Белый Дозор - Алекс фон Готт

Ягода Мары — калина, по мосту Калинову название свое получившая, ибо красна и сладка в мороз, как воды Смородины-реки, меж Явью и Навью текущей. Число Мары — девять, в неделе день — понедельник, ночь ее, в которой, кроме Мариной, никакие прочие силы не властны, — со среды на четверг.

Места в Яви, где присутствие Черной Богини особенно сильно, — все гиблые, безлюдные места: кладбища, свалки, места великих сражений, тюрьмы, больницы, брошенные дома, руины и развалины, овраги и болота, чащи и заводи речные, поляны лесные, где лишь трава болотная растет, а мертвые деревья тянут иссохшие ветви свои к небу в тщетной надежде отыскать свет и тепло. Марина видела места тоски и уныния в черном бездонном омуте. Здесь оставила она свое «я» и поклонилась Маре, поднесла ей на железном ржавом листе свою отрубленную голову — гордыню свою и спесь, невежество и трусость, всё, что должен оставить человек, вступая на Шуйный путь, ведущий к Навьим вратам. Радарям своим согласным и послушным дарует Мара-серпоносица знания и мудрость великие, неописуемые. Это ее награда, ее благоволение, свидетельство ее благодарности, явленной Марой в состоянии добра, в знак признания заслуг служащего ей.

У Мары в свите бесчисленные демоны: духи злобы, коварства, невежества, лжи, обмана, трусости и ложного пути, вызывающие у людей помрачения ума и душевные болезни. Сон — ее младший брат, через слуг Мариных — кошмары, карающий тех, чьи души погрязли в ненависти и злобе.

Те, в чье общество попала Марина, почитали Мару превыше всего, что есть в трех мирах, называя ее и Чернобога Велеса, рогатого и волохатого, — матерью и отцом всего сущего, владыками над жизнью и смертью, разрушающими и возрождающими миры и души усопших, ведущие вратами смерти к новому рождению. Эти люди называли Мару Великой Темной Богиней, чья тайна сокрыта за покровами маеты мира Яви. Чье дыхание — ветер холодный, чьи волосы — пекельное Навье пламя, чьи глаза — ночь вещая, в чьем сердце нет крови. Кто не жива, но и тлену неподвластна. Та, кто была до того, как стоял этот мир, и бродила лугами закрадными, в том числе и в беседах долгих с Вышатой время свое проводя. И это видела Марина, незримо присутствуя, когда Вышата обращался к ней с поклоном, как и пристало говорить только с Богом существу, от Бога мало в чем отличного:

— Ведомы ли тебе самой печали, что принесешь ты людям этого нового мира? — спрашивал он ее, устав с нею спорить, ведь посланцем Ирийским был старик, и она отвечала ему:

— Слез не знают глаза мои. Губы мои жаждут крови. Ноги мои — дерева корни, наряд мой — ночная мгла, жизнь я и смерть я. Избравший мой путь уподобится вещему страннику, волхователю искусному, которому сам Велес-владыка станет провожатым на пути его. Прочие же, кто не примет меня, не спасутся. В страшных муках мир этот да сгинет в огненных водах реки Смородины.

— Не жаль ли тебе людей? Хоть немного? — умоляюще сложив на груди руки, вопрошал ее Вышата.

— Зачем же мне жалеть тех, кому дам счастье похоти, волшбы и магии, духовного знания и укажу Шуйный путь? Жалость не для них. Прочих же, кто ни во что не верует, кроме своего живота, не за людей почитаю, но за червей, собственный тлен пожирающих и в жизни своей, и после смерти своей.

— Не будет у нас с тобой согласия, Лунная Ночь, — задумчиво пробормотал Вышата, — в Дозорах, Белом и Черном, сразимся с тобой на закате мира людей, ведь даже нам не ведомо, чему на самом-то деле должно свершиться.

Насмешливо взглянула тогда на Вышату Богиня-серпоносица, лунному серпу которой суждено было срезать столько жизней людских. Мара, птицей, вороном черным оборотившись, улетела, махнув ему на прощанье крылом и каркнув так, что содрогнулась от ужаса земля. А Марину во сне стремительно повлекла на поверхность неведомая сила, словно котенка схватили за шиворот. И вот она уже сидит на снегу, на той самой дороге из лунного света, в котором снежинки играют холодными гранями, отражая безжизненные, холодные лучи ночного светила, а на месте бездонного омута растет огромный дуб, словно поменялось женское начало на мужское и бесконечная впадина уступила место неистово рвущемуся вверх Гою — символу рода.

