Крушение России. 1917 - Вячеслав Алексеевич Никонов

В тот же день Покровский пригласил участников конференции на предварительное официальное заседание конференции. Начало работы не настраивало на оптимистический лад. «С первых же слов становится ясно, что делегаты западных держав получили лишь неопределенные инструкции, у них нет никакого направляющего принципа для координирования усилий союзников, никакой программы коллективного действия для ускорения общей победы»[1582], — констатирует Палеолог.

18 января император дал официальный прием участникам конференции в Малом дворце Царского Села, «на котором вел себя с обычной безукоризненной любезностью, но упорно избегал затрагивать любые темы, кроме самых банальных»[1583]. Обменивались добрыми словами по поводу нерушимости Антанты. «На обратном пути в Петроград я наблюдаю у лорда Мильнера, у Шалойа, у Думерга одно и то же разочарование от всей этой церемонии, — заносит в дневник французский посол. — Внутренне я думаю о том эффекте, который извлек бы из таких обстоятельств монарх, увлеченный своим делом… Я представляю себе всю игру вопросов и инсинуаций, намеков и претензий, излияний и лести, которой поддался бы он. Но царь, как я уже часто замечал это, не любит на деле своей власти.

На следующий день в Мариинском дворце конференция открылась. Покровский неумело председательствует, дискуссия расплывается и начинает буксовать. Общий настрой западных делегаций — необходимо начать решительные и согласованные выступления на всех фронтах и в кратчайший срок. Все еще исполнявший обязанности начальника штаба генерал Гурко берет быка за рога, заявив, что «Россия доныне лишена была возможности в полной мере проявить свои силы ввиду недостатка в военном снабжении»[1584]. Но именно этот вопрос — о военных поставках — становился наименее решаемым. Российская сторона была вынуждена пойти на большие уступки. Не помог и специальный обед, устроенный Николаем для первых лиц делегаций, где он подтвердил свою готовность приложить силы к ускорению общего наступления. Покровский информировал императора: «Установленные таким образом и оказавшиеся весьма крупными размеры нашей потребности в предметах, подлежащих ввозу к нам из союзных стран, должны были подвергнуться известному сокращению сообразно довольно ограниченной провозоспособности русских железных дорог и наличного, главным образом, в распоряжении Великобритании, морского тоннажа, могущего быть использованным для доставления в наши порты означенных предметов»[1585].

Но дело было далеко не только в неразвитости российской железнодорожной сети или загруженности британского флота. На первый план выходили вопросы политические. Пообщавшись в Петрограде с послами и со вхожими к ним лучшими российскими умами, высокопоставленные представители западных правительств пришли к выводу, что оказывать нам помощь в нужном объеме просто нельзя: власть работает на Германию, повсюду воровство и вредительство, собственная промышленность в разрухе и так далее. Такая страна помощи действительно не заслуживала. Вместе с тем, столицы западных союзников были заинтересованы в усилении военной и политической поддержки со стороны России. Так, в разговоре с императором 21 февраля Думерг добился гарантий на получение Францией после войны территорий по левому берегу Рейна, что держалось в полном секрете от англичан вплоть до Октябрьской революции, когда большевики скандальным образом обнародуют секретные договоренности царского правительства[1586].

Но и добиваясь чего-то от России, в общении с официальным Петроградом союзные делегации заговорили языком Прогрессивного блока и Земгора, повторяя весь их традиционный набор аргументов, который, как мы знаем, далеко не во всем соответствовал истине. 26 января Палеолог устроил завтрак, к которому были приглашены генерал Поливанов, прогрессивные члены Госсовета и думское руководство кадетов. Разговоры вертелись вокруг политики, российские гости начал и горячиться и тогда Думерг призвал их к терпению. «При одном слове «терпение» Милюков и Маклаков вскакивают, как ужаленные:

— Довольно терпения!.. Мы истощили все свое терпение… Впрочем, если мы не перейдем скоро к действиям, массы перестанут нас слушать»[1587].

Стоит ли удивляться, что после нескольких таких завтраков и обедов их участник генерал Кастельно, впервые посещавший Петроград, в духе полного взаимопонимания делился с думскими депутатами своим возмущением по поводу того, что «поведение многих министров, особенно Штюрмера и Протопопова, показывает, что в России есть еще сильная партия сторонников Германии, лишенная возможности явно агитировать за мир, но усиленно работающая теми путями, которые закрыты для международной дипломатии»[1588]. Он, полагаю, даже не подозревал, что Штюрмер уже давно не был министром.

Глава британской делегации Мильнер встречался в Петрограде с Гучковым, Родзянко, Поливановым, Сазоновым, Милюковым[1589]. Затем лорд отправился в Москву под весьма благовидным предлогом, о котором сообщила пресса в конце января: «Его Величеством королем английским пожалован Московскому городскому голове М. В. Челнокову орден свв. Георгия и Михаила»[1590]. Церемония вручения награды была торжественной. Ее сопровождали встречи Мильнера с руководством Союза городов и Земским союзом. На одну из них князь Львов пришел с большим написанным текстом (Локарт назвал его меморандумом), содержание которого должно было привлечь авторитет главы британской делегации для дальнейшего «давления на императора». Суть зачитанного Львовым текста состояла в том, что Земгор, которому всячески мешали Протопопов и другие темные силы, героическими усилиями удерживал на своих плечах дело национальной обороны, и именно им должна быть адресована внешняя военная помощь. Требовалось также создание правительства, «вышедшего из думских кругов и пользовавшегося доверием народа»[1591]. По утверждению князя, если решение не будет принято в ближайшее время и отношение императора к общественным организациям не изменится, то в течение трех недель в стране начнется революция[1592].

Мильнер пообещал всяческую поддержку, и по возвращении в Петроград во время аудиенции вывалил на императора весь набор аргументов оппозиции. В представленном на встрече конфиденциальном письме Николаю, объясняя неготовность пойти навстречу российским просьбам и перечисляя целый список прегрешений власти, якобы делающих помощь России неэффективной, лорд писал: «Я лично не в состоянии подкрепить чем-либо это утверждение. Я могу только указать, что это известно мне из многих независимых источников, достойных доверия и, вероятно, хорошо осведомленных». После бесед с этими источниками лорд вынес убеждение, что Россия «в состоянии делать для себя больше, чем она делает. Для этого нужна лучшая организация… При виде великолепной работы таких новых и добровольных организаций, как земство и Союз городов, невозможно сомневаться в способности русского народа подняться до уровня опасности и в способности его импровизировать новые методы устранения ее». А в увеличении военно-технической помощи России было фактически отказано: «Ресурсы западных союзников не неисчерпаемы. Их производительные способности напряжены уже до последнего предела, и финансовая проблема, перед которой они стоят, приобрела величайшую серьезность»[1593].

Полагаю, от оппозиционеров Мильнер узнал гораздо больше, чем поведал императору. Сопровождавший его генерал Вильсон после встреч со Львовым