Германия. Свой среди своих - Анна Мосьпанов

— Как можно тащить больного ребенка с температурой тридцать восемь на улицу?! — возмущалась я.

— Так принято, — вот и весь ответ.

Точно так же больного ребенка, если дело происходит утром или днем, ведут к ближайшему доктору. Для меня это было невероятно странно, непривычно, возмутительно. Со временем мы к этому, разумеется, привыкли.

Что касается скорой… Во-первых, она обязательно приедет. Не застрянет в пробках, не лишится колеса по дороге, не перепутает адрес.

Если, не дай Бог, какая серьезная авария, дело происходит на автобане, а движение перекрыто и не проехать, то скорая к вам прилетит. То есть действительно прилетит вдруг волшебник в красном вертолете, и все решится. Когда я впервые увидела изнутри оснащение обычной линейной машины скорой помощи… Ну, что сказать… Это был культурный шок.

Мне довелось быть свидетелем того, как именно работает служба скорой помощи в экстремальных ситуациях. Как-то раз в разгар рабочего дня мне позвонила в слезах моя близкая подруга со словами, что ЕЕ РЕБЕНОК ПОПАЛ ПОД МАШИНУ.

А она работает очень далеко. В Гамбурге. Живет неделю на другом конце страны и приезжает только на выходные. А папа ребенка был на курсах в этот момент, а… Я не все понимала, так как голос в трубке постоянно прерывался рыданиями.

— Его забирают… на вертолете. А я смогу приехать только поздно вечером… Поезд идет пять часов… Ты можешь что-нибудь сделать? Хоть что-нибудь?

Я немедленно созвонилась с отцом ребенка. Он уже был на месте аварии. Но у него еще не очень хороший немецкий, ему сложно понять тонкости. Попросила мужа подруги соединить меня с врачом скорой помощи.

— Да вы не волнуйтесь. Все хорошо. Похоже, отделался легким испугом. Рука сломана, это точно. Гематома огромная на лбу. А так вроде все нормально, — мгновенно отрапортовал доктор.

— А вертолет-то? Вертолет-то тогда зачем? — все никак не могла я успокоиться.

— Как зачем? Так быстрее. Мало ли… Вдруг какие-то внутренние кровотечения. Вдруг позвоночник. Что-то, чего я не увидел. Да вы не волнуйтесь! Все хорошо. И отца успокойте. Езжайте сейчас в университетскую клинику. Они минут через десять будут там. Езжайте в хирургию. В Notfallambulanz (приемный покой).

Мне все равно было дико не по себе. Руки тряслись, перед глазами какие-то точки малиновые разбегались. Даже думать боялась о том, что чувствовали в этот момент бедные родители. И вертолет… Он меня очень пугал. Наличие вертолета в моем дилетантском понимании свидетельствовало о существовании максимально тяжелых травм. Возможно, даже несовместимых с жизнью…

Потом уже, в больнице, папа мальчика рассказал мне, с какой скоростью работали все службы. Мгновенно приехала скорая. Провели первый осмотр, параллельно вызвали вертолет. К приезду отца, которого тут же нашли и проинформировали, полиция перекрыла все движение вокруг, расчистили подступы, посадили вертушку, ребенка погрузили туда — и вперед, в университетскую клинику. А папа остался разбираться с полицией и с женщиной, сидевшей за рулем. Ее, бедную, тоже в чувство приводить пришлось.

Приехала я в университетскую клинику, в хирургию. К дежурному.

— Здравствуйте, мне к мальчику… Только что на вертолете доставили.

Велели бежать в приемный покой.

Вбежала.

— Я… — дыхание сбилось, и не было никакой возможности выдавить из себя хоть одно предложение.

— Вижу, вижу, — кивнула головой медсестричка, — да вы не волнуйтесь! Спокойно. Никакой паники. Все хорошо. Воды хотите? Спокойно только. Ваш сын в полном порядке.

— Я — подруга. Сейчас отец приедет, он с полицией разбирается. А мама — только вечером.

Мимо проходил молодой доктор, взял меня за руку, зачем-то пощупал пульс.

— Да вы успокойтесь. С ребенком все замечательно. А вот вы не в форме. Сядьте, сейчас принесут воды. Когда приедет отец ребенка, мы пройдем туда. У него ничего страшного нет. Вы мне верите?

Приехал папа пострадавшего. Снова подошли к стойке. К нам вышел уже другой доктор.

— Ваш ребенок родился в рубашке. После такого столкновения отделаться переломом руки, причем даже без смещения — чудо! Мы проверили все, что можно. Сделали томографию верхних отделов позвоночника, рентген, УЗИ. Ничего. Только гематома на лбу. И рука сломана. Но все равно мы оставим его для наблюдения на сутки. Сейчас хирург наложит гипс, и мальчика перевезут в детскую клинику. Один из вас может пойти к нему. Наверное, лучше папа. А вы… вы — подруга? Подождите в коридоре.

