Диско 2000 (сборник) - Сборник Сборник

Экран дергался, человек на экране расплывался, искажался, но был вполне узнаваем.

Вот, наконец, высветилась вся фигура, уставившись слепыми глазами в направлении камеры и микрофона и размахивая руками наподобие птицы.

Человек растворялся и подпрыгивал на экране, с трудом справляясь с космической пылью и статическим электричеством. Наконец, через помехи прорвался и голос — хрипящий, кашляющий и сдавленный.

— М-м-м. Кхе-кхе. В-в-вот она! Петля! — скрипел экран. — Петля! Н-не вешай трубку, слушай, смотри. Попробуй, затормози ее, она приближается, попробуй обойти ее… он смотрит на солнце… деревья. Если можешь, останови ее!

После этого голос исчез, а с ним и изображение.

Я начал судорожно нажимать на кнопку "Отправить сообщение" и кричать:

— Эй! Эй! Нам нужна помощь, мы застряли! Хорош чушь пороть, заткнись, нам нужна помощь, слышишь ты? Мы… Я…

— По-моему, это просто запись, и никого там нет. Просто запись…

Тец оттягивает меня от компьютера, трогательно и неуклюже обхватывает за плечи, пытаясь на западный манер успокоить меня.

— Да, Тец. Но ты видел?

— Знаешь, мне показалось, что это был твой голос и твое лицо… может, это был ты?

Мы переглянулись. Я почувствовал какой-то холодок в животе. Секунды превратились в часы, а голоса наши примерзли к гортани. При свете луны горы кренились и грозили обвалом; театральным занавесом мелькнула узкая полоска неба.

Тец нервно покачивал головой, стараясь не встречаться со мной взглядом, но, в то же время, понимая, что должен меня как-то поддержать. Он чувствовал, как во мне закипает гнев и необъяснимый страх; во мне словно сидела Годзилла, бесчинствуя, изрыгая огонь и сокрушая целые районы. Мы оба внезапно почувствовали, как растянулось и разорвалось время, и в лиловом свете луны я увидел, что деревья украшены гирляндами шевелящихся пауков.

Как это я умудрился отправить сообщение по австралийской электронной почте? Как ко мне вообще попал этот номер? Это какое-то дикое совпадение, какая-то ошибка. Нас разыграли.

"Это что же, я отправил сообщение… и сам не помню. Может, у меня появился двойник… ха-ха… Я…" Меня прошиб пот, я похолодел. Потребовалось усилие, чтобы привести дыхание в норму и побороть панику. Просто странное совпадение. Я не отправлял никаких сообщений, да и в Австралии мы еще не были.

Прошло несколько часов, мы лежали и слушали завывания ветра в ущелье. Фургончик наш качало, как лодку на волнах. Шок от полученного электронного сообщения постепенно проходил, и мы уже начали пошучивать по этому поводу. Но какая-то тень первобытного страха все еще не сходила с лица Тецуо, поэтому я был рад темноте, из которой доносилось прерывистое дыхание моего друга.

— На-ка, — он протянул мне пакетик с травой, и я отсыпал. — Когда проснемся, заведемся. А сейчас отдыхаем и шабим, ух, ганджа, бхаджи!

— А если не заведемся, что тогда? Может, мы вообще отсюда не выберемся?

Я почувствовал, что я опять паникую.

— Не самый плохой вариант. Может, станем монахами.

Тецуо засмеялся, и пятно из желтых перьев вспыхнуло у меня перед глазами.

— Ну уж нет, у нас другая задача, приятель. Нам надо добраться до Сторожевой горы. Мне надоели эти бесконечные начинания, которые ничем не кончаются, я не хочу остаться на обочине. Я хочу скорректировать эту реальность, сделать что-нибудь правильное и увидеть, что из этого получиться.

— Тебе жить. Кстати, ты никогда не пытался относиться к жизни с точки зрения Дао? Может быть, ты прав, а все остальные так же правы, как и не правы. У нас есть одна поговорка: "Тростник, который гнется на ветру, сильнее ветра и сильнее самого крепкого дуба, который может свалиться от ветра". Если ты следуешь своей жизни, ты живешь правильно, а если ты принуждаешь себя к чему-то, ты становишься неестественным. А может, нам стоит отпраздновать приход нового тысячелетия здесь? Давай освятим это место сами вместо того, чтобы вечно гоняться за светом…

Но это странное сообщение… Душу мою обуревали предчувствия, мне стало не по себе. Я взял значок и стал бесцельно вертеть его в руках, покалывая булавкой большой палец. Я чувствовал, что за этим голосом что-то таится…

"Все эти календари, да и вообще время — все это фигня, сплошные условности, ничего больше. Слушай, может, мы должны были оказаться как раз в этой точке, может, здесь все и происходит, и это сообщение…"

На самом деле, мне не хотелось об этом думать. Все это ерунда, условности общепринятого Гринвичского времени, у нас здесь 9:15 вечера, а в первом часовом поясе уже рассвет. Все это изобретения человечества, и наше западноевропейское представление о времени и календарях — это лишь один уровень.

