Иисус. Надежда постмодернистского мира - Том Райт

Здесь мы неизбежно сталкиваемся с двумя основными проблемами исторического описания. Прежде всего (и у меня нет сейчас возможности обосновать свои слова), я полагаю, что, несмотря на обилие различных точек зрения и богословских толкований, содержащихся в существующих письменных источниках, исторического материала в них все же не так много. Во–вторых, значительные разногласия возникли по вопросу о том, шел ли Иисус в Иерусалим с намерением отдать свою жизнь или, по крайней мере, осознавая грозившую ему опасность и не пытаясь ее избегнуть. Здесь мы возвращаемся к различию во взглядах Швейцера и Вреде. Последний, как и большинство богословов двадцатого века, отвергал идею о том, что смерть Иисуса была неслучайной или что oн, по крайней мере, не исключал возможности такого исхода. Швейцер, с другой стороны, изучая личность Иисуса в эсхатологическом и апокалиптическом контексте, сумел разобраться в странных на первый взгляд намерениях Иисуса. С учетом необходимых поправок и дополнений, мои предположения близки к идеям Швейцера.

Начнем, как и прежде, с главного символа. Один из выдающихся еврейских ученых Якоб Нойзнер недавно высказал предположение, что пасхальная трапеза Иисуса должна была стать дополнением и своеобразным противовесом его действиям в Храме. Хотя я не согласен с Нойзнером в оценке значения этих действий, по сути он прав. Поведение Иисуса в Храме и за пасхальной трапезой являются, как утверждалось в предыдущей главе, кульминацией двух направлений его деятельности. Своим проведением в Храме он окончательно бросил вызов господствовавшей символике. Храм был величайшими из иудейских символов, и Иисус, заявив о своей власти над ним, поставил свое служение и себя самого на его место. Тайная Вечеря стала избранным Иисусом символом царственного пира, достойного завершения нового исхода, Храмовые жертвоприношения символизировали встречу Бога завета со своим народом, прощение и надежду. Пребывание Бога среди них означало обновление и нерушимость завета, его любовь. И теперь Иисус своими действиями заявил: «Все, что олицетворял собой Храм, нашло новое и окончательное воплощение в его личности и делать.

Что же можно сказать о самой Тайной Вечере? Значение иудейской пасхальной трапезы ни у кого не вызывает сомнений. Разногласия возникают по поводу того, можно ли считать таковой Тайную Вечерю. Я лично в этом не сомневаюсь, несмотря па то что в свойственной ему манере ниспровергать авторитеты Иисус устроил ее в другой вечер. Пасха возвращала пирующих ко временам Исхода не только посредством воспоминаний. Она как бы утверждала их статус свободного народа, заключившего завет с Яхве. После вавилонского плена празднование Пасхи приобрело дополнительный смысл. С надеждой и верой пирующие мысленно обращались к истинному окончанию изгнания и обновлению завета. Возвращение из плена до окно было означать полное прощение грехов Израиля, ставших причиной изгнания. Потому пасхальная трапеза в период второго Храма сама по себе имела огромное значение, символизируя прошение грехов — эсхатологическое благословение нового завела.

Своей псевдо–пасхальной трапезе в окружении двенадцати последователей, которых он считал членами своей семьи, Иисус также придал особое символическое значение, попятное без слов. История Израиля достигла своей высшей точки, и, как свидетельствовала эта трапеза, апогеем стала и судьба самого Иисуса. Его действия с хлебом и чашей, подобно кирпичу в руках Иезекииля или разбитому сосуду Иеремии, были исполнены пророческим символизмом и указывали на предстоящий суд и спасение Израиля, которые, по убеждению Иисуса, в самом ближайшем будущем должен был совершить Яхве. В данном контексте его слова возвращали слушателей ко всему связанному с пленением и исходом, давая понять, что надежда Израиля вскоре осуществляется через его, Иисуса. Эту смерть следует рассматривать в более широком контексте истории искупления Израиля, поскольку именно она должна была стать ее решающим моментом. Разделившие с Иисусом трапезу стали народом обновленного завета, получившим «прощение грехов», как знак окончания изгнания. Объединившись вокруг него, они образовали истинный эсхатологический Израиль.

Что же означает подобная трактовка Тайной Вечери в рамках понимания личности Иисуса и его намерений? Мы уже упоминали о том, что от каждого Мессии ожидали победоносной войны с врагами Израиля и восстановления Храма, где Яхве встречается со своими народом, даруя благодать и прощение. Но, как свидетельствуют предыдущие главы, призыв, с которым Иисус обращался к своим современникам, был вдвойне революционным. Для того, чтобы принять этот призыв, Израиль должен был вновь стать светом мира, но не путем военных побед, а «подставив другую щеку» и «пройдя второе поприще». Ломая привычные стереотипы и традиции, Иисус звал своих последователей взять крест и следовать за ним, сопровождать его в новое царство, о приближении которого он им возвестил. Я полагаю, Иисус серьезно относился к своей проповеди. Он сам прошел весь путь, предложенный им ученикам, «Он подставил другую щеку, прошел второе поприще и понес своей крест. Он стал светом мира и солью земли. Он был олицетворением Израиля ради спасения самого Израиля». Иисус победил зло, приняв на себя его самые страшные излияния.