Марина в своем полусне задала немой вопрос: «Почему я?» И узнала, что, если в имени человеческом есть звуки имени Черной Богини, из которых главные «М» и «А», то судьба человека будет тесно переплетена с волей Владычицы Смерти по соответствию с колебаниями трех миров: Прави, Яви и Нави. Те, кто имеет особенное влечение к тайному, к неизведанному, чье имя содержит звуки ее имени, чье тело больно недугом, чья душа ожесточена злобой, того найдет Мара в предпоследний день людской, того изберет она для своего воплощения, восстав тайно против рати Прави Ирийской в Черном Дозоре, в который в московской общине родноверов, насчитывающей десять тысяч человек, лишь семеро были выбраны Всеславом для дела тайного, шуйного, в сказаниях старинных, из времен далеких дошедших. Да он восьмой, да вот Марина, а всего девять. Ее число. Число Богини Мары…

Увидев Марину, оба карауливших купе парня пали пред ней ниц. К счастью, никого в тот момент в коридоре не было и королевских почестей никто не заметил, не удивился, не покрутил опрометчиво пальцем у виска. Марине стало неудобно.

— Ребята, прекратите вы, слышите? Вы чего удумали?

Навислав поднялся, с почтением обратился, спросил, что угодно Великой Сестре.

— Как вы меня назвали? — удивилась Марина. — Это ново. Так меня никто еще не называл. Не думала, что доживу до столь пышного титула.

— Великая Сестра, — повторил Навислав, — добро пожаловать в наше купе, тебя там давно уже ждут. Все ждали, пока ты очнешься. Ты проспала, если быть точным, — он взглянул на часы, — шестьдесят четыре с половиной часа. Как ты теперь себя чувствуешь?

— Как после второго рождения, — честно призналась Марина. — Я еще плохо соображаю, да и с памятью моей что-то происходит. Я помню, как пришла на вокзал, как заметила вас, как слушала песню, а потом хотела сесть на электричку и… Теперь это желание кажется мне дурной шуткой. Я помню, как пила адски горячий и столь же горький напиток под названием бузинный хмель. Наверное, он чересчур сильно ударил мне в голову, и я так надолго отключилась? Ничего не помню до того момента, как очнулась в купе со зверским аппетитом. Спасибо за ужин. В жизни не ела ничего вкусней тех сардин и маринованных огурчиков, — честно призналась Марина.

— Прошу, прошу, — Навислав поманил за собой, открыл дверь соседнего купе, — Братья, она проснулась, она здесь, — сказал он, почтительно пропуская ее вперед. Марина вошла.

На столике она увидела… человеческий череп. На его макушке были прилеплены две толстые свечи, которые едва освещали небольшое пространство. Шестеро мужчин по трое сидели на верхних полках. Велеслав вытянулся во весь свой громадный рост под самым потолком, на багажной полке, и, как только Марина вошла, он, несмотря на свои огромные размеры, соскочил вниз, так же легко, словно было ему лет двенадцать и он только и занимался тем, что лазил по деревьям и гонял кошек да ворон. Велеслав с почтением поклонился, подал ей руку.

— Прошу тебя, Великая Сестра, присядь с нами. Впереди долгая ночь, длинная беседа. Многие здесь впервые сегодня услышат то же, что и ты, и я ждал тебя для этого разговора, чтобы потом не повторяться дважды. Здесь все, за исключением Навислава, с которым ты уже имела удовольствие познакомиться. Вот Яромир, — он указал на сидящего возле окна худого брюнета средних лет. Лицо Яромира считалось бы красивым, но постоянный нервный тик: дерганье под правым глазом и неистовый блеск очей, делали его лицо злым и отталкивающим.

— Всеведа, наша милая певунья, чьи песни врачуют души, а руки столь искусны, что вылечат любую рану на теле, сколь бы тяжкой она ни была. Этот юноша, вместе с Навиславом охранявший твой покой, зовется Маруном. Никакими сверхъестественными способностями он еще не обладает, но силен в своей вере и просто очень хороший и честный человек. Он напоминает мне студента-революционера времен «Народной Воли», — улыбнулся Велеслав, — те тоже были неисправимыми романтиками и верили, что строят новый мир. Этот вот угрюмый и неразговорчивый брат, сидящий вторым после Яромира, не кто иной, как Горюн. Человек он тяжелый и неразговорчивый, из простых. Простыми, — пояснил Велеслав, — я называю тех членов нашего отряда, кто пока еще не получил волховских знаний. Если угодно, это кандидаты в волховскую степень, выбранные по указанию Мары и ее волей, продиктованной мне во время сокровенного, тайного радения. Таковы же Богобор и Тяжезем, — продолжил представлять Велеслав. — Как видишь, компания немного пестрая, но цель у нас общая. Надеюсь, мы произвели на тебя приятное впечатление.

— Да, это так. Я еще с вокзала в Москве чувствую себя среди своих. У меня столько вопросов, — призналась Марина, устраиваясь поудобней на нижней полке, у окна. Напарник Навислава присоединился к их купейному обществу. Самому Навиславу, по всей видимости, было все прекрасно известно, и он остался в коридоре охранять их сборище от любопытных проводников и праздношатающихся пассажиров в подпитии.