Воздушный корабль - Жюль Верн

Тщетно плѣнники хотѣли воспользоваться случаемъ, чтобы дать знать на землю о постигшей ихъ участи. Тщетно надрывался президентъ Вельдонскаго института, крича громкимъ голосомъ:

— Я — дядя Прюданъ, изъ Филадельфіи!

Тщетно вторилъ ему секретарь:

— Я — Филь Эвансъ, секретарь Вельдонскаго института!

Никто не слыхалъ ихъ. Голоса ихъ терялись среди нескончаемаго ура, которымъ пассажиры поѣзда привѣтствовали аэронефъ.

На палубу вышли четверо изъ экипажа, и одинъ изъ нихъ протянулъ поѣзду кончикъ веревки, какъ дѣлаютъ моряки, когда обгонятъ какой-нибудь корабль. Кончикъ веревки — это ироническое предложеніе буксира.

Затѣмъ Альбатросъ снова пошелъ прежнимъ ходомъ и черезъ полчаса далеко оставилъ за собою поѣздъ, который вскорѣ совершенно исчезъ вдали.

Въ исходѣ перваго часа пополудни показался широкій дискъ, отражавшій солнечные лучи, точно огромный рефлекторъ.

— Это навѣрное столица мормоновъ. Сальтъ-Лэкъ-Сити! — вскричалъ дядя Прюданъ.

Это было вѣрно. То былъ дѣйствительно городъ Соленаго озера, а дискъ, отражавшій лучи, это была круглая крыша Табернакля, гдѣ собираются «вѣрные» и гдѣ ихъ свободно можетъ помѣститься десять тысячъ. Крыша Табернакля отсылала отъ себя солнечные лучи во всѣ стороны, точно выпуклое зеркало.

Большой городъ разстилался у подошвы Васагскихъ горъ, до половины склона покрытыхъ кедрами и соснами, на лѣвомъ берегу такъ-называемаго Іордана, вливающаго воды Утаха въ большое Соленое озеро (great-Salt-Lake). Кругомъ виднѣлись хорошо обработанныя поля; на лугахъ паслись безчисленныя стада барановъ.

Но это зрѣлище мелькнуло какъ тѣнь, и Альбатросъ понесся на юго-западъ съ усиленною скоростью, которая стала тѣмъ замѣтнѣе, что превосходила скорость вѣтра.

Вскорѣ воздушный, корабль уже летѣлъ надъ Невадой и ея золотоносною территоріей, которую только Сьерра отдѣляетъ отъ калифорнскихъ пріисковъ.

— Нѣтъ, мы положительно еще до ночи будемъ въ Санъ-Франциско! — сказалъ Филь Эвансъ.

— А потомъ что? — возразилъ дядя Прюданъ.

На это Филь Эвансъ ничего не могъ сказать.

Въ шесть часовъ вечера Альбатросъ перелетѣлъ черезъ Сьерру-Неваду въ томъ мѣстѣ, гдѣ находится проливъ Трукки. Черезъ этотъ проходъ идетъ желѣзная дорога. Теперь оставалось не болѣе трехсотъ километровъ, если не до Санъ-Франциско, то, по крайней мѣрѣ, до Сакраменто, главнаго города штата Калифорніи.

Скорость Альбатроса была такова, что куполъ Капитолія, едва показавшись на западномъ горизонтѣ, къ восьми часамъ вечера уже пропалъ на противоположной сторонѣ неба.

Въ эту минуту Робюръ появился на палубѣ.

— Инженеръ Робюръ, — сказалъ дядя Прюданъ, — мы доѣхали до границъ Америки. Мы полагаемъ, что пора бы прекратить шутку.

— Я никогда не шучу, — отвѣчалъ Робюръ.

Онъ далъ знакъ. Альбатросъ быстро спустился къ землѣ, но въ то же время полетѣлъ до того быстро, что пришлось укрыться въ каюту.

Едва успѣвъ затворить за собою дверь, дядя Прюданъ вскричалъ въ страшномъ гнѣвѣ:

— Еще немного — и я бы его задушилъ!

— Нужно попробовать, нельзя ли убѣжать, — отвѣчалъ Филь Эвансъ.

— Да… Будь, что будетъ.

Тутъ до нихъ донесся протяжный гулъ.

Это ревѣло море, разбиваясь о прибрежные утесы.

Воздушный корабль долетѣлъ до Тихаго океана.

ГЛАВА IX

Альбатросъ пролетаетъ десять тысячъ верстъ и совершаетъ подъ конецъ чудовищный прыжокъ.

