Давай попробуем вместе - Елена Гайворонская

Я двигаюсь бесшумно, как кошка. Не специально. Просто это стало нормой моей жизни.

«Чё ты растопался, как слон? Захотел пулю промеж глаз? «Чехи» не глухие…»

Голоса. Мужской и женский. Женский принадлежит Ирке.

– Ты сказала ему про нас? – спрашивает мужчина.

– Я не смогла… – В Иркином звучат виноватые нотки. – Он пришел так неожиданно. И был таким странным. Мне показалось, у него с головой не все в порядке. Ну, после Чечни… Я побоялась, мало ли чего…

– Ты спала с ним?

– С ума сошел! Как ты мог подумать…

Я шагаю из темноты в прямоугольную камеру торгового зала. Они разом умолкают, резко оборачиваются. Ирка и тот рыжий хлыщ в стильном пальто. Ирка отпрянула, будто увидала призрак. Ее лицо с густо наведенными глазами и кроваво-красными губками в электрическом свете кажется неестественно постаревшим…

И я вдруг понимаю: мне наплевать. Может, у меня и впрямь не все в порядке с головой, но я чувствую себя слишком усталым и постаревшим для того, чтобы разыгрывать дурацкую сцену оскорбленного самолюбия и ревности к давно ушедшему неизвестно чему…

«Как прежде уже не будет. Никогда…»

Я просто выкладываю ключ от Иркиной квартиры на прилавок:

– Всего хорошего, – и выхожу под моросящий полуснег-полудождь, внезапно ощущая облегчение от обретенного одиночества.

Если это была любовь, то я ее больше не хочу.

– Огонь!

Мы засели в окопах возле села с труднопроизносимым названием и лупили по нему из всего подряд. А оттуда палили по нас. Нормальные военные будни. Я уже привык к дикому грохоту войны. К немереному количеству водки, которую, когда привозили, мы вливали в себя, как горючее в автомобиль, чтобы заспиртовать мозг и атрофировать страх, жалость, тоску, отчаяние – все, что нормально и естественно там, но вредно и не нужно здесь. Иначе можно сойти с ума…

Каждая горная деревушка встречала нас ощетинившимися баррикадами, катакомбами черных ходов, опутавших каждый дом, а когда мы все же туда попадали – косыми злобными взглядами жителей, мирных настолько, что лучше лишний раз не поворачиваться спиной. Лично мне привыкнуть к этому было гораздо сложнее, чем к атакам боевиков. Не знаю, кто как, а я все меньше и меньше ощущал себя воином-освободителем, припоминая слова Алексея: «Нечего нам было вообще сюда соваться… Мы для них чужие… Так было и так будет всегда…»

– Огонь!

А потом, может, услышим:

– Вперед!

И тогда уже – кто кого.

Атака… Сердце испуганно екает, когда ты, сжав в руках автоматный ствол, выбрасываешь из зыбкой защиты узкого окопа свое затекшее тело, такое удивительно хрупкое и беззащитное в эти секунды. И ты стараешься не думать о том, что того, кто сидел сейчас рядом с тобой, через минуту может не стать. Не думаешь вообще ни о чем, чтобы не допустить иной мысли, еще более невероятной в ее жути: в следующий момент может не стать тебя…

Я уже знал, что должен выстрелить первым. Иначе завтра для меня может не быть. Но я боялся этого завтра из страха переступить полустертую уже черту, за которой заканчивался инстинкт самообороны и начинался азарт разрушения…

Иногда я думал, что им легче с их фанатичным «Аллах акбар». Аллах дал жизнь, он же взял. Все просто… Эта жизнь– лишь коридор. Все лучшее – после… Но в этом может таиться погибель. Мы, в трех поколениях старательно отлучаемые от Бога, лишь сейчас открывшие его, но так до конца не понявшие и не принявшие, мы цепляемся за свою земную юдоль как за самое большое сокровище. И готовы сражаться за него даже с самим Всевышним…

Я видел смерть. Я видел ее столько, что хватило бы на сотни таких, как я. Но так и не понял до конца, что же она такое… Наверное, это знают лишь те, кто переступил незримую черту, разделяющую два мира – живых и тех, кто был ими прежде… Но никто из тех не вернулся, чтобы рассказать оставшимся здесь, что же нас ожидает там: светящийся тоннель или черная дыра? А быть может, зияющая пустота…

И для меня, пока живого, смерть была страхом. В первую и последнюю очередь. Страхом мучительным, тягучим, животным, унизительным. Сперва не отпускающим ни на миг, позже – притуплённым водкой и временем… И еще он был облегчением. Оттого что сегодня этим вселенским откровением овладел не ты. И стыд за это чувство. За то, что оно мерзко, унизительно, и ты ничего не можешь с собой поделать, и оно приходит снова и снова… Всякий раз после очередного боя. Быть может, остальные испытывали то же самое? Я не спрашивал…

Когда «чехи» начинали сдавать позиции, первыми в селения входили ВВ – внутренние войска. Мы, пехота, – на подхвате. Иначе наших ребят осталось бы еще меньше. Алексей, напротив, ушел в первых рядах. Он искал «кровника». Пять лет назад какой-то подонок украл тринадцатилетнюю сестру Алексея, изнасиловал и продал в рабство в горы, одному из известных наркодельцов, до которого Алексей сумел добраться в годы первой чеченской. Остался сам похититель, по слухам ушедший с Радуевым.

«Джихад».

– Он же русский, Алексей, – удивился я, услыхав от Кирилла это слово.

– Он местный. Живет по их законам. И таких, как он, боятся сильнее, чем всех нас, вместе взятых. Джихад – для «чехов» гораздо больше, чем наш бумажный закон. Проклятые дикари… – Сморщившись, он закашлялся, облизнул пересохшие губы. Нас здорово мучила жажда: на «передке» вечная проблема нехватки воды. – Вот войдем в чертово село – попьем.

– Не говори, – мрачно поддакнул Гарик. – Воюй им, а ни жратвой, ни водой не могут обеспечить, козлы…

Это, по-видимому, относилось к высокому командованию, сидящему где-то далеко, в мирной предновогодней Москве.

– Говорят, какой-то хрен обещал к праздникам все закончить, – пробурчал Денис.

– Ага, а «чурок» предупредили?

– Эх, тоска тут, ребята… – вздохнул Макс. – Хоть бы к Новому году слинять отсюда. В нашем клубе такой тусняк будет…

Хрустальный замок до небес,Вокруг него дремучий лес… —

напел он в такт орудийному грохоту. – Эх, как только выберемся, всех приглашаю. Выпивка за счет заведения.

– Ловлю на слове, – тут же отозвался Кирилл.

– Огонь! – На пробегающем по окопу Василии новенький бушлат. Трофейный.

Я уже спокойно относился к этому. Мы вовсю уплетали трофейную жрачку. В отличие от доблестных федеральных войск снабжение «бандитов» поставлено не в пример лучше. В их рюкзаках мы находили консервы всех видов и мастей, американские сигареты. У какого-то пижона с изрешеченной пулями головой извлекли бутылку джина. Мы опустошали рюкзак, а труп укоризненно глядел на нас единственным тусклым глазом. Мне сделалось не по себе, но Кирилл, пнув тело ногой, равнодушно заметил, что парень знал, на что шел. У него были документы подданного ОАЭ и фотография, где еще была целая голова и лицо, весьма симпатичное, а рядом скалилась большегрудая красотка.