Как только мы придем к пониманию самого важного, нам станет ясен смысл загадочных высказываний, сопровождающих главное символическое действие. Я вновь хотел бы остановиться на трех моментах. Лука (23, 31) приводит странные слова Иисуса, сказанные им по пути на Голгофу: «Ибо если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим что будет?» Они являются частью предостережения иудейским женщинам об осуждении, грозившем им и их детям, и пробуждают в памяти многочисленные библейские пророчества о грядущей гибели города, отвергшего своего истинного Царя и не пожелавшего идти путем мира. Этими словами Иисус дал понять, что его собственная смерть от рук Рима стала предзнаменованием для отвергшего его народа. Римляне обвинили его в преступлении, которого он, в отличие oт множества его соотечественников, не совершал. Он был зеленеющим деревом, они — сухим.

Следует отметить, что данное высказывание не содержит и намека на учение об искуплении, хотя именно в его контексте Церковь рассматривала смерть Иисуса с самых ранних дней своей истории. Это не размышления апостолов о распятии, а живые слова самого Иисуса. Они свидетельствуют о наличии неразрывной связи между его смертью и судьбой Израиля. Возвестив суд Божий над Храмом и всем народом, Иисус первым понес наказание, которое символизировало расправу римлян со своими мятежными подданными.

Эта тема обретает дополнительное значение во второй «загадке». Иисус сказал: Сколько раз хотел Я собрать чад твоих, как птица птенцов своих под крылья, и вы не захотели! Се, оставляется вам дом ваш пуст». В этих словах содержится еще одно предупреждение о суде над покинутым Богом Храмом. Образ птицы с птенцами красноречиво свидетельствует о намерениях Иисуса в связи с предстоящим судом. В представлении читателя возникает картина пожара. Птица собирает под крыло своих птенцов, и, когда огонь отступает, их находят живыми и невредимыми, укрытыми ее обгоревшим бездыханным телом. Иисус пожелал взять на себя наказание, грозившее городу и всему народу. Подобно Илие в Сир. 49, 10, он надеялся отвратить гнев Божий от Израиля. Однако это уже не представлялось возможным. Судьба Иисуса была нерасторжима с будущим Иерусалима, но его жители отвергли предложенное им благословение.

Третье загадочное высказывание содержится в ответе Иисуса Иакову и Иоанну. Готовы ли они пить чашу, которую предстояло испить ему самому, и креститься крещением, которым крестился он? «Чаша», упоминаемая также в описании сцены в Гефсиманском саду, символизирует страдания и мученическую смерть. В пророческих писаниях она нередко называется чашей гнева Господня. Слово «крещение», вероятно, относилось к ожидавшим Иисуса испытаниям, на которые указывало Иоанново крещение, символизировавшее Исход из Египта. Иисус должен был разделить участь Израиля и таким образом положить начало истинному Исходу.

Мне удалось рассмотреть эти три высказывания лишь в самой краткой форме. Но, если мы используем их как средство истолкования главного символического действия пасхальной трапезы, картина вырисовывается весьма отчетливо. Иисус, очевидно, считал собственную смерть центральной частью своего призвания, неразрывно связывавшего его служение с судьбой Израиля. Это проливает свет на пророчества о страданиях, столь многочисленные в синоптических Евангелиях. Их подлинность продолжает подвергаться сомнению, однако Тайная Вечеря и изученные нами пояснения создают необходимую основу для их толкования.

Все это становится понятнее в контексте веры иудеев эпохи второго Храма в грядущее эсхатологическое искупление, как отмечал Альберт Швейцер еще столетие назад, В рамках главного повествования о пленении и освобождении прослеживается важная побочная сюжетная линия, встречающаяся в библейских и более поздних текстах. Избавлению должен был предшествовать период ужасных страданий, именуемых Мессианской Скорбью. Страшные несчастья обрушатся на Израиль, но затем наступит новый век искупления и прощения грехов. По утверждению Швейцера, Иисус предвидел грядущие испытания, «periasmos», и желал взять на себя их тяжесть. Этим объясняется его призыв к ученикам бодрствовать и молиться, дабы не подвергнуться «periasmos». Подобные предположения приобретают особую достоверность, если сопоставить их с рассказами об иудеях, также считавших себя носителями страданий израильского народа: Маккавейских мучениках, пророках и праведнике, чьи гонения, смерть и воздаяние описаны в книге Премудрости Соломона (гл. 2–3). Похожие темы поднимаются и в кумранских повествованиях.