Я — посланник - Маркус Зузак

Как же сухо во рту.

Я вываливаюсь из машины и подползаю к входной двери. Внутри растет чувство полнейшей, горчайшей опустошенности. Оно пронизывает мне душу. Нет, не пронизывает. Прокалывает, кривыми стежками. И плевать на всякие миссии и послания. Я виноват, я виновен, — понимание этого ползет по моей коже. Я пожимаю плечами: нет, все правильно сделано — и стряхиваю с себя чувство вины. Но оно настырно лезет на меня обратно. Впрочем, кому сейчас легко…

И пистолет.

Моя рука до сих пор ощущает рукоятку. Теплый, податливый металл так хорошо ложится в ладонь. Пистолет в багажнике такси, притворяется невиновным. Сейчас он холодный как камень — отнекивается, что помнит мою ладонь.

Я иду к крыльцу, и в ушах отдается звук падения. Мужик понял, что жив, внезапно: и все не мог надышаться, с трудом заглатывал воздух, словно запасался впрок жизнью. Все кончилось; я послал пулю в воздух, в восходящее солнце. Она, конечно, не долетела — далековато. Некоторое время меня даже занимал вопрос: куда попала пуля?

На обратном пути, возвращаясь по следам собственных шин, я часто посматривал на пассажирское сиденье. Его занимала пустота. Похмельный, жалкий, несостоявшийся мертвец, наверное, до сих пор лежал на плоской земле и ненасытно вдыхал пыльный воздух, забивая легкие.

У меня есть одно желание: войти в дом и обнять Швейцара. Очень надеюсь, что он ответит мне тем же.

Мы пьем кофе.

«Ничего так?» — спрашиваю я.

«Лучше не бывает», — отвечает Швейцар.

Иногда мне жаль, что я не собака.

Солнце уже окончательно взошло, и люди спешат на работу. А я сижу за кухонным столом и думаю: «Сто процентов: никто, ни один человек из проживающих на моей безымянной, покрытой росой улице не провел ночь так, как я». Мне представляются мирные картины: соседи идут в сортир по-маленькому, занимаются сексом — в то время как я примериваюсь дулом пистолета к человеческому затылку.

«Ну почему, почему я?»

Как обычно, ответа на этот важный вопрос нет. Хотя, конечно, я был бы не против этой ночью заняться любовью, а не планировать убийство. Чувство безвозвратной потери одолевает меня, на столе остывает кофе. Швейцар дрыхнет — и воняет, но от этого запаха и от дыхания спящей псины мне становится уютнее.

А потом звонит телефон.

«Нет, нет, только не это. Эд, не бери трубку».

«Это же они, они!»

Сердце бьется так, словно сейчас выскочит из груди. Потом оно запутывается в ребрах и глупо трепыхается.

Даже сердце у меня дурацкое, ничего толком сделать не может…

Я сажусь на стул.

Телефон продолжает звонить.

Считаю, — пятнадцать раз уже прозвенел.

Перешагиваю через Швейцара, таращусь на трубку и наконец решаюсь поднять ее. Голос застревает в горле, как сухие крошки.

— Алло?

Голос на том конце провода звучит крайне зло, но — слава богу! — это всего лишь Марв. В трубке слышно, как ругаются и орут друг на друга рабочие, стучат молотки. На этом фоне мой друг свирепо выговаривает:

— Большое спасибо тебе, Эд, что сподобился наконец ответить на мой звонок! Задери тебя черт, Эд!..

Вот честно: мне сейчас совершенно не до разборок с Марвом.

— Я начал было подумывать…

— Заткнись, Марв.

Я вешаю трубку.

Естественно, телефон звонит снова. Я беру трубку.

— Да что с тобой такое?!

— Да ничего особенного.

— Слушай, хватит мне мозги пудрить. Я этой ночью глаз не сомкнул.

— Ах вот оно что. Выходит ты, Марв, тоже кого-то пытался убить?

Швейцар смотрит: мол, точно не мне звонят? Потом быстро засовывает морду в миску и вылизывает ее начисто — вдруг там осталась капля кофе, а он не заметил?

— Опять ты со своей абракадаброй…

Абра-кадабра! Фантастика. Обожаю, когда парни вроде Марва щеголяют такими словечками.

— Эд, я, конечно, всякие оправдания слышал, но ты несешь полную фигню…

Я сдаюсь.

— Ладно, Марв, проехали. Все в порядке.

— Вот и прекрасно.

Моему другу очень нравится оставлять за собой последнее слово.

И тут он наконец подбирается к теме разговора:

— Ну так что, ты подумал?

— Насчет чего?

— Сам знаешь, насчет чего.

Мне приходится повысить голос:

— Значит, так, Марв. На данный конкретный момент ты можешь быть абсолютно уверен, я не имею ни малейшего понятия, на что ты намекаешь. Кроме того, час ранний, я не спал всю ночь, и по некоторым причинам, а я не могу их обнародовать, у меня отсутствуют душевные силы для поддержания нашей милой светской беседы.

