Статьи 1998-1999 г. - Сергей Кара-Мурза

При рыночной жизни, конечно, выгоднее продать свой труд, в котором ты поднаторел, и купить продукт труда другого специалиста, а не делать его самому. Но зимой труд крестьян никто не покупал, и они при лучине пряли и ткали для себя. Так было и с СССР — нас на мировой рынок не пускали, за икру и за водку много валюты не получишь. Немного вздохнули в 70-е годы с нефтью и газом, но все это были крохи. Приходилось почти все делать самим — топорно и дорого.

Чтобы можно было «ходить в домотканном», накапливая хозяйственные силы, нужно было быть независимой страной — иначе соблазнят и разорят. Так англичане вторглись в слабую Индию со своим дешевым текстилем и разорили многомиллионное сословие индийских ткачей. Индия стала колонией, а ткачи умерли с голоду — а потом и другие индусы стали голодать (а до этого Индия голода вообще не знала). Нас защищало сильное советское государство. Сегодня Чубайс и Кириенко впустили в Россию «англичан», и все наши рабочие и инженеры — как индийские ткачи. Чтобы они не шумели, им не дают умереть с голоду, им дают угасать.

А до революции крестьянство держалось своей культурой, своим умом. Настолько еще трудно жило русское крестьянство в целом, что мало кто в деревне считал свое хозяйство достаточно прочным, чтобы уклониться в потребительство. Лев Толстой, обходя во время голода деревни, двор за двором, с удивлением узнал, что хлеб с лебедой едят поголовно все, даже зажиточные крестьяне. Не потому, что им лебеда нравилась. Он писал: «В том дворе, в котором мне в первом показали хлеб с лебедой, на задворках молотила своя молотилка на четырех своих лошадях… Так что оказывалось, что хлеб с лебедой был в этом случае не признаком бедствия, а приемом строгого мужика для того, чтобы меньше ели хлеба. «Мука дорогая, а на этих пострелят разве наготовишься! Едят люди с лебедой, а мы что ж за господа такие!». Прием строгого мужика — так это понял Толстой. Хотелось бы спpосить наших демократов — что же они не посоветовали молодежи бpать пpимеp с этого «спpавного мужика», о котором они столько кpичали, а взяли пpимеp с тех, кто пpоматывал отцовское достояние?

И вот интересный факт из потребительской статистики: пока русская деревня до первой мировой войны была на подъеме и улучшала производство, крестьяне не покупали белого хлеба и сладостей. Когда во время войны село было разорено, деревня стала покупать сладости. Именно это было признаком катастрофы — крестьянин опустил руки, он потерял надежду купить и лошадь, и молотилку.

В каком же смысле продукты ширпотреба, которыми мы пользовались в советское время, были «домотканными», хотя выпускались уже промышленностью? В том смысле, что по многим (далеко не по всем!) своим качествам они уступали зарубежным товарам, и из-за отсталости технологии часто требовали для своего производства намного больше труда, чем за рубежом. Хотя всем известно, что наше советское «домотканное» это было уже не лапти, а сапоги, вполне добpотные, хотя и не модные. И они улучшались. Но это не главное — пусть бы и лапти. Мы имели то, на что хватало наших средств без того, чтобы гpабить ближнего. И только так можно было подняться — так поднялись и Япония, и Китай, так поднималась и Россия, пока ее не сломали.

Всякому здравомыслящему человеку понятно, что причина нашей вынужденной непpитязательности была прежде всего в том, что по уровню промышленного развития и особенно по своим техническим возможностям СССР не мог, конечно, тягаться со всем Западом. А технологий нам, как известно, не продавали, даже безобидные научные приборы мы покупали втридорога у спекулянтов.

Мне это доходчиво объяснили еще в молодости. Я поехал работать на Кубу и довелось мне побывать на кухне отеля «Гавана Либре» (бывший «Гавана-Хилтон»). Меня поразила рациональность и качество этой кухни — все из нержавеющей стали и латуни, никаких деревяшек и закутков, вечером все обдают из шлангов перегретым паром — чистота, некуда таракану спрятаться! Я и говорю коллеге-металлисту: молодцы американцы, вот и нам бы так, а то такие убогие у нас в столовых кухни. Он удивился: «Ты что, спятил? У нас такая нержавеющая сталь идет только на самую ответственную технику, кто же отпустит ее тебе для кухонь! Мы и так спецстали прикупаем за золото. Ну ты даешь, а еще химик».

Стыдно мне стало своей наивности, полез я в справочники. Смотрю: один американец потребляет в восемь раз больше меди, чем житель СССР. В восемь раз! Вот откуда и латунь, и красивые медные ручки на дверях. Медь и олово из Чили и Боливии, Малайзии и Африки. А мы медь ковыряем в вечной мерзлоте Норильска, дверные ручки из нее делать — значит жить не по средствам. И когда в конце перестройки магазины в Москве наполнились импортной кухонной утварью из прекрасной стали и медными дверными ручками, а по телевизору стали убеждать, что стыдно пользоваться советскими товарами, я понял, что готовится подлое дело. Людей соблазняют на уничтожение России.

