Лампа для Медузы - Уильям Тенн

Он поклялся, что больше никому не даст обвести себя вокруг пальца. Тактика Гермеса стала ясна: тот проявлял нетерпение, когда ему начинали задавать вопросы, и в свою очередь забрасывал новую наживку.

— Нет, — сказал Перси. — Я не отдам ее, пока мы не вернемся. Я бы хотел, чтобы на нее сначала взглянул профессор Грэй.

Он не мог бы с точностью сказать, когда именно он понял, что маленькая красная трубочка, внезапно вспыхнувшая в руке Гермеса, — оружие. Перси неуклюже отскочил в сторону, и часть каменной стены, перед которой он стоял, взорвалась, словно лопнувший бумажный пакет. Он ударил друг о друга сапогами и вырвал гарп из ножен, висевших у него за спиной.

Гермес поворачивал лучемет в его сторону все с той же безжалостной, высокомерной улыбкой, когда Перси молниеносно сорвался с места. Пока золотой человек оборачивался, чтобы прицелиться в эту невероятно быструю мишень, казавшуюся одной непрерывной линией, глаза его становились все шире и шире, челюсть отвисала все ниже и ниже, его охватывал страх. И когда наконец меч Перси со свистом отсек его голову, она покатилась по полу балкона, сохраняя все то же выражение лица — вытаращенные в ужасе глаза и раскрытый рот, нарушающие изысканную красоту точеных черт.

Перси оперся на меч и тяжело вздохнул. Это мгновение стоило целого дня!

Он выключил сапоги — неизвестно, когда еще срочно понадобится дополнительная скорость и сколько еще осталось в них энергии — и осторожно сделал шаг в сторону от обезглавленного, залитого кровью тела.

Внезапно меч стал очень тяжелым; Перси с трудом вложил его в ножны. Действие наркотика заканчивалось. Теперь он знал, что это именно наркотик — после того, как гипнотическое внушение Гермеса начало рассеиваться. Молчаливые камни города уже не внушали необъяснимого ужаса, как несколько минут назад. Он знал, что здесь живут люди, и жизнь каждого идет своим чередом.

Здание, на балконе которого он стоял, было значительно старше тех, что его окружали. Оно выделялось своим архитектурным стилем — значительно бóльшим количеством каменных колонн и декоративных бордюров, чем в любом дворце.

Он на цыпочках вернулся в зал. На полу лежал знакомый ковер, но теперь он мог ясно его рассмотреть. В одной его части мужчины и женщины танцевали вокруг огромной, стоящей на хвосте змеи; в другой большая ящерица вспахивала поле, а за ней шли люди, весело разбрасывая цветы вдоль новой борозды. В последней части ковра высокая красивая женщина стояла перед толпой детей, а две маленьких змеи обвивали ее обнаженные груди.

Он подошел к входу в комнату, не осмеливаясь войти и проверить свои подозрения. Черный кибисис в его руках медленно вздымался и опадал, словно то, что было внутри, еще жило. Ну что ж, по крайней мере в этом смысле Гермес говорил правду.

Наконец он заглянул в покои Медузы — большую, чистую комнату, освещенную тремя огромными факелами; в ней почти не было мебели. Никаких прикованных к стенам людей не было и в помине; вместо этого на стенах были изображены фрески, представлявшие сцены из жизни странных, не похожих на людей существ.

Посреди помещения стояло нечто вроде треугольного алтаря. За ним на возвышении находился деревянный трон, покрытый замысловатой резьбой. А с трона свисало обезглавленное, залитое кровью тело существа, подобного которому Перси никогда не видел.

Он провел рукой по лицу, постепенно начиная понимать. Это был храм. Но кого — или что — он убил?

Голова в сумке снова пошевелилась. Нужно было выяснить! Он резким движением открыл кибисис, и…

Ему не потребовалось доставать оттуда голову. Все становилось ясно, по крайней мере настолько, насколько он был в состоянии понять, по мере того как все еще живая и медленно умирающая голова в сумке телепатически излагала ему свою историю. Она рассказала ему все, что он хотел узнать, ни в чем его не упрекая и со всей объективностью. И, когда он понял, что его обманным путем заставили сделать, он чуть не упал на колени.

В течение нескольких мгновений Перси узнал все…

Задолго до человека на свете жили другие млекопитающие, от которых он произошел. А задолго до млекопитающих, за миллионы лет до них, жили рептилии. Рептилии населяли всю планету — травоядные и хищные, от тиранозавра до крохотной ящерицы. В течение эпохи, по сравнению с которой эпоха млекопитающих покажется лишь мгновением, многие виды рептилий безраздельно владели Землей.

Один из этих видов неизбежно должен был стать разумным.

Возникли существа, назвавшие себя Горгонами и с гордостью вступившие на путь разума. Горгоны строили большие города; они ловили и приручали неразумных динозавров и делали их своими домашними животными — даже могучего бронтозавра. Тех, кого они не могли приручить, они убивали ради забавы, примерно так же, как намного позже стали поступать потомки только что спустившихся с деревьев обезьян. И, отчасти для забавы, отчасти из-за убеждений, они убивали друг друга.

Война за войной, сверхоружие за сверхоружием — вся жизнь их проходила в сражениях. Они даже уничтожили континент, с которого они были родом, родину большей части их науки и искусства и всей их промышленности — они видели, как он погружается в кипящее море, и пережили это. Наконец, когда их осталось слишком мало, они собрались на негостеприимном побережье и пришли к соглашению, сделавшему войну между ними невозможной.

Наступил короткий период крупных совместных достижений, одно или два мгновения их золотой осени, после чего над Горгонами снова начали сгущаться тучи. Видимо, один из последних видов оружия что-то разрушил в их генах, и они не могли больше нормально размножаться. Сначала небольшое количество мутантов и уродов начало быстро расти. В отчаянии Горгоны бросили все свои силы на биологические исследования.

Они могли излечить любую болезнь, они снова и снова увеличивали продолжительность своей жизни, они достигли столь полного понимания своего тела и разума, что стали подобны богам и приблизились к бессмертию. Но с каждым поколением их становилось все меньше…

Постепенно они примирились с приближающимся концом их как вида и сосредоточили все свои усилия на том, чтобы передать свои знания и достижения другому существу. Найти его было нелегко. Сначала они пытались искать наследника среди рептилий, но жизненная энергия других видов была столь же истощена, как и их собственная. Они добились некоторого успеха с змеями и питонами, но, несмотря на растущий уровень интеллекта, никаким искусственным отбором или внушением не удавалось заставить их жить обществом. Потом они попробовали с земноводными; потом с птицами…

После многих проб и ошибок Горгоны наконец остановили свой выбор на млекопитающем примате. Здесь — со многими, правда, трудностями, в связи с совершенно чуждой природой этих существ — они достигли успеха. В течение многих веков они улучшали одну породу и отказывались от другой, мягко направляли и обучали их, пока не получили достаточно развитую цивилизацию. Еще немного, и можно было отбросить покров божественности и учить своих подопечных напрямую.