Мочи нет, как хочется повесить трубку, но надо держаться.

— Не будешь ли ты так любезен оказать мне услугу и все-таки раскрыть предмет нашего разговора?

— Ну ладно, ладно…

В его голосе звучит неподдельная обида на такого отвратительного типа, как я. Марв всеми силами показывает, что очень хотел бы повесить трубку и только дружеские чувства удерживают его от этого.

— Просто парни спрашивают — ты с нами или нет?

— С вами в чем?

— А то ты не знаешь!

— Просвети меня, темного.

— Ну как же! «Ежегодный беспредел»!

«Ёкарный бабай, — выношу я себе порицание. — Ну конечно, футбольный матч перед Рождеством. Надо было сразу вспомнить! Какой же я бессердечный эгоист!»

— Прости, Марв, я пока не успел над этим подумать.

Друг мой расстроен, причем не как обычно люди расстраиваются, а доведен до белого каления. Марв ставит ультиматум:

— Ну так соберись с мыслями, черт побери! Жду от тебя ответа в течение двадцати четырех часов! Не будешь играть, мы еще кого-нибудь найдем. Люди в очереди стоят, между прочим! Чтоб ты знал, эта игра — старая, всеми уважаемая и соблюдаемая традиция! В нашей команде Джимми Кантрелл и Жеребец Хэнкок,[4] понял? Парни, между прочим, за честь считают присоединиться к нам!

Я немного отвлекаюсь от свирепого монолога Марва. Жеребец Хэнкок? Это кто еще такой, черт побери? И что за кличка такая?

Гудки в телефонной трубке возвращают меня к реальности: Марв повесил трубку. Да, надо потом перезвонить и сказать, что я принимаю приглашение. Надеюсь, кто-нибудь все-таки сломает мне шею посреди огромного куста крапивы и тем освободит от бремени существования.

Закончив разговор, я прихватываю пакет и направляюсь к машине. Нужно вынуть «тело» виновного из багажника. Я засовываю пакет и его содержимое в ящик комода и пытаюсь забыть об их существовании. Тщетно.

Потом я засыпаю.

Лежу в кровати, а вокруг меня стынет время.

Снится прошлая ночь — шкворчащее утреннее солнце и дрожащий мужик на его фоне. Интересно, он уже вернулся домой? А как? Дошел пешком или поймал попутную машину? Я стараюсь не думать об этом. Непрошеные мысли залезают в кровать, я переворачиваюсь на другой бок, пытаясь придавить их животом. Но они, подлые, успевают выскользнуть.

Наконец я просыпаюсь окончательно. По моим ощущениям, уже полдень, но часы показывают лишь начало двенадцатого. Швейцар тычет в лицо мокрым носом. Я возвращаю такси на стоянку, прихожу домой, и мы идем на прогулку.

— Смотри в оба! — предупреждаю я Швейцара, когда мы выходим на улицу.

Меня одолевает параноидальный страх. Я все думаю и думаю об этом мужике с Эдгар-стрит, хотя, по правде говоря, он больше не представляет опасности. А вот те, кто прислал бубновый туз, очень даже представляют. Такое чувство, что они знают: миссия выполнена. И вот-вот пришлют мне карту.

Пики. Черви. Трефы.

Интересно, какая масть окажется следующей в моем почтовом ящике. Почему-то больше всего пугают именно пики. Пиковый туз — это страшно, я его всегда боялся. Так, надо завязывать с этими мыслями. Похоже, за мной следят.

День тянется, мы все гуляем и наконец добредаем до дома Марва. На заднем дворе собралась большая тусовка.

Я прохожу туда и громко зову Марва. Сначала он меня не слышит, а потом подходит.

— Ну что, согласен. Буду играть, — говорю я.

Мы пожимаем друг другу руки. Такое впечатление, что я попросил Марва быть свидетелем на свадьбе. Но ему важно, что мы вместе и одна команда, потому что играем уже несколько сезонов и Марв хочет, чтобы это стало традицией. Мой друг верит в такие вещи, и я с уважением отношусь к его убеждениям. Традиция есть традиция, в конце концов.

Я смотрю на Марва, на собравшийся на заднем дворе народ.

Похоже, никто не собирается расходиться. И еще долго не захочет. Что ж, это совсем неплохо.

Потрепавшись с Марвом о том о сем, я пытаюсь все-таки уйти, хотя со всех сторон предлагают пиво. Люди в нашем пригороде, похоже, без холодильной сумки никуда не выходят. Пиво, шорты, майка, шлепки — все как обычно. Марв провожает меня до калитки — там сидит и терпеливо дожидается Швейцар. Мы с собакой уже прилично отошли от дома, и вдруг Марв кричит: