Двойник поневоле - Дмитрий Аркадьевич Захаров

Амфитеатр взревел. Люди вскакивали с мест, на арену летели гнилые фрукты, нубийца, вооруженного длинной гастой в левой руке и сикой — коротким, в локоть длиной, обоюдоострым мечом — в правой, осыпали проклятьями. Гаста считалась основным его орудием; сабинское копье, с утяжеленным долом, предназначалось для рукопашной схватки.

— Фракиец, смелей! — кричали люди. — Кровь пролита!

— Режь его, Целодус!

Симпатии зрителей были на стороне фаворита схватки, к тому же нубиец проявлял несвойственную представителям его племени робость, — держался на дистанции, используя для этого длинное копье.

— Я буду твоей, Целодус!

Все тот же звонкий голос.

Предплечья нубийца были замотаны толстым слоем промасленной ветоши, такая своеобразная защита наподобие римской маники-наручи могла уберечь его от скользящих ударов ксифоса; фракийцу же приходилось полагаться на круглый щит, с помощью которого он отражал удары гасты, и главным образом на свои железные икры и отменную реакцию.

— Иди лови рыбу в болоте, нубиец! — прокричал Целодус, чем привел в восторг зрителей.

Черное лицо бестиария скрутила гримаса бешенства. Оскорбление ему, представителю народа, считающего ловлю рыбы в мутных водах Нила недостойным занятием. Он кинулся на врага, не помышляя о защите. Этого и ждал фракиец. Он проворно уклонился корпусом, подставив под удар щит, острие копья скользнуло по прочной древесине, сбив округлый железный умбон. Нубиец по инерции пробежал еще пару шагов, открылась для удара меча его блестящая от пота спина. Целодус успел пожалеть о столь легком исходе поединка.

— Целодус Фракиец! — надрывалась девушка на трибуне. — Мое сердце принадлежит тебе!

Зрители отозвались восторженными криками, предвкушая скорую расправу над презренным нубийцем. Фракиец обернулся к трибунам, ища глазами кричащую девушку. Ужас сковал его члены, страх впился в сердце, и оно зашлось в бешеной скачке. В ложе для высокопоставленных особ рядом с худым и желчным патрицием Клавдием Ромусом, известным пристрастием к юным мальчикам, сидела красивая темноглазая женщина, мафорий оливкового цвета небрежно покрывал ее голову. Клавдий наливал в кубок вина, что не мешало ему внимательно следить за ходом поединка. Кричала, несомненно, сидящая с ним рядом женщина, но причина страха, охватившего суеверного фракийца, крылась в младенце, которого она держала на руках. Он был абсолютно голым, с взрослым взглядом кошачьих зеленых глаз и полным ртом острых, как ножи, зубов. Вот младенец вытянул руку в сторону сражающихся гладиаторов, помедлил самую малость и опустил вниз большой палец.

Рука, держащая меч, онемела, пальцы ослабли. Нубиец восстановил утраченное вследствие броска равновесие, замахнулся копьем. Младенец улыбался. Зубы в его рту были испачканы чем-то красным. Клавдий вел беседу с темноглазой женщиной как ни в чем не бывало, догадка озарила сознание гладиатора, — патриций не видит ужасного младенца на коленях собеседницы, как и все прочие зрители, собравшиеся на представления в Колизее. Целодус замешкался, и боль пронзила плоть…

7

Их было двое, подвижные, молодые. Удар нанес тот, что был повыше ростом и покрепче товарища; спортивный костюм с эмблемой на груди «Пума» не сковывал его движений. Авдееву помогла уникальная подвижность, которую он не утратил с возрастом. По набережной прогуливались горожане; трудно было поверить, что здесь, в исторической части Петербурга, среди бела дня может начаться уличная драка.

— Ты нашего друга обидел, отец! — сказал высокий. Он неторопливо спускался по ступеням, уверенный в собственном превосходстве.

Сергей тяжело дышал; удар противника попал в солнечное сплетение.

— Настучал мальчишка! — морщась от боли, проговорил он.

Мирно плескалась вода в Неве, носились прогулочные катера, играла музыка. На противоположном берегу возвышался Исаакиевский собор, стройные громады домов, построенных в девятнадцатом столетии, украшали парадную линию городской набережной.

— Зачем настучал? — пожал плечами высокий. — И так все ясно! Белый! — прикрикнул он, и его товарищ послушно шагнул вперед. — Договорись с человеком, как у нас принято! — Он подмигнул.

Белый извлек из пакета литровую бутылку виски, с черно-желтой большой этикеткой на квадратной грани.

— «Джонни Уокер»! — Он соблазнительно облизнулся. — Двенадцать лет выдержки! От такого пойла не бывает похмелья, старик!

— Ты и не пробовал! — доброжелательно улыбался высокий.

Трясучка прошла. Древний инстинкт поглотил все прочие эмоции, кроме одной. Он защищает женщину от врагов. Оголенная истина, сбросившая оковы технократической цивилизации.

— Точно говоришь, мальчик! — снисходительно улыбаясь, сказал Авдеев. — Не по мне напиток. Боюсь привыкнуть! Если бы ты спиртяги предложил, я бы еще подумал…

Лицо высокого потемнело от прилившей крови.

— Второй раз не промахнусь, старик! — Он нанес удар ногой в бедро соперника.

Лоу кик был рассчитан на простачка, — слишком очевиден. Охнула женщина, прогуливающаяся по набережной, громко воскликнул ее спутник — благообразного вида седой худощавый мужчина. Вокруг дерущихся стремительно образовалась небольшая толпа, увлекаемая инстинктом коллективного бессознательного, как щепки весенним половодьем несущиеся к водовороту.

— Сейчас прикончу! — азартно воскликнул парень и ринулся вперед, полагаясь на превосходство силы и молодости.

Было несложно. Сергей ушел корпусом влево, и его молниеносный боковой удар пришелся противнику в челюсть. В воцарившейся тишине что-то хрустнуло, лязгнули зубы, и парень с коротким стоном упал ничком вниз, ударившись плечом о выступающую каменную ступень. Зашлось в груди сердце; все-таки возраст, помноженный на похмелье, давал о себе знать. Ему повезло. Более длительной схватки он не выдержит. Сергей схватил за руку стоящую за его спиной Настю.

— Уходим! — выдохнул он.

Они устремились в сторону вздымающегося темной громадой моста Лейтенанта Шмидта. Авдеев прихрамывал на больную ногу, но, как гласит военная мудрость, иногда бегство — самое разумное из всех возможных решений! Добежав до автобусной остановки, Настя без сил опустилась на скамью.

— Все… — простонала девушка, — не могу больше!

Сергей сел рядом. Дыхание со свистом вырывалось из легких, пульс зашкаливал за сто тридцать ударов в минуту. «Стар ты для таких забав, мужик! — подумал он. — Вон, шпана уличная уже иначе как отец не обращается!» Говорят, что о смысле жизни люди начинают задумываться, когда она на исходе, а он до сих пор ведет себя как рефлексирующий подросток. Хромая, пришел в военкомат, дышал на молодого офицера перегаром. На что надеялся? А потом дважды — с перерывом на посещение храма — подрался с какими-то странными парнями, защищая не менее странную девушку, рассказавшую неправдоподобную историю!

Сергей вытер тыльной стороной трясущейся ладони пот со лба.

— Знаешь, Настя! Раз уж я ввязался в это дело, тебе придется рассказать мне все остальное!

— Я все рассказала!

— Значит, не все! — жестко ответил Авдеев. — Есть причина, по которой эти ребята прицепились