— Но у нас должно быть какое-то общее понятие о фундаментальных вещах. Это цивилизация. Вспомни, ведь как раз условностям мы обязаны двойной зарплатой под Новый Год и тому, что этот день вообще существует, — посмеивался Тец в темноте. — Конечно, это ерунда. Но мы стараемся оборачивать эту ерунду себе на пользу.

— Ладно, ладно, — усмехнулся и я. — Но если завтра мы так и не заведем чертов фургончик, то лучше нам совсем отказаться от всех этих общих представлений и основать свою собственную цивилизацию. Быстренько организуем, чтобы рассвет нового тысячелетия наступил прямо завтра и вон оттуда, — я махнул куда-то на восток в сторону гор.

— Ты знаешь, по-моему, мы починимся. При дневном свете я разберусь. Наверное, придется сделать новый бензопровод. Все будет нормально.

И мы заснули.

Я проснулся от того, что захотел пи-пи. Было темно, стояла абсолютная тишина, ветер стих. Я выбрался из фургончика и принялся орошать какой-то камень. Я круто тащился. С закрытыми глазами я стоял, и что-то все время вспыхивало у меня в мозгу. Я видел деревья на красном песке, экран компьютера и напряженное лицо человека, словно вышедшего из каменного века и впервые во все глаза таращившегося на машины. Экран мигал и дергался с каждой вспышкой света, проносившейся у меня в голове, и я снова слышал слова: "…Петля… он смотрит на солнце… попробуй остановить… Я…" Новая вспышка… перед глазами опять возникло это лицо: "…если ты не выберешься из петли, то навсегда останешься в ней. Оставайся на месте! Рассвет сам придет к тебе, не гоняйся за ним! Если ты и дальше будешь грезить наяву, сны опутают тебя своей пеленой. Послушай лучше, что говорит твой друг! Он знает, сам не ведая, что говорит… Как мне объяснить тебе это, как заставить тебя проснуться?.."

Паника распахнула мне свои страстные объятия, и я поспешил скорее закончить то, ради чего встал. Повернувшись к фургончику, я заметил, что камень, на который я облегчился, представлял собой шевелящуюся массу дрожащих коричневых пауков. Если бы у меня был пистолет, я бы, не задумываясь, разрядил его прямо на месте.

Утром Тецуо, как обещал, сварганил новый бензопровод из им же благоразумно припасенных трубок. Фургончик завелся, и мы отправились в направлении восходящего солнца. Но все-таки что-то изменилось, это таинственное сообщение по-прежнему действовало нам на нервы. Мы ехали осторожно, томимые новым предчувствием. Эта тень, которую мы оба тогда сначала приняли за похмельные глюки, по мере нашего приближения к цели становилась все отчетливее.

Да, после этого я купил себе пистолет и стал по ночам расстреливать пауков.

Азия оказалась сплошным разочарованием, и мы упорно двигались вперед, отягощенные чувством чего-то недосказанного. Все эти вертлявые кретины, дергающиеся в такт музыке на освещенном луною песке, вызывали в нас изматывающее душу чувство безнадежности. Мы делали нашу музыку, забирали наши денежки и уезжали, дискотеки терялись в туманной мгле. Мы отмеряли расстояния по пучине вод, а наше будущее неумолимо рвалось нам навстречу сквозь пучину времени.

Я не знаю, почему стая белых какаду, выпархивающих из кроны деревьев, вдруг вызывает такую щемящую тоску в моем сердце, и этот безответный зов далекого голоса: "Деревья! Обернись!"

Темные деревья, вспышка перьев, я смотрю на свои ноги, этот значок…

— Черт, смотри! Черт! Смотри на этого старикашку! — кричит Тецуо.

Он указывает на серое пятно у дороги.

— Он выжжет себе глаза! Смотри, как он уставился прямо на солнце!

(Именно — на солнце!).

— Может, нам остановиться? Или нет, давай лучше поедем дальше, он какой-то опасный. Может, он ёбнутый?

Но я уже успел притормозить.

Мы были всего в одном дне пути от Байрона и хотели попасть туда во что бы то ни стало, так что все эти страхи и смутные предчувствия пора было похерить. Может, это просто "лихорадка белой полосы" или отходняк от той дикой ночи в Гималаях. Мы так и не прояснили толком этот момент. Мы оставили его там, где он был, как раненого солдата, — лежать на поле боя среди скопища восьминогих пауков — толстых, мясистых, шевелящихся черных тварей. Не было удобного случая, чтобы обсудить степень реальности этого странного сообщения из другого мира, и пока я пытался истребить моих собственных пауков при помощи самодельных патронов, Тец упорно старался вернуть меня к реальности и отвлечь от этих свистящих кусков металла.