Дядя Прюданъ и Филь Эвансъ твердо рѣшились бѣжать. Имѣй они дѣло только съ однимъ экипажемъ Альбатроса, они не задумались бы вступить съ нимъ въ отчаянную борьбу. Два рѣшительныхъ человѣка многое могутъ сдѣлать даже и противъ восьми человѣкъ. Очень можетъ быть, что имъ и удалось бы овладѣть кораблемъ и спуститься гдѣ-нибудь на землю въ Соединенныхъ Штатахъ.

Мы говоримъ два человѣка, потому что Фриколенъ съ своею трусостью ни въ какомъ случаѣ не могъ считаться за положительную величину.

Однако, открытая борьба была бы очень рискованнымъ шагомъ. Не лучше ли было употребить хитрость? Эту мысль постарался внушить своему гнѣвливому коллегѣ Филь Эвансъ, опасаясь какой-нибудь неумѣстной вспышки съ его стороны.

Во всякомъ случаѣ ни для открытой борьбы, ни для хитрости не было пока времени. Воздушный корабль летѣлъ во всю мочь надъ Тихимъ океаномъ. Утромъ 16 іюня скрылись изъ вида послѣднія очертанія береговъ. Такъ какъ западный берегъ Сѣверной Америки отъ острова Ванкувера дѣлаетъ большой заворотъ къ Алеутскимъ островамъ, уступленнымъ въ 1867 году Россіею Соединеннымъ Штатамъ, то являлась надежда, что при дальнѣйшемъ слѣдованіи Альбатросъ еще разъ пересѣчетъ берегъ, если только не перемѣнитъ своего направленія.

Какъ длинны казались ночи нашимъ баллонистамъ! Какъ торопились они каждое утро поскорѣе выйти изъ своей каюты!

Въ это утро они тоже чуть свѣтъ выбрались на палубу. День только-что начинался. Дѣло было въ іюнѣ, около времени лѣтняго солнцестоянія, и на шестидесятой параллели ночи почти совсѣмъ не было, потому что тамъ въ это время, какъ говорится, бываетъ «заря во всю ночь».

Инженеръ Робюръ — не то съ умысломъ, не то по обыкновенію — не спѣшилъ выходить на палубу. Въ этотъ день, встрѣтившись какъ-то съ своими плѣнниками у кормы, онъ только раскланялся съ ними, не сказавъ ни слова.

Между тѣмъ выползъ на свѣтъ Божій изъ своей каморки и Фриколенъ. Но — Богъ мой! — въ какомъ онъ былъ видѣ. Красные отъ безсонницы глаза, припухшія вѣки, тупой взглядъ, трясущіяся поджилки… Онъ шелъ робко, боязливо, какъ человѣкъ, не чувствующій подъ собою почвы. Первый взглядъ свой онъ бросилъ на подъемный механизмъ, который дѣйствовалъ съ утѣшительною медленностью. Нѣсколько успокоившись, негръ все тою же нетвердою поступью подошелъ къ периламъ палубы и крѣпко, что есть силы, вцѣпился въ нихъ руками. Очевидно, онъ желалъ посмотрѣть, надъ какою страною несется Альбатросъ.

Дорого стоилъ Фриколену такой подвигъ. Много онъ сдѣлалъ усилій надъ собою, чтобы на него рѣшиться. Съ его стороны это былъ положительный героизмъ.

Сначала Фриколенъ постоялъ у балюстрады, откинувшись всѣмъ корпусомъ назадъ, чтобы не глядѣть внизъ, потомъ попробовалъ, крѣпки ли перила, и только тогда рѣшился, наконецъ, нагнуть черезъ нихъ голову. Голову онъ нагнуть нагнулъ, но только при этомъ зажмурилъ глаза. Наконецъ, сдѣлавъ надъ собою послѣднее, отчаянное усиліе, бѣдный негръ открылъ глаза.

Боже мой, что съ нимъ сдѣлалось!

Онъ вскрикнулъ. Что это за ужасный былъ крикъ! Голова несчастнаго негра совсѣмъ ушла въ плечи.

Еще бы: онъ увидалъ такія страсти, что не приведи Господи. Внизу подъ собою онъ увидалъ… увидалъ… океанъ. Не будь у него волосы такъ шерстисты и курчавы, они непремѣнно поднялись бы у него на головѣ.

— Море!.. — вскричалъ онъ внѣ себя отъ ужаса, — море!..

Онъ зашатался и едва не грохнулся на палубу, но проходившій мимо поваръ во-время поддержалъ его.

Поваръ былъ французъ и даже чуть ли не гасконецъ, хотя и звали его Франсуа Тапажъ. Если онъ не былъ гасконскимъ уроженцемъ, то ужъ навѣрное провелъ свое дѣтство на берегахъ Гаронны. Богъ его знаетъ, какими