Долина костей - Майкл Грубер

После короткой паузы Уилсон решился.

— Послушайте, я буду с вами откровенен. Это ведь прибрежный район Майами, верно? Люди приходят и уходят. Я имею в виду, что найти порядочного администратора в такую фирму, как наша, очень непросто: толковые люди предпочитают работать где-нибудь в банке: чистенький офис, кондиционеры, просто красота… А у нас тут что: эта клетушка, все соляркой пропахло, выхлопы из мастерской… поэтому я и платил ей по ее просьбе наличкой, без оформления. Она сама так хотела.

— А почему, как вы думаете?

— Ну, она была хорошим работником, а совать нос в чужие дела не в моих правилах.

Паз ждал, не сводя с него внимательного взгляда.

Здоровяк пожал плечами.

— Это теневая экономика. — Последовала ухмылка. — Есть тысячи людей, по той или иной причине не состоящих в системе. Они не платят налоги. Предпочитают пользоваться только наличными. Через Майами проходит уйма такой публики, и все концы в воду. Вы что, хотите спровадить меня за это к федералам?

Паз не стал утруждать себя ответом. Задав еще несколько вопросов, он установил, что женщину действительно послали за соединительным штоком, примерно за час до убийства, поблагодарил Уилсона и собрался уходить.

— А как насчет моего грузовика? — спросил Уилсон.

— Вы можете забрать его на полицейской стоянке. Я думаю, что он нам не потребуется.

— А мой шток?

— Боюсь, вам придется раздобыть другой, — с улыбкой ответил Джимми и ушел.

Паз сел в свою машину, запустил двигатель, включил кондиционер и предался невеселым раздумьям. Если убийство раскрыто и подозреваемая и вправду сделала то, на что указывают все улики, то проведенные сейчас допросы не более чем простая формальность. Но почему же тогда оба этих парня пытались вешать ему лапшу на уши? Ему начинало казаться, что с этим делом все обстоит не так уж просто, и хотя он гнал от себя эту вредную мысль, она не уходила, ведь все, что он узнавал, пусть по мелочам, лишь усугубляло загадку. Зачем они оба лгали? Почему коп был вызван именно тогда, когда жертва вывалилась из окна? Потому ли, что кто-то позвонил в полицию, чтобы сообщить о нарушении порядка, или этим нарушением должно было стать само убийство и кому-то требовалось, чтобы полиция прибыла к месту преступления еще до его совершения? И женщина эта, странная она какая-то… впрочем, вот об этом-то ему и вовсе не хотелось думать. Он принялся размышлять о необходимости присмотреть напарника, и тут в памяти всплыло лицо Моралеса, того полицейского из отеля.

Что ж, почему бы, черт возьми, и нет?

После того как София умерла, безутешный Жорж де Бервилль на долгое время уединился в темной спальне дома на рю д'Орлеанс в Седане. Он забросил свой бизнес, переложив ношу семейного дела на плечи старшего сына Альфонса, которому едва минуло шестнадцать, а сам долгое время практически ни с кем не общался, почти не разговаривая даже со слугами. Няне Мари Анж, мадемуазель Розьер, было дано указание держать ребенка подальше от отца, ибо вид малютки, столь похожей на мать, повергал его в такую отчаянную скорбь, что все опасались за его душевное здоровье. Однако Мари Анж даже в нежном возрасте семи лет обладала сильной волей и жгучим желанием приносить утешение страждущим, и она очень любила своего отца. Однажды вечером, пока мадемуазель Розьер клевала носом у камина, малышка тайком выскользнула из детской и устремилась по коридору к отцовской спальне. Отца она застала погруженным в беспокойный, прерывавшийся стонами и плачем сон. Присев на краешек постели, девочка взяла его за руку и стала молиться благословенной Деве Марии и святой Екатерине о даровании ее дорогому папочке покоя. И вот ее отец открыл глаза и, как он позднее признавался своему старшему сыну, узрел вокруг чела своей дочери светящийся ореол и услышал голос, возвестивший:

— Пребудь в покое, Жорж де Бервилль, ибо твоя жена обрела блаженство среди праведных, на Небесах.

Впоследствии это происшествие стало рассматриваться как истинное чудо семьи де Бервилль, явившееся первым примером той благодати, каковой Пресвятая Дева одаряла блаженную Мари Анж на протяжении всей ее жизни.

Глава пятая

Признания Эммилу Дидерофф

Тетрадь первая

Я снова связалась с Хантером Фоем, но это было не совсем то, что раньше, потому что маленькая часть меня, все еще способная любить, была полностью раздавлена произошедшим в доме, и в моей душе не осталось ничего, кроме гравия и старых пустых ракушек.

