История с географией - Евгения Александровна Масальская-Сурина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот когда лето пришло, мы не смогли получить это разрешение. Брат ездил навестить своих в Аткарск, Тетушка и Ольга пали духом и поселились на даче в Петергофе, окруженные заботой приехавших из Киева Ариадны и Елены.
Морской военный, старший из сыновей моего свекра, попал в плен в Ревеле и был вывезен в Россию к отцу, а его жена осталась в Ревеле, чтобы ликвидировать мебель и сундуки. Анатолий и мой свекор имели дела в морской администрации и уезжали ранним утром в Петербург. Я тоже ездила туда, как на службу, пытаясь получить разрешение на въезд, которое мне так до сих пор и не дали, выстаивая в очереди перед всеми консульствами, и не было никого, кто мог бы мне разъяснить, как поступить. Многим удавалось перейти границу, просто удосужившись провести пару недель в деревне или городке неподалеку от границы. Именно таким образом члены семьи Чеховец, ставшие нашими близкими друзьями, смогли вернуться к себе в Сурвилишки, находившиеся в том же уезде, что и Свенцяны, красивое поместье, которым они владели, как и многие польские помещики. Но опасаясь за здоровье Тетушки и особенно за ее измотанную нервную систему, я не взяла на себя смелость повесить на нее ярмо нелегального пересечения границы. Я надеялась все еще найти возможность получить законное разрешение.
Глава 58. Граница
Прошло три летних месяца, исключительно посвященных нашему отъезду всей семьей в Глубокое, а я так и не получила законного официального разрешения. В довершение всему весной мне прислали письмо из Глубокого, в котором говорилось, что Макар запил, и я должна срочно приехать, поскольку он начал распродавать земли. Каждую секунду новые мученья. Накануне Пасхи, видя, что финансы подходят к концу, я измучилась, что не могу достаточно давать Алине, которой явно не хватало той пожизненной ренты, которую я ей выплачивала ввиду постоянного повышения цен.
Дима окончил корпус и получил офицерский чин. Он предложил отпустить его с товарищами в Глубокое. Они бы проверили слухи, которые ходили относительно Макара, уговорили бы его не пить и отдохнули бы после утомительного учебного года. Я была рада, что отправила Диму, обеспечив его деньгами. Он хотел попробовать пересечь границу в районе Пскова. Но прошло шесть недель, и Дима вернулся. Он просидел в приграничной деревне, поскольку не смог перейти границу, так как это было очень опасно. Мне пришлось утешаться той мыслью, что бедный мальчик, совсем исхудавший, поправился, поскольку смог хорошо питаться.
Позднее Алина подняла вопрос об отъезде в Подольск к тете Терезе, как и обычно. Там можно было найти хлеб. Отъезд был назначен на конец июня. Дамы продали всю свою обстановку и в один прекрасный день семья отправилась в путь. Они поехали в Киев, а затем в Подольск. Письмом она сообщила о своем прибытии в Подольск. Я продала бриллиантовую брошь, доставшуюся мне от матери, чтобы покрыть их дорожные расходы, возвращаясь все время к мысли, что Дима должен быть под моим покровительством. Закончив корпус, он все еще не состоял на службе и вот еще и уехал. Как узнать, что он собирается предпринять, если я не получала никаких новостей, а почта больше не работала.
В конце июля один из наших больших друзей в Академии узнал из достоверного источника, что через пару дней немцы займут Петербург. И поскольку я только что получила письмо от брата, который предложил приехать к нам помочь получить разрешение на выезд, я совершила крайне необдуманный поступок, который был, вероятно, роковым. А может, так и должно было быть, а может я просто была нетерпелива, и меня подтолкнул к этому страх остаться без гроша в осажденном городе и без продовольствия. Я доверилась словам большого друга, который советовал мне покинуть город, не теряя времени, и предостерег моего брата от приезда в Петербург, если тот не хочет разлучиться с семьей, так как немцы наступали.
Я тотчас же отправила брату телеграмму и пошла на вокзал за билетами на поезд в Москву. Все было сделано за секунду. С порывистостью, не свойственной мне от природы и в которой я раскаиваюсь до сих пор, поскольку моя Тетя не хотела, чтобы с ней обращались как с куклой, не приняв решения самостоятельно о том, что делать. Большой друг мог и ошибиться, подобная паника была необдуманной. На деле же не паника меня толкала, а страх остаться без средств и сесть на шею брату, который должен был думать о своей семье. Не я ли провела три месяца, понапрасну надеясь получить разрешение на выезд? А в Москве сидел генеральный консул Германии и, обратившись к нему, я могла бы надеяться достичь своей цели. Короче, два дня спустя мы покинули дачу Рест. Но, скрепя сердце, я вспоминаю об этих трех неделях в августе, которые нам пришлось провести в Москве.
Тетушка несла караул, как и мы все, поселившись у друзей. Леля приехал нам на помощь в Москву, но его усилия были безуспешны. Долгие ожидания в генеральном консульстве Германии, долгие очереди по каждому запросу и в итоге после таких мучений, отказ официальный и категорический, так как трижды мы настойчиво просили это «Erlaubnis»[320], мой брат даже привез письмо от Ледницкого. Ничего не помогло. У них были разумные причины, говорили они, закрыть границу всем без исключений. Кровь прилила у меня к голове:
– Благодарю Вас, сударь, – сказала я, обращаясь к типу, сидящему с видом всемогущего Бога (может быть, это был сам консул или его секретарь).
– Уверяю Вас, что смогу перейти границу и без Вашей помощи.
Бог улыбнулся мне сочувственно.
– И отправлю Вам einen Gruß aus Deutschland[321], – продолжила я, повернувшись к нему спиной, слишком разозленная, чтобы слушать его ответ, который он и без того пробормотал сквозь зубы.
– Уезжаем, уезжаем, – сказала я ошеломленному брату, который, однако, не горел желанием, чтобы Тетушка уехала в Германию. Она бы не смогла быстро вернуться. И мы решили уговорить ее поехать в Аткарск с
