Русский самородок. Повесть о Сытине - Константин Коничев

В этот день в Москве, Петербурге, Киеве и многих других русских городах справлялся тысячелетний юбилей славянской грамоты.

Это был всенародный праздник во всех славянских странах.

Тысячелетие отметили и сытинцы. Это был всем праздникам праздник, а печатникам и наборщикам тем более. Кирилл и Мефодий, Иван Федоров и Петр Мстиславец – это святые для них имена.

В те дни в ученом мире, в академиях, университетах, гимназиях, семинариях и различных культурных обществах – всюду проходили торжественные собрания, читались лекции-рефераты, а в селах учителя проводили народные чтения на тему: «Кому народ обязан своей грамотностью».

Правительствующий синод разослал по всем церквам «Пастырское послание» во хвалу Кирилла и Мефодия для прочтения перед благодарственными молебнами. Шестого апреля после обедни из храма Спасителя крестным ходом во главе с духовенством, сверкающим парчовыми одеяниями, огромная толпа москвичей двинулась в Кремль, а там, соединившись с богомольцами, вышедшими из Успенского собора, направилась на Красную площадь. Площадь не вместила всех пришедших почтить память Кирилла и Мефодия.

После молебствия народ растекался по узким улицам Москвы. Многие, не доходя до своих жилищ, сворачивали в трактиры, в тот день переполненные как никогда. Иван Дмитриевич накануне еще откупил у трактирщика Тарасова помещение и пригласил наборщиков, литографов и печатников отметить праздник – разумеется, за счет хозяина. В меру была выпивка и без меры закуска. Столы были поставлены вплотную рядами в трех больших смежных комнатах-залах. За ними разместилось около двухсот человек. Председательские места заняли Сытин и его компаньоны – шурин Иван Соколов, редакторы Воропаев и Нечаев. Приехал на эту встречу Владимир Григорьевич Чертков.

– К нам в гости приехал близкий друг и помощник графа Льва Николаевича Толстого, господин Чертков, – обратился Сытин к собранию. – Прошу любить и жаловать… По случаю такого торжественного дня, – продолжал Сытин, – когда весь славянский мир отмечает тысячелетие введения грамотности, я поздравляю вас, наши помощники и друзья-товарищи наборщики и все прочие, и вас, мои компаньоны, с великим праздником на Руси. Желаю, чтобы и впредь наше дело росло, развивалось и приносило народу пользу, дабы народ мог нам сказать спасибо сердечное. Позвольте мне, друзья, предоставить слово Владимиру Григорьевичу…

Чертков встал с места и, держась обеими руками за спинку гнутого венского стула, сказал:

– Его сиятельство, Лев Николаевич, узнав, что я еду к вам, просил меня передать поздравление с нынешним славным юбилеем и пожелать вам великих успехов в продвижении печатного слова в народ…

Все дружно похлопали.

Сытин тут же ответил:

– Передайте от нас графу Льву Николаевичу наш трудовой привет, доброго ему здоровья и скажите ему, что в издании «Посредника» мы всё для его сиятельства в интересах наших общих сделаем добросовестно и во благовремении. Продолжайте, Владимир Григорьевич…

– Я продолжу, – улыбаясь, сказал Чертков, – но пусть сначала рабочие и служащие ваши по рюмочке выпьют…

– Правильно!..

– За ваше здоровье, труженики, и за ваших хозяев, – поднял и выпил рюмку Чертков.

А потом он говорил о том, какие намерения Толстого, по его мнению, совпадали с целью и задачами сытинского издательства.

– Еще и по сию пору у нас в России многие миллионы людей не владеют грамотностью и ограничиваются устной словесностью, сказками, песнями и разными бывальщинами, а чаще всего небылицами. Еще и посейчас в народе некоторые полагают, что весь мир создан в недельный срок, а наша грешная земля, в том числе и трактир Тарасова, где мы находимся, держится на трех китах… С неграмотных и темных людей спрос невелик. Спрашивается с нас, с интеллигенции, нам говорят: «Идите в народ, просвещайте его!..» Но чем? Какими книгами? Ведь малограмотный наш читатель сам по духу своему потребовал и сам при помощи своих «подворотных» никольских авторов создал для себя малограмотную лубочную, с позволения сказать, литературу, этот временный чертополох и пустоцвет. Есть, правда, у лубка заслуга: он развил у народа вкус к чтению. И однако лубок со всеми его дурными сторонами скоро кончится. Но мы, люди пишущие, слишком еще мало сделали для того чтобы лубок вытеснить. Да и грамотность в стране растет не повсюду равномерно: в одних местах такие книжки, как «Шалости дочки в темные ночки» и в этом духе, изжили себя, а в других, где только впервые берутся за книгу, там и «Гуак» и «Бова» с «Ерусланом» в доброй чести. Задача передового русского общества дать народу хорошую, умную, полезную книгу. Отлично то, что народом выдвинутые из своей среды книгоиздатели вместе с нами понимают эту важнейшую цель. Я рад приветствовать одного из таких издателей, Ивана Дмитриевича, он один из первых сердцем почуял острою необходимость обратиться в издательском деле к чистым источникам литературного материала и освежить мутный поток лубка замечательными произведениями русских писателей – Толстого, Гоголя, Тургенева и других, не уродуя и не искажая их творчества руками пока еще здравствующих лубочных «сочинителей»… Я, друзья, скоро закончу свое слово и прошу вас еще налить по рюмочке…