В то время я начала помогать ему в его наркоторговом бизнесе, поражавшем своими масштабами. Хантер совершал регулярные поездки в Гэйнсвилль и Панама-сити, где сбывал тамошним оптовикам лоснящиеся коричневые брикеты спрессованной марихуаны. Товару Хантера был высококачественный, проблем не возникало, и меня, поскольку телик я, как и все, смотрела регулярно, одолевало любопытство: как это у него так ловко выходит, почему другие наркодельцы не переходят ему дорогу, кто все это организует и откуда у него берется товар? Мне казалось, что Хантер, хоть для Фоя он и был довольно смышлен, вряд ли мог сам до всего допереть, и довольно скоро убедилась, что мои догадки верны.

В эту тайну я проникла в понедельник, 3 февраля 1985 года. Я приехала на велике к трейлеру Хантера, там рядом еще стоял старый пикап «додж» с виргинскими номерами, в котором сидели две здоровущие злобные собаки: они зарычали, когда я проходила мимо. Вообще-то, в тот вечер меня там не ждали, но я забыла книгу, и она мне понадобилась. Книжка, как сейчас помню, называлась «Атлант расправил плечи» Айн Рэнд,[4] и я, как всякая необразованная четырнадцатилетняя девчонка, воображала, будто все там понимаю. Я зашла в трейлер, сказав «всем привет»… и остановилась, потому что на меня смотрел ствол большого револьвера. А по другую сторону я впервые увидела Персиваля Орни Фоя.

— Эй, все в порядке, это моя подружка, — нервно произнес Хантер.

Тогда мужчина постарше медленно опустил пистолет и сказал: «У нас дела, девочка, и тебе лучше идти своей дорогой», а я пролепетала: «Извините, я просто забыла свою книжку, вот и зашла взять ее». Когда Персиваль увидел эту книгу, он взглянул на меня внимательнее. Он был хорош собой: стройный, мускулистый, со светлыми, золотистыми волосами и голубыми, как у всего клана Фоев, глазами. В ту пору ему было лет тридцать пять. Он слегка походил на Хантера, то есть юноша, доводившийся ему племянником, походил на него, но если у Хантера был довольно вялый рот и бессмысленный взгляд, то весь облик Орни указывал на стальную волю. Он отличался от всех мужчин, виденных мною до того дня, и, даже стоя под дулом его пистолета, я успела подумать, что этот человек запросто прикончит для меня Роя Боба Дидероффа, если мне удастся убедить его в том, что он этого хочет. Смотрел он на меня, наверное, пару секунд, но мне показалось, что полчаса, и я почувствовала себя почти так же, как раньше, под пронизывающим взглядом Роя Боба, только на сей раз не было никакой похоти, только любопытство, проявляемое, когда смотришь на некую диковину или, скажем, размышляешь, не купить ли щенка. Он спросил, прочла ли я уже эту книгу, и я сказала, что да, а он спросил, как мне понравилось, а я сказала: «Сильная вещь», а он поинтересовался, не отношу ли я сама себя к тем «атлантам», на плечах которых держится мир. Я промолчала, и он сказал, что это только тень тени, а не источник света, я пролепетала «сэр», а он взял меня за руку и повел к своей машине. Может быть, где-то на свете и есть другой наркоторговец, который, разъезжая по своим криминальным делам, не расстается с карманным томиком Ницше издательства «Викинг», но мне таких не попадалось. Он вручил мне книгу, и я сказала: «О, Ницша», он поправил меня, а я процитировала: «По пути к сверхчеловеку человек должен быть превзойден». Орни посмотрел на меня с удивлением, словно я собралась его укусить, и спросил: «Ты что, Ницше читала?» И я призналась, что только афоризмы из книжки «В мире мудрых мыслей», хотя меня так и подмывало заявить, что это моя настольная книга. Мне вдруг очень захотелось, чтобы он проникся ко мне уважением, причем столь особое, полезное желание возникло у меня впервые. Он сказал, чтобы я прочла книгу, а по его возвращении, это будет через месяц, мы ее обсудим. Впоследствии я узнала, что он по случаю закупил мелкооптовую партию этих книг и раздавал их, как общество «Гидеон» распространяет Библии. Персиваль Орни Фой был своего рода миссионером.

За книгу я взялась тем же вечером и должна признаться, что очень многое в ней оставило меняв растерянности, главным образом ссылки на другие, незнакомые мне произведения и философские термины. Мне пришлось заглянуть в Вагнера и прошерстить всех греков, которых он упоминает в энциклопедии, что уже само по себе было неплохо. Но основной смысл прочитанного до меня дошел, и это просто не могло не воспламенить эмоциональную четырнадцатилетнюю девицу, обуреваемую жаждой мести. Воля к власти! Тирания слабых! И к чертовой матери все это христианское лицемерие, всех этих поганых ханжей-методистов. Рабы, вот они кто! Я распалилась настолько, что совершила нечто вроде ритуального богохульства, пробравшись в молитвенный дом на Эмити-стрит и заставив Хантера оттрахать меня там, подвывая и хохоча, словно гоблин.