Чудовище без красавицы - Дарья Донцова

– Да ну? – изумилась Лерка. – А мне кажется, «Спокушки» существуют с основания телевидения.

– Вы о чем? – строго поинтересовался Аким.

– Папа, – пояснил Филя, – на телевидении есть программа «Спокойной ночи, малыши», вот о ней и речь.

– Но они употребляли какое-то другое слово, – не успокаивался учитель.

– «Спокушки», – ответила Лера, – так все говорят, просто сокращение!

Аким Николаевич резко отодвинул от себя тарелку, прокашлялся, поднял указательный палец…

– Папа, – быстро начал ветеринар, – ты опоздаешь к новостям, пара минут всего осталась!

Педагог еще раз издал звук «кха, кха», и понеслось:

– Как словесник, человек, всю свою жизнь преподающий детям основы русского языка и литературы, я не могу смириться с тем, во что превратилась наша лексика. Вспомним времена Петра I. В те далекие годы…

У меня начало сводить скулы. Лерка возила вилкой в тарелке, Томка устало села на табуретку и уставилась немигающим взглядом в стол. Филя мрачно кивал головой, я наклеила на рожу улыбку и погрузилась в транс.

Надо отдать должное Акиму, он был опытным преподавателем и великолепно знал, что монотонные речи усыпляют. Поэтому примерно через каждые пять минут мужик делал паузу. Мы, обрадованные тем, что поток заезженных истин иссяк, просыпались и начинали воспринимать окружающий мир. Тут-то свекор и обрушивал на нас новую порцию сентенций.

– Совсем не осталось людей, которые умеют правильно произносить числительные! Ну-ка, – он ткнул пальцем в Лерку, – ну-ка быстренько скажи восемьсот шестьдесят девять в творительной падеже, ну…

Лерка напряглась:

– Восьмисот…

– Нет.

– Восьмиста…

– Нет.

– Восьмистами…

– Садись, два, – сообщил Аким.

– Ну при чем тут «Спокушки»! – взвилась Лерка.

– Дети должны смотреть развивающие программы десять минут в день, – отрезал педагог, – а не всякую дрянь! На телевидении совсем ум потеряли! Создали передачу про постельные дела, залезли, можно сказать, в кровать к гражданам, хорошо хоть поздно показывают! А люди! Такое про себя рассказывать. Вон одна заявила: мой супруг занимается мастурбацией! Стыд и позор, даже не покраснела!

– А, – обрадовалась Лерка, – вы тоже любите передачку «Про это» смотреть! Прикольная штука!

Аким Николаевич совсем пожелтел.

– Я никогда не смотрю подобные мерзопакости…

– Откуда вы тогда знаете, про что там говорят? – хихикнула Парфенова.

Но Акима оказалось не так просто сбить с толку.

– Мои дети, имею в виду и Олега тоже, выросли нормальными людьми, полезными членами общества, они не курят, не пьют, не заводят любовниц…

Я уставилась в тарелку. Между прочим, Олег курит, вот крепкие напитки не употребляет совсем, только пиво, и насчет любовниц правда. Куприн не бегает по бабам. Может, он любит меня, а может, времени нет на шашни… По моему глубокому убеждению, ловеласничают те, у кого слишком много досуга.

– А все потому, – гудел Аким, – что в раннем детстве они видели перед глазами положительный пример отца, а не стыдные передачки с голыми девками.

При этих словах Лерка разинула рот, чтобы достойно ответить старику, но в тот же миг из коридора раздался дикий грохот. Все полетели в прихожую. В Тамариной спальне заливалась нервным лаем Дюшка, не решавшаяся бросить новорожденных.

Взору открылась дивная картина. На полу, сжимая в руках отодранную от стены вешалку, сидел Олег. Муженек с головы до ног извалялся в грязи, плащ, брюки, портфель, даже кепочка были в черно-серых пятнах. Очки съехали у Куприна на кончик носа, шарф отчего-то свисал из кармана, а на ногах у него красовались чужие ботинки. Мой майор не носит белые вельветовые тапочки или, по крайней мере, не делает этого в начале ноября.

На пороге, держась за косяк, стоял Семен, надо признать, он выглядел еще хуже: слой грязи, покрывавший Сеню, оказался толще…

– Вы где были? – оторопело спросила Томуська. Сеня громко икнул, по коридору поплыл сильный запах перегара, и тут только до меня дошло наконец, что парни пьяны в лоскуты.

– Вы где были? – повторила Тома недоуменно. Сеня снова икнул и тихо сполз на порог. Голова его зацепилась за ручку, издатель в изнеможении закрыл глаза и громко захрапел. Олег, сохранивший какие-то рефлексы, сообщил из-под вешалки:

– В экс… в экстрем… в центре…

– В каком? – обозлилась я. – В каком центре можно так нажраться? В том, где изучают влияние водки на организм мужчины?

– Мы пили коньяк, дуся, – сообщил Олег, – дусин пусик хлебал коньюсик!

До сих пор алкоголики вызывали у меня только чувство глубочайшего отвращения, но отчего-то Сеня и Олег казались просто смешными. Да и какие они пьяницы! Наверное, в жизни каждого человека случается день, когда его укладывает на лопатки зеленый змий.

Олег попытался встать, потерпел неудачу и повторил:

– В центре, в центре экстремальной медицины.

– Это что ж за медицина такая? – изумился Филя, отделяя вешалку от Олега. – Первый раз слышу.

Но Куприн лег на пол и, пробормотав: «Меня завтра в семь разбудите», оглушительно захрапел.

Мы с Томуськой растерянно переглянулись. В такую ситуацию мы попали впервые. Впрочем, я, прожившая все детство с запойными хануриками, великолепно знала, что делать, и принялась раздавать указания:

– Начнем с Семена. Филя, бери его за руки, а мы за ноги, и потащили в спальню.

– Что за медицина странная, – продолжал бубнить ветеринар, пытаясь оторвать от пола тело Сени, весившее больше центнера.

Наши мужья люди корпулентные, и тот и другой с трудом влезают в шестьдесят четвертый размер костюма.

– Не надо нести, – приказала я, – лучше тащить. Держите ему голову.

– А как его на кровать уложить? – спросила Тома.

– Никак, на полу поспят, очень полезно, не будет остеохондроза, – рявкнула я, пиная Сеню. – Ну, раз, два, взяли.

– Что за медицина странная, – зудел Филя, – прямо интересно! Экстремальная! Это как?

– Так, – выпалила я, отпуская ногу Сени. – Очень просто. Это когда вместо скальпеля – столовый нож, взамен остальных инструментов – топор, а у изголовья медсестра с монтировкой!

– Зачем с монтировкой? – спросил туго соображающий Филя.

Я утерла рукавом пот.

– Когда велят давать простой наркоз, она бьет один раз, а ежели требуется глубокий, долбасит трижды. Хватит болтать, давай волоки его!

Но тут Сеня неожиданно сел и открыл глаза.

– Во, – обрадовалась Лерка, – сейчас сам поползет! Слышь, Сенька, давай по-пластунски в спальню, а то у нас руки не казенные!

Семен окинул нас мутным взглядом, глубоко вздохнул, раскрыл рот… Раздался отвратительный звук…

– Фу, – заорала Лерка, – да они ужинали гнилыми лягушками, ну и вонизм!

– Сейчас, сейчас уберу, – кинулась за ведром и тряпкой Томочка.

Парфенова надула хорошенькие губки и сказала хранившему мрачное молчание Акиму:

– Вот, любуйтесь, плоды вашего воспитания! Может, все-таки следовало разрешить Олегу хоть изредка смотреть «Спокушки»?

Аким Николаевич метнулся в комнату и с силой захлопнул дверь. Раздался грохот, это плохо закрепленная Филей вешалка опять упала на Олега.

Через час мы сумели справиться с ситуацией. Сеню устроили в спальне, на ковре, подсунув ему под голову подушку, Олега вкатили в нашу комнату… Коридор вымыли, вешалку прибили покрепче и, чувствуя неимоверную усталость, отправились пить чай на кухню. Аким Николаевич затаился в комнате. Я не утерпела и тихонечко заглянула в щелку. Свекор что-то писал, согнувшись над столом. Наверное, готовился произнести завтра обличительный монолог.

– Может, еще картошечки? – предложила Тома.

– Если не трудно, – попросил Филя, – упарился весь, и есть охота…

Парфенова вздернула ярко подведенные бровки. И тут из прихожей донеслось тихое, какое-то деликатное треньканье. Недоумевая, кто бы мог явиться в такой час, я распахнула дверь и увидела… пьяноватого папеньку, заискивающе улыбающегося.

– Вот, доча, проведать пришел.

Я чуть не треснула его по башке стоявшей в углу стремянкой. Мой папашка большую часть жизни провел по лагерям и зонам. Говорят, бывают удачливые воры, грабящие картинные галереи и банки… Но мой отец самый простецкий мазурик, в основном крал кошельки из карманов или уводил у раззяв-пассажиров багаж на вокзале. Но каждый раз его хватали за руки и волокли в милицию. В конце концов папашке надоело разбойничать, возраст уже не юношеский, да и зона здоровья не прибавляет. Потеряв все зубы, заработав язву, гипертонию и чесотку, Ленинид заявился ко мне и кинулся в ноги.

Нам пришлось его вымыть, вылечить и приодеть… Справедливости ради следует отметить, что жизнь на нарах надоела Лениниду до зубовного скрежета. В последней колонии, где он мотал срок, всех желающих обучали профессии столяра, специалиста по производству мебели. Вот папуля и начал применять полученные навыки на практике. Сначала переоборудовал и застеклил балкон, потом построил в прихожей шкаф. На этой стадии к нам заглянула соседка Наташка, та самая, которая наняла меня заниматься со своим сыном Темой… Шкафчик ей очень понравился, и она предложила Лениниду сделать такой же у нее дома, пообещав заплатить. Возведение гардероба завершилось свадьбой.