История одного предательства, одной страсти и трех смертей - Метин Ардити

— Я не боюсь работы, — Павлина произнесла эти слова неожиданно резко.

Она должна была остановить тираду Стеллы, чтобы подумать о главном — о своем животе.

«Кем стану я потом? — спросила она себя. — Сумасшедшей, которая оборачивается на каждого подходящего по возрасту ребенка и окидывает его вопросительным взглядом: „Это ты?“».

7

Суббота, восьмое февраля 1958 года

Вот уже дней десять, как это стало правилом. Примерно в пять часов утра она просыпалась от легких толчков в животе. Павлина переворачивалась на спину, закатывала рубашку до груди, складывала руки на животе и ждала. Ждала толчков, которые немедленно начинались и повторялись снова и снова. Каждый следующий день приближал ее к расставанию, и неизбежность такого конца угнетала ее. Ей хотелось остаться беременной навсегда.

В то субботнее утро она лежала так больше часа, витая мыслями где-то далеко-далеко. Она представляла себя на кровати в клинике, сразу после родов. Ребенок виделся ей толстощеким мальчиком с волосиками на голове. Две медсестры купали его. Вдруг она снова чувствовала боль. Она рожала еще одного ребенка, на этот раз мертвого. Потом еще одного, живого, но маленького и тщедушного. Затем еще одного, уже чистенького и одетого шикарно, словно принц. Он протягивал к ней ручки и улыбался. Через секунду она уже видела его в трехлетнем возрасте. Потом — в восьмилетнем. Затем ему стало двенадцать, потом — пять. На нем был матросский костюмчик. Он начал что-то уверенно говорить и в одно мгновение превратился в жирного, неприятного ребенка. Павлина попыталась мысленно изменить черты его лица, придать им сходство с Арисом. Тщетно. А мальчик снова стал красивым, безукоризненно причесанным, чистеньким, лощеным, улыбающимся и здоровым ребенком из буржуазной афинской семьи.

Затем ребенок неожиданно превратился в девочку, миниатюрную, со светло-голубыми, почти прозрачными глазами и заплетенными в толстую косу волосами. Девочка так сильно напоминала саму Павлину, что когда ей захотелось вообразить ее одетой в платье, то она не смогла этого сделать. Павлина видела, как девочка выпрыгивает из лодки, привязывает канат и плавает.

Теперь ребенок — Павлина не могла разобрать, мальчик это или девочка, — ласкал красивую тяжелую грудь с большим, очень светлым соском. Он прижимал правую ручку к внутренней стороне груди и брал сосок в рот.

Павлине показалось, что кто-то кусает ее за грудь, она вздрогнула и проснулась с чувством невероятной усталости. Она осталась лежать с закрытыми глазами и постаралась мысленно сосредоточиться на ожидавшей ее работе. Сегодня суббота, один из двух дней недели, когда Павлина со Стелой отправлялись в «Лидо». Накануне госпожа Катина, владелица гостиницы, объявила им, что кровати в номерах с ванной и видом на море, а таких насчитывалось примерно десять на каждом этаже, должны быть украшены наматрасниками с плиссированными уголками. Работа будет трудной. Павлина подумала, что это поможет ей отвлечься.

В восемь тридцать утра Стелла и Павлина открыли большую стеклянную дверь гостиницы «Лидо». Бросив взгляд на часы и убедившись, что те пришли вовремя, госпожа Катина расстроилась. Ее лишили удовольствия сделать замечание.

Госпожа Катина, как обычно, сидела на мышино-серого цвета канапе посередине холла гостиницы. Лишенное спинок, канапе словно парило в воздухе. Госпожа Катана практически никогда не покидала своего пристанища, за исключением тех моментов, когда ела на кухне вместе с персоналом, да глубокой ночи, когда отправлялась наверх спать.

С утра до самого позднего вечера клиенты и служащие видели ее рядом с входными дверями гостиницы, всегда в черном платье и старых шлепанцах, нисколько не озабоченную своим внешним видом, с небрежно причесанными седыми волосами. Она постоянно опиралась о канапе рукой, из-под которой выглядывала огромная связка ключей. В связке было около сорока ключей: от входа, от кухни, от кладовой, от бельевой, от склада, от всех номеров — короче, все ключи гостиницы, находившейся под постоянным и абсолютным контролем госпожи Катины. Персонал доступа в служебные помещения не имел, разве что с согласия хозяйки, смотревшей на всех сотрудников неодобрительным оком.