– Владимир Григорьевич, – послышался голос рабочего-наборщика, – извините, я перебью вас одним замечанием.

– Пожалуйста…

– Верно, лубок – это не то, что теперь надо народу. Но вот мы набираем, печатаем сейчас книжечки графа Толстого: «Где любовь, там и бог», «Бог правду видит», «Свечка» и тому подобные. Все они легко читаются. Но хочется сказать: «Ваше сиятельство, довольно обличать нас во всех грехах и поучать покаянию, послушанию и терпению. Дайте нам, господа, книгу с доступом к действительным научным познаниям. Не оглядывайтесь на мужицкую серость, а имейте в виду читателя – человека». Вот мое пожелание. Извините, что своим добавлением перебил вас…

Черткова не смутили слова рабочего. Он сам аплодировал ему, а затем, заканчивая речь, сказал, обращаясь к Сытину:

– Дельные люди у вас, Иван Дмитриевич, с такими можно работать! Смотрите, как он дополнил меня. Да, дорогой друг, вы правы: нравоучения в книжках графа Толстого есть. Но это явление временное, неизбежное до появления той книги для читателя – человека, о которой вы здесь сказали. В планах «Посредника» есть такая литература, но ей пока еще не расчищена широкая дорога. У Льва Николаевича есть великие творения, вы это знаете, они войдут в века, как вошли в века произведения мировой литературы: «Робинзон Крузо», «Дон-Кихот», «Декамерон» и «Гулливер»… Я думаю, что в скором времени, – так ведь, Иван Дмитриевич? – мы с вами дадим читателям возможность узнать Льва Толстого как великого русского писателя-художника, и да простят ему тогда добрые люди, если он в своих нравоучительных беседах в чем и не угодил… Но он не фальшивит! Таков его дух последовательности и… противоречия…

После речи Черткова принялись угощаться. Сытин пошептался со своими компаньонами и, подозвав бухгалтера Павлыча, тихонько сказал:

– Сходи в контору, возьми и раздай по три рубля каждому. Весь расход отнеси за счет Кирилла и Мефодия…

…В открытые окна валил пар, слышались голоса, гремела посуда и неслись песни, исполняемые дружным хором: «Ревела буря, дождь шумел…», «Шумел, горел пожар московский…» и «Маруся отравилась, в больницу повезли…»

Это были песни из того самого неисчерпаемого репертуара лубочных, полных и неполных «новейших» песенников, которые делались руками этих людей, сытинцев.

По Валовой улице, на всякий случай, прохаживали в крепких подкованных сапогах два стражника. В трактир заходить они не решались.

Рабочие расходились небольшими группами в разные стороны.

Наутро опять зашумели типографские машины.

Иван Дмитриевич отправился на книжный склад. Он знал, что если вчера, в праздник, склад был закрыт, то сегодня с утра там ждут его приезжие офени – владимирские, ярославские, орловские, тамбовские, да кроме офеней прибегут за товаром и рыночные, безденежные разносчики-москвичи.

Отослав разносчиков в лавку к приказчику – получить дневную порцию книг, Сытин занялся с приезжими оптовиками.

– Давайте в первую очередь отпущу тех, кто вчера приехал. Есть такие?

– Есть, Иван Дмитриевич, многие. Уж так довольны, так довольны, нагляделись вчера в Кремле и на Красной площади. Такое торжество!.. Баттюшки! Попов-то, попов-то сколько было, с чертову уйму! – восхищался подвижной мужичок Проня, вологодский книгоноша. – Ну так мы нагляделись, что на полгода рассказывать хватит. Только царя не хватало, и енералы и министры, батюшки!..

– Значит, довольны?

– Оченно. Где такое еще увидишь?! Раз в тысячу годов бывает.

– Вот что, ребята, отбирайте себе товар по вкусу. Тех, которых я знаю, не обижу и в кредит отпущу на такую же примерно сумму, сколько уплатят наличными. Ну как, торговлишка идет?