью, лишь слегка оцарапал ей плечо. – Скоты!

А Сэлло едва успокоила маленькую Око, которая, естественно, тоже потащилась за нами, но отстала и страшно испугалась, когда мы промчались мимо нее в обратном направлении, преследуемые дождем камней и палок. Око немного приободрилась, только услышав наш смех и нарочито торжественную декламацию Явена. Явен, всегда хорошо чувствовавший настроение малышей, к Око относился с особой нежностью. Он подхватил девочку, посадил ее на плечо и, встав в позу, произнес торжественно:

Неужто ж нам, как войску Морвы,Перед врагом бежать позорно?Нет, отстоим мы нашу Этру,Не посрамим военной славы предков!

– И чего это они все такие злые? – воскликнула Астано. – У них же абрикосы с веток падают! Им все равно никогда их все не собрать!

– Ну да, а мы им просто немного помогаем, – усмехнулась Сотур.

– Вот именно! А эти злюки глупо себя ведут.

– А по-моему, нам надо было просто пойти и спросить у сенатора Оббе, нельзя ли нам нарвать у него в саду немного фруктов, – рассудительно заметил тощенький Утер из Херраманта. Я его недолюбливал: он казался мне чересчур законопослушным.

– Фрукты гораздо вкуснее, когда ни у кого разрешения не спрашиваешь, – насмешливо возразил ему Явен.

Я же, по-прежнему тоскуя в душе о наших боевых схватках и засадах под старыми сикоморами в парке, которые столь плачевно закончились, с искренним гневом воскликнул:

– Они же морваны! Трусливые, жестокие, себялюбивые морваны! Неужели же мы, этранцы, станем терпеть их оскорбления?

– Разумеется, не станем! – воодушевился Явен. – Мы намерены и впредь есть их абрикосы!

– А когда они перестают их собирать? – спросила Сотур.

– Вечером, – ответил кто-то. Никто, правда, этого толком не знал; мы как-то не обращали внимания на бесконечную возню тех, кто трудился в полях и в садах; она напоминала нам деятельность пчел, муравьев, птиц или мышей – в общем, каких-то иных существ. Сотур немедленно предложила ночью вернуться в тот же абрикосовый сад и уж на свободе разгуляться как следует. Тиб осторожно предположил, что по ночам в сад, скорее всего, выпускают сторожевых собак. Явен, заразившись моим воинственным настроением, предложил составить план нападения на сады «морванов», но на этот раз провести операцию как полагается, после предварительной разведки; кроме того, он считал, что непременно надо выставить сторожевые посты, а также устроить поблизости оружейные склады, чтобы иметь возможность ответить, если противник откроет артиллерийский огонь, и прикрыть наше отступление.

Так началась великая война между «этранской» семьей Арка и «морванской» семьей Оббе, которая продолжалась – в зависимости от сроков созревания тех или иных фруктов – примерно с месяц. Работники поместья Оббе вскоре прекрасно поняли наши грабительские намерения и тоже, как и мы, стали выставлять дозорных. Только мы-то были совершенно свободны и могли выбирать, когда нанести очередной удар, тогда как наши «враги» были связаны работой. Им приходилось не только собирать фрукты, но и сортировать их, то и дело унося полные корзины, и делать все это под неусыпным оком надсмотрщика, который чуть что пускал в ход кнут, если ему казалось, что они работают слишком медленно или лениво. А мы вели себя как стая птиц – налетят, поклюют и снова улетят. Нам было плевать на тех, кто работает в садах, на их гнев, на их ненависть к нам; мы безжалостно издевались над ними и страшно веселились, когда удавалось совершить особенно удачный налет. Они прекрасно знали, что не все из нашей шайки дети рабов, и это связывало им руки. Если раб, бросив камень, попал бы в кого-то из детей семейства Арка, то всем работающим в саду пришлось бы несладко. Так что им, беднягам, приходилось смирять свой гнев и пытаться отпугнуть нас превосходящей численностью да натравливанием на нас своих злющих дворняжек.