Недавно у меня дома случилось прискорбное событие — окончательно сломалась наша стиральная машина «Вятка», честно послужила. Прохудился бак, намок и сгорел мотор. Делать нечего, поднатужились и пошли искать новую. Продавцы говорят: берите итальянскую, лучше и дешевле. Один даже сказал: «Нет ничего хуже нашей «Вятки»!». Так и купили итальянскую. Наверное, с точки зрения просто потребителя тот продавец прав, «Вятка» похуже — домотканная вещь, топорно сделана. Но если бы мы не стали изолированными потребителями, а имели бы народное хозяйство, то продавец так бы сказать не мог. Потому что на деньги, что я заплатил за машину, два человека в России получили бы месячную зарплату. Работали бы для всех нас и кормили бы две семьи. Сейчас эти мои деньги уплыли в Италию. Поэтому «Вятка» была бы для нас лучше, как лапти бывают лучше сапог. Сейчас, когда промышленность у народа отобрали, кто же станет покупать «Вятку». Чтобы какой-нибудь «акционер» переправил эти деньги в ту же Италию и купил там виллу?

Кто-то скажет: выпускали бы мы товары не хуже западных — и не было бы проблем. Как говорится, лучше быть богатым, но здоровым, чем бедным, но больным. Глупые речи. Нас обманули, заставив поверить, будто стоит сломать плановую систему и советский строй, и наши вятские рабочие сразу начнут делать стиральные машины лучше итальянских. Сейчас, наверное, всем уже видно, что это было вранье, что первыми уничтожили как раз самые лучшие заводы и науку, так что никаких шансов на рост качества своих товаров нет. А отношение к технологической дисциплине сегодня на гpани с дикостью.

Но и десять лет назад надо было бы нам понять, что не могли мы выпускать такой же ширпотреб, как на Западе, мы могли к этому только шаг за шагом идти — что мы и делали. Мне приходилось видеть западные КБ и лаборатории дизайна для ширпотреба. Впечатление такое же, как от сравнения кухни в отеле «Хилтон» с кухней нашей колхозной столовой. Ну что же делать, не работали на нас ни бразильцы, ни малайцы.

Да и не только это. Главное, не вышколен еще был наш советский рабочий, не выдублена его шкура, как за триста лет на Западе, не был он еще оболванен психотропным телевидением и не превратился еще в робота. Мучился он какими-то проблемами, часто бывал нетрезв и зол, и неинтересную ему работу делал плохо. Улучшать дело можно было не через оболванивание, а через повышение культуры, но на это надо было время. А захотелось получить красивый ширпотреб здесь и сейчас. Продать все, что можно — и накупить.

Вот и соблазнились — уничтожить вообще отечественное производство, а на остатки газа покупать всякую утварь и барахло на Западе. На всех денег от газа, понятно, не хватит. Так вогнать в нищету большинство сограждан — приказать им, чтобы «жили по средствам». Многие из тех, кто вел и подталкивал к такому повороту, сами оказались в нищете. Прежде всего, либеральная интеллигенция. Она почему-то не подумала, что и козла-провокатора иногда загоняют на бойню — если нового стада не предвидится.

Пока мы сами не восстановим ход наших мыслей, которые привели к одобрению слома нашего хозяйства и образа жизни, пока мы сами не найдем ошибки и обманы, никакого выхода из нынешней ямы мы не увидим.

1998

Пугало «русского фашизма»

Одно из важнейших понятий, с помощью котоpых сегодня манипулируют сознанием — фашизм. Война оставила в памяти нашего наpода такой глубокий след, что слово «фашизм» стало обозначением абсолютного зла. Поэтому в России ярлык фашиста — мощное оpужие в политике. Пpотивник, котоpого удается хоть в небольшой степени связать с фашизмом, в глазах общества сpазу очеpнен настолько, что с ним уже можно не считаться. Он уже не имеет пpава ни на диалог, ни на внимание. Сегодня pаздутое и ложное понятие фашизма становится все более важным оpужием для ударов по любым противникам нынешнего режима. Особенно ценно это оружие, когда происходит очередное ухудшение жизни народа и его надо отвлечь каким-то сильным политическим спектаклем. Новый приступ психоза борьбы против «русского фашизма» мы, похоже, будем наблюдать в ближайшем будущем. Это — большая опасность, ибо залезшие глубоко в трясину политики будут использовать пугало «фашизма», чтобы создать новый раскол в народе, новый очаг конфликта.