Вечная командировка - Анатолий Гладилин

Мы не успели отойти от крыльца. Инженеру представился случай отличиться.

Тяжелой походкой подошли пятеро подвыпивших парней. На нас они не обратили внимания, хотя мы стояли в двух метрах от них.

— Вот здесь он, сам видел, — сказал самый молодой и здоровый из этой компании.

В сущности, у него было очень доброе лицо, но начесанные на лоб волосы и выпитая водка придавали ему бандитское выражение.

— Сейчас мы Кольку вызовем, — сказал другой, поменьше.

Насколько я успел его разглядеть, он был черняв, с тонкими чертами лица. Вот такие интеллигентные на вид, хлипкие «мальчики» с твердым волевым взглядом обычно являются заводилами.

Трое остальных парней олицетворяли собой «темную массу» и разминались.

— Эх, закурить бы, — сказал парень с челкой.

— Сейчас достанем, — сказал заводила.

«Масса» захлопала себя по карманам. Папирос ни у кого не осталось.

— А ты знаешь, что этот гад мне сказал, — начал парень с челкой и замолк. Краешком глаз он увидел протянутую руку с пачкой сигарет. У меня еще остались московские, с фильтром. От неожиданности парень смутился.

— Спасибо вам, парочку можно?

Компания настороженно, искоса меня разглядывала.

— Вот что, вы, конечно, хорошие ребятишки, но сейчас давайте по домам. Поздно уже шляться. Завтра на смену.

— А мы что, перекурим, и все, — ответил кто-то из «массы».

— Ну и отлично. Давайте по домам.

И они ушли. Правда, бывает, что не уходят. Все бывает.

…Инженер провожал меня до гостиницы. На перекрестках под фонарем топтались группы рабочих в спецовках. Грузовики с крытым кузовом тормозили, и шофер кричал:

— Кому на бетонный?

Братск — город молодости и будущего. Это не Иркутск с заборами и ставнями. Здесь каждый рабочий идет, как к себе в дом, в любое общежитие, столовую, управление, в Дом спорта. Почти половина рабочих учится (Пожалуй, уже это говорит об очень многом.) И конечно, на Братской ГЭС побывало невероятно много корреспондентов. И здесь слово «корреспондент» звучит не очень лестно. Слишком много били в барабан, в литавры, подымали шум — и все по поверхности. О Братской ГЭС ничего толкового еще не написано.

Но среди самих строителей есть много ребят, которые хотят написать умную, правдивую книгу. Многие выпускники гуманитарных институтов идут работать на котлован или воспитателями в общежития.

Это полезно. Но вот что странно.

Как правило, они проходят две стадии.

П е р в а я.  Вот, я думал встретить здесь героев, а на самом деле? В воскресенье на правом берегу пьянка. Драка — общежитие на общежитие…

В т о р а я.  Но те же ребята выходили на работу в страшные морозы. Причем актированные дни устраивали не из-за рабочих. Нет, люди выдерживали. Машины не выдерживали. Железо ломалось. Представляете?

…Причем через это прошли почти все молодые инженеры, техники.

Странно не то, что рабочие и пьют, и дерутся, и совершают чудеса героизма, и учатся.

Странен этот взгляд на рабочих, как на людей совсем другой породы.

Почему такой разрыв?

Наверно, потому, что молодое поколение, воспитанное на образцах героизма, на подвигах, на высоких словах, представляло наш рабочий класс этакими колоссами, вдохновенно перевыполняющими план.

Давайте вспомним старую истину: героями не рождаются.

Ведь мы же все люди, одинаковые, обыкновенные. И если он колотит молотом, а я высчитываю на логарифмической линейке, мы не разные, а просто выполняем разную работу, одинаково нужную стране.

Итак, героями не рождаются. Время, обстоятельства делают героев.

А время сейчас самое подходящее,

Наша страна  р а б о ч а я. Не потому, что у нас все стучат молотами, а потому, что все работают. Мы не Франция. Не страна рантье, где люди могут прожить всю жизнь, не ударив палец о палец, на проценты дедушкиных капиталов.

Надо понять сущность нашей страны.

«Выполним план к 20 декабря» — это не надоевшие лозунги. Это смысл нашей жизни. Мы не знаем отдыха, мы в постоянном напряжении. Поэтому мы и обогнали почти все страны. Но нам еще очень долго бежать. И мы бежим быстрее всех. Нам нельзя останавливаться. Пятилетки сменяются семилетками, и дальше будут десятилетки, двадцатилетки или уж не знаю что, но движение, движение вперед будет продолжаться.

И настоящие строители, настоящие герои нашей страны те люди, кто понял, что их жизнь не прогулка по бульвару (прошел — отдохнул на скамейке), а вечная борьба, вечные трудности.