Снова села ждать. Просидела почти час. Наконец не выдержала, подошла к регистратуре.

— А, вон хирург пошел. Эй, возьми девушку с собой к воздушному пациенту!

Хирург — огромный мужик с крупными волосатыми руками в зеленой больничной форме, надетой на голое тело:

— Вы со мной? Пошли! Только не бойтесь. Чего-то вы бледная. Девушки в обмороке нам тут не нужны. Там просто шишка огромная. Она выглядит страшнее, чем есть на самом деле.

Зашла. Ребенок улыбается. Гипс уже положили. Вот-вот должны подъехать ребята из внутренней службы перевозки и отвезти его из хирургии в детскую клинику. Рядом папа. Значительно менее бледный и намного более бодрый, чем я. Вошла сестричка. Обратилась ко мне и к хирургу одновременно.

— Вот вещи. Переведите, пожалуйста, отцу. Здесь разрезанная куртка, разрезанные брюки, рубашка. В случае аварии мы должны действовать быстро. Нет времени заботиться о сохранении одежды. Вы не в претензии?

Мы с отцом очумело затрясли головами. Нет, мы не против, что они разрезали куртку и привезли ребенка в клинику на вертолете.

— Мобильного не было с кармане. Спросите у полиции. Значит, у них остался. И вот еще. Это ваше.

Протянула мне запечатанный конверт. Сверху — стандартная наклейка. Фамилия, имя ребенка, год рождения, название больничной кассы.

— Что там?

— Это мы нашли в кармане брюк. Там 50 центов. Распишитесь, пожалуйста.

Эти 50 центов меня подкосили. Вертолет, приемный покой, гипс — это я все еще воспринимала. Но 50 центов, которые они вернули ребенку в запечатанном конверте со словами «Еще и на мороженое осталось!», меня добили.

Я не просто так настолько подробно описываю события того дня. Наверное, для людей, родившихся в Германии, все происходившее с момента аварии выглядело как само собой разумеющееся, но для нас с отцом ребенка вся схема поведения многочисленных служб, задействованных в спасении мальчика, казалась удивительным, идеально отлаженным механизмом.

Потом ребенка перевезли в интенсив детской клиники. Нам с его отцом тоже разрешили зайти в палату. Комната, набитая техникой. На три места. Рядом с нашим пациентом — еще две кровати. Точнее — кроватки.

В одной — крохотное тельце в шапочке, памперсе и перчаточках, опутанное проводами. Тельцу — 24 недели от зачатия. В другой — такое же тельце — 26 недель. Сестрички с ними разговаривают, поглаживают, убаюкивают, щекочут пяточки. Я таких крох никогда не видела. Безумно страшно и восхитительно одновременно.

Пускают в интенсив прямо в верхней одежде. Никаких бахил и халатов. Это я уж сама там разделась — очень жарко. А так — стой хоть в шубе.

К нашему герою прибежал педиатр. Осмотрел. Пришел детский невропатолог.

— А что ты любишь? Что ел на завтрак? Когда день рождения? Мы к тебе уже приезжали туда, на место аварии. Но ты, наверное, не помнишь.

Сестричка подключила к аппаратуре. Потом пришел профессор, шеф клиники.

— А, это тот самый мальчик, столкнувшийся с «мерседесом»? Я вижу, ты победил. Вот это да! Как тебе полет на вертолете?

— Здорово! — улыбка до ушей, и сияющая карминно-красная шишка на лбу. Бордовая полоса на шее и гипс. Собственно, и все.

Я поговорила со всеми, помогла отцу мальчика, ответила на вопросы врачей. Оставила всем свои телефоны — на случай, если…

— Мы подержим его в интенсиве до утра, понаблюдаем. Если все будет нормально, завтра переведем в обычное детское отделение и к вечеру выпишем.

Я договорилась о том, чтобы обязательно пустили маму, которая приедет только к ночи. Спросила, можно ли посидеть с ним здесь до утра. Просто посидеть. «Да, пожалуйста, — говорят, — стулья есть».

Попрощалась со всеми докторами и уехала домой.

Дома рассказала супругу-доктору о вертолете. Рассказывала с восторгом, смешанным с безграничным удивлением.

— Что тебя так умиляет? — удивился муж. — Это норма. Не далее как позавчера я тоже имел честь пообщаться с вертолетчиками. Причем не по поводу ребенка, попавшего в аварию. Там как раз показания к вызову вертолета стопроцентные…

И рассказал. Оказывается, на дежурстве он, работавший на тот момент в отделении геронтопсихиатрии, вызвал скорую к себе в больницу. Пациентка — женщина за восемьдесят, страдающая тяжелым психическим заболеванием. Именно это и было причиной ее нахождения в клинике. В тот вечер у бабушки начались проблемы с сердцем. Муж провел первые реанимационные мероприятия, но больную нужно было переводить в университетскую клинику. Соответственно, дежурный врач набрал 112 и вызвал скорую, попросив при этом, чтобы приехал Notarzt (врач неотложной помощи).