Долина костей - Майкл Грубер

— При личной беседе нет, сэр. Но она пишет то, что называет признанием.

— Вот как. И о чем там говорится?

— Ну, честно говоря, я пока не читал. Подозреваемая собирается изложить все в письменном виде, в особой тетрадке. — Паз произнес это с таким выражением лица, что Олифант поднял брови.

— О, это такого рода признание.

— То-то и оно. Все-таки она чокнутая.

— Хм. В любом случае, я чувствовал бы себя увереннее, будь у меня под рукой более пухлое досье. Побольше подробностей из ее прошлого. Так что, будь добр, проверь ее занятия и перемещения за последнее время. А заодно прояви интерес к жертве. Было бы не лишним понять, с чего дамочка вообще на нем зациклилась? В чем суть ее помешательства на этом малом и чего ради она его выслеживала? Чем больше у нас материала, тем меньше у нее шансов отмазаться, апеллируя к своей невменяемости.

— Хорошо, сэр. Я займусь этим. У вас ко мне все?

Олифант кивнул.

— Спасибо за… — Майор указал на пакет.

— Пышки, сэр, — подсказал Паз и вышел.

Вернувшись к своему письменному столу, Паз обнаружил, что помещение уже наполнилось обычным комплектом детективов, копов и клерков, а также привычным шумом телефонов, разговоров и стуком клавиш, сменившим царившую здесь всего несколько минут тому назад тишину. На душе у Паза спокойнее не стало. Конечно, плохо, что шеф так насел на него с вопросом о напарнике, ну да ладно, с этим он как-нибудь разберется. Что его беспокоило по-настоящему, так это интерес Олифанта к явно раскрытому делу. Обычно боссы ставят на вид те дела, с раскрытием которых дело обстоит хреново, особенно если преступление получило политический резонанс и на полицейское начальство давят сверху. Например, кто-то совершил серьезную ошибку, укокошив белого человека в штате Флорида. А раскрытые дела привлекают их внимание только в тех случаях, когда предполагается, что коп облажался, например, подбросил не тот ствол или перестарался, убеждая свидетеля дать правильные показания. Но Паз знал, что в случае с Дидерофф все чисто, как «Тайдом» отстирано, а значит, тут ветер дул с какой-то другой стороны. Впрочем, сомневаться не приходилось: свистело из Вашингтона. Кто-то в ФБР заинтересовался этой заговаривающейся особой, и этому кому-то необходимо, чтобы ее законопатили в каталажку по гроб жизни, а то и отправили на тот свет. Ладно, поглядим еще разок, что же это за мисс Дидерофф такая, медом намазанная?

Взяв с вертикальной стойки на письменном столе папку, он прочел форму А, обоснование задержания с краткими соображениями относительно того, почему вообще конкретное лицо заподозрено в совершении преступления, и обратился к расшифровке записанной на диктофон беседы, которую провел с этой женщиной в номере убитого. Читая, детектив вспомнил, что он увидел (или это ему померещилось) тогда, и у него возникло непроизвольное желание никогда больше не заглядывать в глаза данной особе. И вообще выбросить это воспоминание из головы… Переключиться на что-то другое: ага, вот и ордер на обыск.

Паз облегченно вздохнул и покинул кабинет, чтобы заняться обычными полицейскими делами.

Адрес на ордере привел его к плавучему домику, пришвартованному на Майами-ривер, в неприглядном месте под Восточно-западным путепроводом. Сам домик представлял собой ничем не примечательный продукт массового производства с плоским дном и крышей из шелушащегося бежевого стекловолокна. Спрыгнув на палубу, детектив распахнул снабженную алюминиевыми ставнями дверцу каюты, где обнаружил простой стол из огнеупорной пластмассы с умирающим филодендроном в глиняном горшке, несколько палубных стульев с нейлоновой сеткой, плиту, раковину и маленький холодильник. Вдоль противоположной переборки тянулось длинное, подбитое поролоном сиденье, под которым были устроены рундуки. Изрядно выцветшие желтые клетчатые шторы прикрывали окна, смягчая проникавший сквозь них солнечный свет. Паз проверил шкафчики, кладовую для провизии, буфетную и холодильник, но нашел только обычные кухонные принадлежности, полотенца и консервы — никаких наркотиков, никакого оружия. В тесное пространство носовой части была втиснута единственная койка, под которой, из экономии места, разместили ящики для белья и одежды. Паз быстренько переворошил содержимое — одноцветные хлопковые юбки, футболки, один свитер, носки и нижнее белье, все с ярлыками дешевых магазинов «Пенни» и «Кей март». В пластиковом мешке обнаружилось нечто похожее на поварской фартук, серое шерстяное платье, белый шарф и пара черных сапог с высокой шнуровкой. С крючка свисал дешевый макинтош.

