Глаз бури - Екатерина Мурашова

– Зачем? – как мне показалось, почти спокойно поинтересовалась я.

– Это долгая история. Но у нас с вами есть время, царевна, – лениво грассируя, процедил он.

– Если вы сейчас же не отпустите меня, – сказала я. – То Туманов поджарит вас на медленном огне в кухне своего ресторана. И я не буду особенно торопиться вас спасти.

– Насчет кухни, это вряд ли, – все так же медленно возразил Ефим. – Наоборот. Пока вы здесь, Туманов у меня на крепком крючке и сделает все, что я захочу.

– Еще одна попытка? – ухмыльнулась я и непритворно зевнула. – Как вы, право, скучны и неоригинальны. Могли бы для другого раза придумать что-нибудь новенькое. Кстати, в каком балагане вы позаимствовали этот дурацкий опереточный наряд?

Его лицо осталось прежним, но мне показалось, что мои слова задели его за живое. Однако, он переборол себя и на провокацию не ответил.

Выдержав паузу, я решила, что правильнее будет все же воспользоваться случаем и разузнать все, что можно.

– Ваша почтенная матушка знает, что вы держите меня в плену?

– Нет, помилуйте, разумеется, нет!

– То есть, если я сейчас начну кричать, кто-то может и поинтересоваться тем, что происходит?

– Маман нет дома, а слуги… Да, они могут заинтересоваться, но в определенных пределах… Во всяком случае, нас с вами их интерес никак не затронет, поверьте…

– И все же я, с вашего позволения, попробую. Чуть позже… А сейчас… Почему Михаил Туманов так похож на портрет погибшего Николая, вашего брата?

– Потому что они родственники. Николай и его брат. Это просто.

– Значит, Михаил и ваш брат тоже? Это кое-что объясняет. У вас разные отцы? Или матери?

– Мать у нас на всех одна, – усмехнулся Ефим. – А поскольку она сама вылезла из низов с помощью череды замужеств, можно предположить, кто из троих сыновей в конце концов оказался ей милее…

– Но как же все это произошло?

– Я могу только предполагать. Какая-нибудь случайная связь с мясником, кучером, кухонным рабочим, булочником… Маман упрямо лезла вверх по социальной лестнице, но ведь происхождение и ранние впечатления за пояс не заткнешь. Душой и телом ее, по-видимому, всегда тянуло к плебеям. Таким большим, грубым, брутальным… Возможно, она пеклась тогда о репутации Николая. Эта репутация должна была быть безупречной со всех сторон. И никакого брата, рожденного от матери-вдовы, в его биографии не предусматривалось. А потом… Во всяком случае, я явно не участвовал ни в каких ее расчетах. Что ж, маман сделала свой выбор. Бог ей судья. Но ведь вы, Софья Павловна, не продавали в детстве молоко…

– Даже если бы я выступала с бродячими акробатами, для вас бы это ничего не изменило, – надменно сказала я.

– Поверьте, акробатку я, не задумываясь, оставил бы Михаилу… В отличие от маман и братца, меня совершенно не занимают плебеи. Мне нравятся чувства равных, способных оценить… Впрочем, для братца и маман чувства и вовсе не существуют. Постель для них обоих – лишь место для удовлетворения инстинктов или, напротив, делания карьеры…

– Вы негодяй.

– Безусловно.

– Подлец.

– В какой-то мере.

– Я вас ненавижу.

– Чудесно! Обожаю сильные чувства. Меня это возбуждает.

– Я не желаю с вами больше разговаривать!

– Отчего же? – как-то очень искренне изумился Ефим. – Извольте, по крайней мере, прояснить причину. Чем я вам так нелюб? Если рассматривать все мои «подлости и негодяйства» по совокупности, то я в этой жизни не сделал и малой доли того, что довелось совершить моему славному братцу. Я никогда не грабил на дорогах, не брал денег и протекций за любовь, не рушил семей и репутаций. До появления Туманова в нашей жизни и маменькиного рокового решения я не занимался шантажом, подлогами и брезговал клеветой. Я был легкомысленным лентяем и повесой, но… не более того!

В чем же дело, Софи? Не в том ли только, что с Тумановым вы уже успели разделить ложе, а со мной – еще нет? Это поправимо, и, поверьте, я вас не разочарую. Это не мое самомнение говорит, есть люди… женщины, которые могли бы вам подтвердить… Мы все-таки братья, и вкусы и обычаи у нас в чем-то схожие от природы. Особенно в тех делах, где разум почтительно умолкает… Графиня К., госпожа Н., вдова генерала М…. Жаль, что нет в живых бедняжки Лизаветы, она была бестия еще та, но об вас очень почтительно отзывалась…

В этот момент мне показалось, что я все поняла. Конечно, ведь Лиза служила раньше у Шталей и была любовницей Ефима. Он заставлял ее шпионить для него, а она… Возможно, дело было даже не в ее симпатиях, а в том, что Туманов предложил ей больше денег. За деньги Лиза готова была сделать все! А Ефим как-то узнал о том, что она готова разоблачить его тогда, когда он был к этому еще не готов, и… убил ее!

С воплем «Убийца!» я кинулась на Ефима. От неожиданности он едва успел перехватить меня, но все же получил пару царапин на физиономии. Поделом ему!

Далее он усадил меня в кресло, прижал запястья и довольно серьезно начал объяснять, что Лиза была влюблена в него, слушалась каждого его слова, и даже помыслить не могла предать его интересы. Он ее не убивал, и даже физически не мог этого сделать, так как весь вечер и ночь, когда произошло убийство, провел в английском клубе, где его видели по крайней мере человек тридцать. Следователь Кусмауль уже проверял его алиби, и я могу при желании поинтересоваться. Что же касается ситуации в принципе, то он, Ефим, в силу природного устройства и полученного им воспитания, признает лишь победы ловкости и ума, а крайнем случае нечто из театрального реквизита (в этот миг он указал подбородком на валяющуюся на полу маску). Все же, что связано с кинжалами, пистолетами и прочими кровавыми обстоятельствами, вызывает у него лишь неудовольствие и брезгливость, так как, видите ли, недостаточно для него тонко и сообразно.

Некая извращенная логика в этом монологе присутствовала, и я перестала вырываться, поинтересовавшись при этом, как же в таком случае расценивать негодяев с ножом, послуживших невольной причиной моего с Тумановым знакомства.

Поморщившись, Ефим сообщил, что оборванцев наняла окончательно обеспамятевшая от ревности графиня К., да и убивать Туманова им было не велено. Только покалечить.