Жизнь и творения Зигмунда Фрейда - Эрнест Джонс

Эти идеи Ранка зарождались постепенно. Я заметил их еще в марте 1919 года, когда встретил его с беременной женой в Швейцарии. Он удивил меня, заметив мрачным тоном, что мужчины не представляют какой-либо важности в жизни, сущностью жизни является отношение между матерью и ребенком. 16 марта 1921 года он прочел странную работу перед Венским обществом об отношениях между состоящими в браке партнерами; он утверждал, что они, в сущности, повторяют отношения между матерью и ребенком (поочередно с обеих сторон). Фрейд в очень редких случаях заранее определял день окончания анализа пациента. Ранк же теперь пристрастился так поступать в каждом случае без исключения, существенно сокращая таким образом продолжительность анализа. Это навело его на мысль, что анализ должен состоять из одного мощного отреагирования, и вскоре это приняло форму перерождения.

Когда Ранк рассказал Фрейду о своих теоретических идеях (но не о практических) летом 1922 года, первым комментарием Фрейда было: «Любой другой использовал бы такое открытие для достижения собственной независимости». Ференци он заметил следующее: «Я не знаю, правдивы ли здесь 66 или 33%, но, в любом случае, это сам важное достижение с момента открытия психоанализа».

Изменяющиеся реакции Фрейда на эту теорию Ранка открывают интересные стороны его личности. Его первоначальной реакцией на «Травму рождения» было недоверие к ней, и четыре месяца спустя после появления книги он сказал, что испытанный им шок — не растворится ли работа всей его жизни по этиологии неврозов в том значении, которое приписывается травме рождения, — еще не полностью прошел. Вскоре, однако, этот шок уступил место радости по поводу того, что Ранк сделал открытие фундаментальной важности, и его интерес обратился к проблеме того, как можно связать это открытие с предыдущей структурой психоанализа. Тем не менее с течением времени, когда на него, вероятно, оказала влияние критика, исходившая из Берли по поводу как раз тех опасений, которые он пытался замять, Фрейд стал все более более сомневаться в ценности работы Ранка. Такие колебания вместе с высказываем ми им время от времени противоречивыми замечаниями об этой теории, естественно, затрудняли возможность узнать, каково же было его действительное мнение.

Во время рождественских праздников 1923 года Захс находился в Вене, и Фрейд высказал ему три сомнения, которые он питал относительно теории Ранка. Захс написал об этих сомнениях Фрейда в Берлин, что усилило критическое отношение к данной работе Ранка, уже преобладавшее там. Затем Фрейд услышал от Эйтингона о так называемом «шторме» в Берлине, и почувствовал, что должен что-то сделать, чтобы успокоить этот «шторм». Поэтому он продиктовал следующее циркулярное письмо всем членам Комитета.

15 февраля 1923

Вена

Дорогие друзья,

Я слышал из различных источников, не без некоторого изумления, что недавние публикации Ференци и Ранка — я имею в виду их совместную работу и работу Ранка относительно травмы рождения — возбудили значительное неприятное и эмоциональное обсуждение. Один из наших друзей[166] умолял меня прояснить в нашем кругеэтот до сих пор не решенный вопрос, в котором он видит начало разногласия. Если я согласился на эту просьбу, то не потому, что хочу навязывать свое мнение. Лично я предпочел бы, насколько это возможно, оставаться в тени и позволить каждому из вас идти своим собственным путем.

Когда здесь недавно был Захс, я обменялся с ним некоторыми мыслями относительно травмы рождения; вероятно, возникло впечатление, что я ясно вижу aнтогонистическую наклонность этой публикации или что я абсолютно не согласен с содержанием. Я думал, однако, что сам факт принятия мною посвящения этой книги лишает основания такую мысль.

Истина этого вопроса такова: ни гармония среди нас, ни уважение, которое всегда оказывали мне, не должны ни для кого из вас служить препятствием в свободном применении вашей продуктивности. Я не рассчитываю, что вы будете работе с целью доставить мне удовольствие, но полагаю, что вы будете работать в любом направлении, соответствующем вашим наблюдениям и идеям. Полное согласие по в научным деталям и по всем новым темам абсолютно невозможно среди полудюжины мужчин с разными темпераментами, и даже нежелательно. Единственное условие для нашей плодотворной совместной работы заключается в том, чтобы ни один из не покидал общую платформу психоаналитических предпосылок. Здесь есть еще одно соображение, с которым вы должны быть знакомы и которое делает меня особенно неподходящим для роли деспотичного цензора, всегда стоящего на страже. Для меня нелегко сформировать свое мнение относительно несвойственных мне методов мышления, и мне, как правило, приходится ждать, пока я не найду некоторой связи этих методов мышления с моими извилистыми способами рассуждения. Так что, если бы вам хотелось ждать моего одобрения каждой вашей новой идеи, вам пришлось бы ждать очень долго.

Мое отношение к этим двум рассматриваемым книгам следующее. Совместную работу я ценю как исправление моей концепции о той роли, которую играет повторение или отреагирование в анализе. Я ранее относился к ним с опасением и имел обыкновение считать такие события… нежелательными неудачами. Ранк и Ференцы обратили мое внимание на тот факт, что отреагирований нельзя избежать и что их можно с большой выгодой использовать. По моему мнению, их описание имеет недостаток незаконченности, то есть они не дают никакого отчета о тех изменениях в технике, которыми они столь озабочены, а дают лишь намек на эти изменения. С таким отклонением от «классической техники», как называет ее Ференци в Вене, явно связано много опасностей, но это не означает, что их нельзя избежать. Постольку, поскольку дело касается вопроса техники и вопроса о том, не можем ли мы для практических целей делать свою работу другим способом, я нахожу этот эксперимент двух авторов абсолютно оправданным. Мы увидим, что из этого получится. В любом случае мы должны воздерживаться от осуждения с самого начала такого предприятия как еретического. Тем не менее нам не следует замалчивать определенные опасения. «Активная терапия» Ференци является опасным искушением для амбициозных начинающих, и едва ли есть какой-либо способ помешать им проводить такие эксперименты. Я также не стану скрывать еще одно свое впечатление или предубеждение. Во время своей недавней болезни я узнал, что требуется шесть недель, чтобы снова отросла остриженная борода. Прошло три месяца со времени моей последней операции, а я все еще страдаю от изменений в зарубцевавшейся ткани. Так что мне трудно поверить, что в течение чуть большего времени, четырех или пяти месяцев, можно проникнуть в самые глубокие пласты бессознательного и вызвать длительные изменения в психике. Естественно, однако, я склонюсь перед опытом. Лично я буду придерживаться «классического» анализа, так как, во-первых, я редко беру каких-либо пациентов, кроме своих учеников, для которых важно, чтобы они пережили как можно больше своих внутренних процессов — так как невозможно вести обучение анализу абсолютно тем же путем, что и в терапевтическом анализе, — и во-вторых, я придерживаюсь мнения, что нам еще приходится очень много исследовать и мы пока еще не можем, как это необходимо в сокращенном анализе, полагаться единственно на наши предпосылки.