Заметив вошедших Стеллу и Павлину, Павлос покинул свою стойку, приблизился, волоча ногу, к диванчику владелицы отеля, поджидая двух портних и улыбаясь так широко, словно собирался поздравить их с каким-нибудь необычным свершением. Это радушие объяснялось его добрым к ним отношением. Консьерж знал, что госпожа Катина любит придираться к женщинам. Павлос воспользовался своим положением любимчика хозяйки, чтобы вынудить ее встретить портних с хотя бы минимальной любезностью или без ядовитых замечаний.

Он помог хозяйке отеля подняться с канапе: старая дама поцеловала обеих женщин, сделав это, ввиду особенностей своего характера, очень неохотно еще и потому, что прямо над левым уголком рта у нее красовалась большая бородавка, и госпожа Катина знала, что эта злополучная деталь отнюдь не делает ее объятия более приятными для окружающих.

Никаких слов приветствия у нее не нашлось.

— Вам приготовили все, что нужно для наматрасников, — только и сказала она, — идемте.

Прачечная, построенная во внутреннем дворике на манер зимнего сада, примыкала к стене гостинице по всей его длине. Внушительных размеров стиральная машина, два больших гладильных цилиндра и сушилка занимали угол помещения. Для шитья была отведена середина комнаты, здесь стояли швейная машина с педалью, огромный квадратный стол и два стула. Оставшееся незанятым пространство использовалось для хранения садовой мебели.

На квадратном столе, среди наваленных кучей старых белых простыней, лежал рулон ткани, завернутый в шелковую бумагу.

— Возьмите полотно от старых простыней, — произнесла госпожа Катина ворчливым тоном.

Казалось, она уже начала подозревать двух женщин в желании потратить прекрасную ткань на ту часть наматрасников, которая не будет видна.

— Хотите, — предложила Стелла, — я могу обшить их каймой под прямым углом?

— Используй обрезки этого полотна, — велела хозяйка гостиницы.

Она развернула шелковую бумагу и показала очень красивую ткань шириной примерно в шестьдесят сантиметров. Белая материя с тонкими серыми полосками, несомненно, являлась остатком, потому что начальная ее ширина явно составляла то ли сто сорок, то ли сто шестьдесят сантиметров. Отрез казался очень большим, его длина достигала, по-видимому, нескольких десятков метров.

— Матрасы имеют шестьдесят сантиметров в ширину и метр восемьдесят в длину. Я даю восемьдесят сантиметров на складки. На каждый матрас с учетом двойной длины пойдет шесть метров. Мой муж принес семьдесят метров этой ткани для оборок наматрасников, хватит на десяток. Остальное пойдет на кайму под прямым углом.

Стелла поняла, что муж госпожи Катины, видимо, купил остаток партии у одного из перекупщиков с улицы Гермеса. Идея с наматрасниками явилась не причиной, а следствием покупки ткани. Госпожа Катина была великий эконом.

— Я займусь оборками, — сказала Стелла. — А Павлина будет сшивать и обметывать полотнища.

— Наматрасники — это настоящая роскошь. Я требую безукоризненной отделки, — добавила хозяйка гостиницы. — Иначе работа теряет смысл. Мне нужен повод, чтобы поднять цену на номера.

— Все будет, как вы хотите, госпожа Катина, не волнуйтесь. Я сделаю две складки под прямым углом и пришью изнанку к изнанке, дважды подрублю на сантиметр снизу и сверху, потом отглажу, обметаю и прострочу, отступив на пять сантиметров от края. Так хорошо?

— Ну, давай действуй.

Выказать удовлетворение более откровенным способом было для госпожи Катины делом непосильным. Она вышла из комнаты, а Стелла и Павлина приступили к работе.

Не прошло и часа, как Павлина закончила обметку первого полотнища. Изготовление оборок, которым занималась Стелла, оказалось делом гораздо более сложным, поэтому, закончив с третьим полотнищем, Павлина попросила Стелу разрешить ей сделать оборку. В этом случае к концу дня они смогут показать госпоже Катине три готовых наматрасника. Видя, что Павлина отлично справляется с работой, Стелла согласилась:

— Изнанка к изнанке, загибаешь двойную обметку в двух с половиной сантиметрах от внутреннего края. Гладишь, обметываешь, прострачиваешь в пяти сантиметрах от внутренней складки, затем обметываешь верхний край оборки.

— Ну, это просто, — сказала Павлина.

— Со складками будет сложнее. Отмечаешь два сантиметра от левого края, вот так, видишь? Втыкаешь булавку, обозначая длину матраса.

Стелла проделала всю операцию безукоризненно. Павлина очень внимательно следила за ее движениями.