Ее незабываемый испанец - Джеки Эшенден

Я должна была думать о том, что произойдет дальше — о свадьбе, обустройстве жилья и всяких других вещах… Но я не хотела думать об этом. Я даже не могла вспомнить, почему принято считать, что это важно. И когда Кон взял меня за руку, его пальцы переплелись с моими, я позволила ему отвести меня в столовую, вообще ни о чем не думая.

Глава 12

Константин

Прошло пять дней с тех пор, как Дженни согласилась выйти за меня замуж, и все свободное время я проводил с ней в постели, давая волю своим желаниям. Я не мог ею насытиться. Я не хотел думать о работе, о Валентине, даже о предстоящей свадьбе. Я просто хотел быть рядом с Дженни. В какой-то момент мне стало понятно, что лишь она занимает мои мысли, я просто тону в ней…

Днем я уходил в коттедж — мне требовалось уединение, чтобы работать. Вот и сегодня, пролистав электронные письма, я ответил на пару из них, дал подчиненным инструкции. Мне следовало разобраться с еще несколькими делами, но мои мысли были рядом с Дженни. Неужели я согласился на полноценный брак? Я был уверен, что смогу держать все под контролем, но я уже потерял контроль, проводя столько времени с ней. Нужно было прийти в себя.

Отодвинув стул, я встал и повернулся к ряду книжных полок вдоль одной из каменных стен коттеджа. За книгами, спрятанная под панелью, выполненной в виде камня в стене, была кнопка. Если бы на эту кнопку нажал кто-то другой, ничего бы не произошло: она реагировала только на мой отпечаток пальца. Вот и сейчас электроника удостоверилась, что это именно я, и только после этого секция стеллажа сдвинулась в сторону, открывая дверь в стене.

Я шагнул в комнату за дверью. Никто не знал о ее существовании, кроме людей, которые построили ее для меня, и я щедро заплатил им, чтобы они никогда не раскрывали моих секретов. В этой комнате хранилась моя коллекция. Сокровища, которые я собирал годами и прятал от всех, но особенно от своего отца.

Доминго не нравилось, что мы с братом привязывались к чему-либо, даже к неодушевленным предметам. Ни игрушек, ни книг, ни игр, ни друзей. Никаких домашних животных. Даже мать забрали у нас, когда мы были маленькими. Она погибла во время прогулки в горах, ее тело позже нашли у подножия скалы. Мать не любила пешие прогулки — это я помнил достаточно отчетливо. Так что одному Богу известно, что она делала на опасной горной тропе. У меня были подозрения по поводу ее смерти, но я никогда их не озвучивал. Не было никакого смысла думать об этом. Борьба с отцом была бесполезна — этот урок Валентин так и не усвоил, но мне пришлось. У меня не было другого выбора.

Все началось очень давно, вот с этого маленького зеленого игрушечного солдатика, спрятанного теперь в моей сокровищнице. Невзрачный кусок пластика, ничего не стоящий. Это была первая и единственная игрушка, в которую я когда-либо играл. Экономка, сжалившись надо мной, подарила мне этого солдатика, и он мне очень понравился. Я играл с ним каждый день. Валентин посоветовал мне быть осторожным и не показывать игрушку отцу, но каким-то образом он все равно узнал. Отец пытался заставить меня бросить солдатика в огонь, но Валентин схватил игрушку, убежал и спрятал мое сокровище. За это он получил взбучку.

Валентин никогда не понимал, что иногда речь идет не о битве, а о войне. А наше детство было войной. Той ночью мне пришлось слушать, как Валентин старается не плакать от боли, его тело покрывали синяки от побоев. Он был старше всего на пару минут, и всегда пытался защитить меня. В ту ночь я решил, что для нас обоих есть только один способ пережить воспитание Доминго, и это был не бунт, который устраивал Валентин. Я перестал испытывать эмоции, чтобы у отца не было рычага давления. И я отключил эмоции на много лет.

А потом в моей жизни появилась Дженни, и я понял, что я все еще способен чувствовать. Тогда я обустроил эту комнату и стал понемногу собирать вещи, которые мне были дороги. И этот солдатик, сохраненный Валентином, стал первым экспонатом.

Лишь здесь, в этой комнате, я мог позволить себе чувствовать.

— Кон? — Голос, раздавшийся у меня за спиной, был женственным, легким, чистым и сладким.

Дженни здесь. Моя Дженни нашла меня. Затем реальность накрыла меня удушливой волной: Дженни не только пришла в коттедж, после того как я категорически запретил ей это, — она вошла в мою секретную комнату.

Гнев, охвативший меня, был так силен, что на секунду я потерял дар речи. Я не хотел сердиться на Дженни, она не знала, насколько это место было важно для меня, потому что я никогда не рассказывал ей о своем детстве, и все же ярость охватила меня.

Я резко обернулся. Дженни стояла в дверном проеме в одном из платьев, которые я ей купил. Платье плотно облегало ее грудь, а ниже ниспадало темно-розовым водопадом. Утренний солнечный свет струился через окна за ее спиной, играя в волосах и обрисовывая ее соблазнительную фигуру. Она сияла. Дженни была поразительно красива. Я застыл, уставившись на это светящееся розовое видение. Почему-то с появлением Дженни любая комната казалась светлее и теплее.

— Тебе не следовало приходить сюда, — сказал я резко и холодно. — В коттедж запрещено входить всем, кроме меня. Я говорил тебе это.

Краска залила ее щеки.

— Я з-знаю. Мне жаль, но…

— Пожалуйста, уходи.

— Кон, я…

— Убирайся! — Я дал волю гневу, не в силах смириться с мыслью, что она увидит то, что спрятано в этой комнате.

Но Дженни не спешила уходить.

— Нет, — упрямо сказала она.

Я сделал шаг в ее сторону, намереваясь выставить ее за порог, но Дженни проигнорировала угрозу.

— Ты в порядке? — с участием спросила она.

Я пересек комнату прежде, чем понял, что делаю, поднял руки и нежно сжал ее плечи. У Дженни перехватило дыхание. Под ее глазами были темные круги, будто она плохо спала.

«Что ты делаешь? Почему ты обращаешься с ней грубо? Она Дженни… она твоя Дженни».

Она нахмурилась, глядя на меня снизу вверх, и все же на ее прекрасном лице не было страха, только беспокойство.

— Знаю, ты не хочешь, чтобы я была здесь, и мне жаль, — сказала она, — я не хотела вторгаться. Но… тебя не было