«И вечный бой — покой нам только снится».

И тот, кто сознательно или бессознательно пытается выйти из борьбы — «отдохнуть у этой речки», — рано или поздно убеждается, что он выброшен из жизни, что он лишний, чужой.

И как бы человек ни хитрил, ни ловчил, но, если он не понял смысла нашей жизни, он отстает, он не с нами, и в конечном итоге оказывается, что он уже нас не понимает, он против нас.

И может быть, если бы мы чаще, подробнее и умнее разъясняли именно эту сторону нашей жизни, — ей-богу, мне и моим товарищам значительно уменьшилось бы работы.

Ведь врагов, исконных, оставшихся по наследству, уже почти нет. Волей обстоятельств нашими врагами становятся те, кто не захотел с нами идти, кто остановился.

ГЛАВА III

Мы летим над морем, по которому плавно плывут пушистые льдины. Только это не море. Пятый океан, воздушный. И льдины — это облака. Земля окутана синеватой студенистой оболочкой. А с земли кажется, что воздух прозрачен и невидим. Много узнает человек уже с высоты девяти тысяч метров.

В Москве будем через семь часов. А в Москве окажется, что прошло всего два часа. Пять часов выпадают из суток. Подарок. Можно их использовать «в личных целях».

Я сижу во втором салоне «ТУ-104». Дикая жара. Не умеют еще регулировать температуру.

Я не знаю, что сейчас — день или ночь. В Иркутске люди еще спят. А за окном самолета солнечный день. Яркий зайчик бродит по лицу моего соседа. Сосед морщится, но не просыпается.

Я достаю письмо — получил его в Иркутске, на главпочтамте. Теперь самое время прочесть.

«Послушай, Алешка, ведь это очень глупо. Я же все понимаю. Я же знаю лучше тебя, чем ты сам. Да, где-то тебе не повезло. Может, тебе нужна женщина, которая бы жила одним тобой, была бы верной подругой. Что-нибудь вроде Сольвейг. Ушел Пер Гюнт на тридцать лет, а она сидит на пороге своей избушки и поет песни и смотрит на дорогу. Но я не Сольвейг. Мне, может, тоже нужен человек, который бы молился на меня. И ты знаешь, отсутствием внимания со стороны мужчин я никогда не страдала. Я не рассказывала, а ведь мне несколько раз очень серьезные и умные люди делали предложение. И из них я бы вила веревки. А они не хуже тебя, Краминов.

Потом, нужна ли я буду тебе через тридцать лет, располневшая, пожилая женщина, когда ты прибежишь ко мне на лыжах, как сделал Пер Гюнт. А ведь ты прибежишь. И ты будешь тогда старым и разбитым, принц Пер, и никому не нужным. И может, ты схватишься за голову и скажешь: всю жизнь метался, искал счастье, а оно было рядом. А будет поздно. Время не вернуть.

И ведь самое главное, Алеша, не в каких-то бытовых неурядицах. Ты просто боишься меня. Ты боишься своей любви ко мне. Ты боишься, что в один прекрасный день ты никуда от меня не уедешь. И тогда полетят к черту все твои выдуманные высокие слова. Собственно, так в жизни и бывает. Романтика молодости постепенно переходит в простую житейскую мудрость. И так со всеми. Не ты первый, не ты последний.

Я же тебя не заставляю отказаться от работы, варить обед, толстеть и называть меня «мамочкой». Но пойми: да, было время первых героев революции, когда требовалось дикое напряжение и люди сгорали на работе. Но теперь совсем другое время. Скажем спасибо нашим отцам, но нам-то надо жить по-другому. Вдумайся: если в двадцатые годы забирали излишки черного хлеба, то теперь правительство серьезно озабочено увеличением товаров широкого потребления для населения. Это, прости меня, азбука, но как ты, так хорошо зная людей, не можешь понять самого главного: чем живут твои современники. Они работают так же, как ты, и делают нужное стране дело, но цель их жизни не только построить, допустим, очередную доменную печь и умереть. Им хочется жить, и радоваться, и узнавать новое, и отдыхать, и иметь квартиру и машину, и уехать в отпуск за границу. И на это наши люди имеют полное право.

У тебя же получается так, будто ты стоишь на посту, и стоит тебе вздремнуть, как пройдет враг. Но и часовых сменяют, дают им отдых. А ты сам лезешь: нет, не сменяйте меня! Посмотри хотя бы на своих сотрудников. Уверена, вряд ли еще найдется такой сумасшедший, как ты.

И тебе же хочется отдохнуть, остановиться. Вот почему ты боишься меня, вот почему ты бежишь от меня. Подальше от соблазна. А то, мол, не выдержу.

Не придумал ли ты сам себе страшную жизнь, Краминов?»