Горбун, Или Маленький Парижанин - Поль Феваль

Пероль сказал правду: все действительно были одеты по-походному: в сапогах, при шпорах и боевых шпагах, в дорожных куртках. Созывая приспешников, Гонзаго потребовал, чтобы они оделись именно так, и это тоже вносило немалую лепту во всеобщую тревогу и опасения.

— Кузен, — проговорил вошедший первым Навайль, — мы снова к вашим услугам.

Гонзаго, покровительственно улыбнувшись^кивнул. Пришедшие по обыкновению учтиво поклонились. Сесть Гонзаго не предложил никому. Взгляд его перебегал с одного лица на другое.

— Ладно, — едва шевеля губами, процедил он, — я вижу, что явились все.

— Нет, не хватает Альбре, Жиронна и Шаверни, — возразил Носе.

Воцарилось молчание: все ждали, что скажет предводитель.

— Господа де Жиронн и Альбре исполнили свой долг, — сухо отрезал он.

— Проклятье! — воскликнул Навайль, — Вы изволите выражаться слишком мрачно и коротко. Мы ведь не ваши подданные, а короля.

— Что же до господина де Шаверни, — продолжал принц, — то он от вина стал слишком совестлив, и я лишил его доверия.

— Благоволите пояснить, ваше высочество, — попросил Навайль, — что это значит: «лишил его доверия»? Нам что-то говорили о Бастилии.

— Бастилия обширна, — проговорил принц, и в его улыбке появилась жестокость, — места хватит и для других.

В этот миг Ориоль был готов отдать свое только что полученное и милое сердцу дворянство, половину всех своих акций и любовь мадемуазель Нивель в придачу, только бы очнуться от этого кошмара. Господин де Пероль стоял в уголке у камина — недвижный, печальный, бессловесный. Навайль взглядом просил совета у своих приятелей.

— Господа, — уже другим тоном вновь заговорил Гонзаго, — я прощу вас не заниматься господином де Шаверни или еще кем-то. Вам скоро предстоит действовать. Поразмыслите хорошенько, доверяете вы мне или нет.

Он окинул собравшихся тяжелым взглядом, заставившим всех опустить глаза.

— Кузен, — тихо проговорил Навайль, — в каждом из ваших слов звучит угроза.

— Кузен, — отозвался Гонзаго, — слова мои очень просты. Угрожаю не я, угрожает судьба.

— Да что же происходит? — послышались голоса.

— Ничего особенного. Партия подходит к концу, мне нужны все мои карты.

Люди невольно пододвинулись поближе, но Гонзаго, отстранив их королевским жестом, встал спиною к огню и принял позу оратора.

— Семейный совет соберется сегодня, — начал он, — и председательствовать на нем будет его королевское высочество.

— Нам это известно, принц, — заметил Таранн, — и мы тем более удивлены, что вы велели нам так одеться. Представать перед собранием подобного рода в такой одежде не принято.

— Это верно, — согласился Гонзаго, — но на совете вы мне не потребуетесь.

У всех одновременно вырвался удивленный возглас. Люди стали переглядываться, а Навайль сказал:

— Значит, речь идет о том, чтобы снова поработать шпагой?

— Возможно, — ответил Гонзаго.

— Ваша светлость, — решительно проговорил Навайль, — я могу говорить только за себя…

— Вам не следует говорить даже за себя, кузен! — прервал его Гонзаго. — Вы становитесь на скользкую дорожку. Предупреждаю, мне не нужно будет даже вас толкать, чтобы вы опрокинулись: достаточно будет перестать держать вас за руку. Но если вы все же хотите что-то сказать, Навайль, подождите, пока я не обрисую как следует нашу ситуацию в целом.

— Я и ждал объяснений от вашей светлости, — сказал молодой дворянин, — но я тоже предупреждаю: со вчерашнего дня мы передумали о многом.

Несколько мгновений Гонзаго смотрел на него с сожалением, после чего, казалось, взял себя в руки.

— На совете вы мне не потребуетесь, господа, — повторил он, — вы будете мне нужны в другом месте. Для предстоящего вам дела придворные наряды и парадные шпаги не годятся. Смертный приговор вынесен, но вы же знаете испанскую пословицу: «От кубка до рта, от топора до шеи…» Палач уже ждет.

— Господина де Лагардера, — перебил Носе.

— Или меня, — хладнокровно возразил Гонзаго.

— Вас, ваша светлость? Вас? — послышалось кругом. Испуганный Пероль выпрямился.

— Не стоит дрожать, — продолжал принц с еще более надменной улыбкой, — выбирать между нами будет не палач, но, имея в качестве противника такого дьявола как Лагардер, который сумел найти могущественных союзников даже в заточении, я буду чувствовать себя в безопасности лишь тогда, когда над его трупом лягут шесть футов земли. Пока он жив, пусть даже со связанными руками, пока ум его работает, губы могут двигаться, а язык говорить, каждому из нас придется держать руку на эфесе шпаги, ногу в стремени и получше беречь свою голову.

— Свою голову… — вздрогнув, повторил Носе.

— Клянусь небом, это уж слишком, ваша светлость! — вскричал Навайль. — Пока вы говорили про себя…

— Боже милостивый! — забубнил Ориоль. — Игра что-то портится, я больше так не могу.

С этими словами он шагнул в сторону двери. Она была открыта; в прихожей перед залой де Неверов виднелись вооруженные гвардейцы.

Ориоль попятился. Таранн захлопнул дверь.

— Это вас не касается, господа, — проговорил Гонзаго, — успокойтесь, эти молодцы находятся здесь, дабы оказать должные почести господину регенту, а чтобы выйти отсюда, вам не придется проходить через переднюю. Я сказал, что нужно получше беречь свою голову, — это вас обидело?

— Ваша светлость, — отозвался Навайль, — вы перебираете в средствах. Людей вроде нас угрозами не остановишь. Мы были вашими верными друзьями, пока речь шла о том, чтобы следовать дорогой, достойной дворян, но сейчас, кажется, тут лучше подойдет Готье Жандри со своими людьми. Прощайте, ваша светлость!

— Прощайте, ваша светлость! — в один голос повторили собравшиеся.

Гонзаго горько рассмеялся.

— И ты туда же, Пероль! — сказал он, видя, что фактотум пододвинулся к остальным. — Ах, как все же правильно я вас всех ценил, господа хорошие! Постойте-ка, мои верные друзья, как назвал вас господин Навайль, еще несколько слов. Куда вы идете? Неужто вам нужно говорить, что эта дверь ведет прямо в Бастилию?

Навайль, взявшийся было за ручку двери, замер и положил ладонь на эфес шпаги. Гонзаго расхохотался. Он стоял, скрестив руки на груди, и, казалось, один сохранял спокойствие среди всех этих напуганных людей.

— Разве вы не видите, — продолжал он, посылая всем сразу и каждому в отдельности презрительный взгляд, — разве вы не видите, что я ждал вас здесь, таких честных и порядочных? Равве не говорили вам, что я был с регентом один на один с восьми утра до полудня? Разве вы не знаете, что теперь в мою сторону дует ветер, даже ураган милостей? Он так силен, что, возможно, сломает и меня, но вас гораздо раньше, приверженцы мои, клянусь вам! Если сегодня — последний день моего могущества, то мне не в чем себя упрекнуть, я славно использовал свой последний день. Все ваши имена занесены в список, который лежит на столе у господина де Ма-шо. Стоит мне сказать лишь слово, и он станет списком влиятельнейших вельмож, скажи я другое слово, и он превратится в перечень изгнанников.