Не упустил ли он чего? Нет, проживающая здесь была, по всей видимости, единственной женщиной в Южной Флориде, не имевшей ни купальника, ни шортов. На крохотной полочке в кабинке совмещенного санузла не обнаружилось никакой косметики, кроме лака для волос, наличие которого казалось не совсем уместным у женщины с настолько короткой стрижкой. Он поднял баллончик, потряс, не услышал дребезжания шарика и, удовлетворенно хмыкнув, скрутил крышку. Внутри обнаружились скатанные в трубочку бумажные деньги, долларов двести с небольшим. Мелкая заначка на непредвиденные расходы.

Вернувшись в спальню, Паз постоял в раздумье, как всегда делал в подобных ситуациях — в доме жертвы или подозреваемого, — и попытался прочувствовать характер владелицы помещения, первейшей особенностью которого была безупречная чистота. Пазу довелось послужить в морской пехоте, и он отметил, что здесь даже самый строгий сержант не нашел бы, к чему придраться. Ну а, кроме того, ему первый раз довелось наблюдать столь скудное убранство. У этой особы не было практически ничего.

Он встал на колени у постели и осмотрел содержимое висевшей над ней закрытой полки. Сначала книги: американская Библия в бумажном издании, зачитанная, со множеством пометок, судя по которым чаще всего владелица обращалась к Книге Иова и Евангелию от Иоанна. Другая книга, с позолоченным корешком, но сильно замусоленная, была напечатана арабской вязью, и Паз предположил, что это Коран. Житие Екатерины Сиенской с проповедями этой святой соседствовало с биографией Терезы Авильской, выпущенной издательством «Penguin». Брошюра с крошащимися пожелтевшими страницами под названием «Преданные до смерти: история ордена сестер милосердия Крови Христовой» сестры Бенедикты Кули и карманное издание книги «Бремя и благодать» Симоны Вайль. Паз быстро пролистал каждую книгу и нашел поляроидный снимок: европейского вида женщина в окружении примерно дюжины очень рослых черных солдат на фоне тонких стволов деревьев и темной листвы. Наряд загорелой особы состоял из голубого комбинезона и белого платка с убранными под него волосами, похожего на головной убор медсестры или монахини. Женщина и солдаты улыбались в камеру, зубы и глаза сверкали на фоне чуть ли не фиолетовой кожи. Солдаты были одеты в линялые кителя, шорты и сандалии. На груди скрещивались патронташи, на шеях висели начищенные до блеска «Калашниковы» или длинные темные винтовки более старого образца. Паз достал из кармана складную ручную лупу, присмотрелся и, как и ожидал, убедился, что белой женщиной была Эммилу Дидерофф. Поразительно, но все солдаты оказались молодыми девушками. Он спрятал фотографию в карман и возобновил поиски.

Книги удерживались на полке половинкой кирпича и большой розовой раковиной. В створке раковины обнаружились четки с крупными бусинами, а позади книг фотоснимок в дешевой рамке. Изваяние женщины, вид в три четверти.

Ее голову окутывало монашеское покрывало, лицо четко очерченное, красивое, с примечательно длинными узкими глазами, которые казались то ли прищуренными от солнца, то ли сфокусированными на какой-то внутренней реальности. Паз подумал, что где-то видел эти глаза, но не смог связать их с конкретным человеком. Между стеклом и рамкой был засунут цветной снимок привлекательной веснушчатой женщины в сером платье, белом переднике и белом головном платке и стоявшей перед резным дверным проемом. Несомненно монахиня, подумал Паз и поморщился, поскольку, по его мнению, для обета целомудрия эта женщина была слишком хорошенькой.

Рядом с морской раковиной стояло распятие, которое Паз взял, чтобы рассмотреть получше. Оно было искусно вырезано из какого-то темного, твердого и тяжелого дерева. И отличалось тем, что тело Иисуса не располагалось неподвижно на кресте, как в большинстве подобного рода изображений, а изгибалось в агонии, скривившись почти в форме буквы «S», и даже каждый отдельный палец скрючивался, указывая на боль. Мало того, фигурка Христа была приколочена к кресту самыми настоящими металлическими гвоздями, причем вбитыми не в ладони, как обычно, а в запястья. Распятый был невероятно худ, так что выступали все ребра, черен лицом и на каждой щеке были нанесены надрезы. Паза при виде этого ритуального предмета пробрало холодком: сначала какие-то странности при допросе, теперь жуть африканская. Он не мог отделаться от ощущения, что неизвестный резчик не просто изобразил символическую сцену, а, судя по тому, какое впечатление производила его работа, действительно был свидетелем сцены распятия.