Реальность сердца - Татьяна Апраксина

— Спасибо, что рассказал. Я очень ценю твое доверие.

— Спасибо, что выслушал, — откликнулся Саннио. — Я не хотел вас этим отягощать… но…

— Алессандр, прекратите немедленно! — юноша впервые услышал, как барон Литто повышает голос; внушительно оказалось. Вот кто пригодился бы при усмирении хлебного бунта. Прикрикнул бы пару раз, и любая толпа одумалась немедля… — Вы оказали этим мне лично огромную услугу, и я не хочу выслушивать извинения!

— Услугу?..

— Я должен рассказать, рассказать хоть кому-то, — литец прикрыл лицо ладонями, потом резко отнял их. — Вы давеча были свидетелем моего разговора с герцогом Гоэллоном. Мы говорили о снах и видениях.

— Я помню.

— Я сожалею об этом. Подобная сцена не могла не врезаться в память, — теперь уже Саннио захотелось рявкнуть на слишком церемонное и стеснительное северное наказание. — Тогда герцог Гоэллон назвал это даром. Он ошибся или проявил ко мне излишнюю снисходительность. Впрочем, наверняка это было ни тем и ни другим, а разумной предосторожностью. И еще раз Саннио испытал нестерпимое желание прикрикнуть на Альдинга, говорившего так, словно зачитывает королю доклад о состоянии казны. Вот кого нужно в королевский совет вводить, право слово. Мгновением позже до него дошло то, что, по уму, должно было прийти в голову едва ли не годом раньше, в день первого знакомства: за ледяной точностью фраз Литто прятал сильные чувства; и чем больше их было, тем строже он говорил.

— Тот, второй, о котором упомянул герцог Гоэллон — я, можно сказать, знаком с ним лично. Он — сила, посылающая мне видения. Я не удивлен, что господин герцог ни словом не обмолвился о том, что собрался делать. Дойди эти сведения до моих ушей, можно считать, что они дойдут и до того. Он… это существо — он вовсе не Противостоящий. Не тупое божество разрушения, стремящееся превратить все в ничто. Отнюдь нет. Это воплощение самого коварства, способное запутать кого угодно. Он показывает мне, что выйдет из того или иного действия, ситуации, события. Показывает не один путь, но много. Только один из них… это сложно объяснить, но подобен серебряной нити среди дешевой пряжи. Он хочет, чтобы я поступил каким-то определенным образом. Я бездействую. Лишь один раз я пошел на поводу у этого голоса, но не вполне.

— Остановив меня в доме герцога Алларэ?

— Да.

— Что там было, Альдинг? Что могло случиться?

— Не вернись вы тогда, вы бы уехали, господин герцог отправился бы вас догонять. Ссора, вы схватились бы за шпагу… дальнейшее мне неведомо, но именно бездействия хотело от меня это существо.

— Я? За шпагу? Против дяди?! Ерунда… — потом Саннио вспомнил, как грыз губы, прижимаясь лбом к стене, и понял — да нет, не ерунда. Так могло случиться, вздумай дядя догонять его, отправившегося куда глаза глядят. Не желая убить, но желая отделаться, получить свободу.

— Вы понимаете, — горькая усмешка на губах, темные, почти неразличимые в алых сумерках глаза. — И вы понимаете, что это за тварь, то и дело толкающая меня под руку.

— Это господин герцог Скоринг хотел бы видеть вместо Сотворивших? — с бесконечным удивлением спросил Андреас, так и стоявший рядом с Саннио. — Значит, я сильно ошибся на его счет.

— Альдинг, почему же вы раньше молчали? — спросил Гоэллон, до которого вдруг дошло, почему барон Литто присутствовал при разговоре с Клариссой Эйма.

Бросить вызов почти что в лицо самозваному божеству. Еще раз показать, что не отступится от своего намерения, предложить противнику сдаться. Вполне в духе дяди. К сожалению, вполне в его духе…

— Герцог Гоэллон и сам обо всем знал, а вы… У меня не хватило решимости поведать о подобном. Я боялся, что вы сочтете меня сумасшедшим.

— Знал? Сила узнает силу?

— Да, вы очень верно это определили. И вот зачем нужна была «прозрачная исповедь». «Вам еще, должно быть, не приходилось сомневаться в себе самом, сомневаться до той степени, что требует услышать от других — нет, ты понимаешь, что и зачем хочешь сделать, и в этом нет зла…»

— Что бы вам не решиться хоть на день раньше, — вздохнул Саннио. — Ладно, теперь об этом жалеть поздно. Альдинг, простите, вам может быть неприятен мой вопрос, но чего теперь хочет это… эта тварь?

— Не знаю. Я не всегда его слышу. Только когда это ему выгодно. Андреас переплел пальцы, хрустнул костяшками; оба других юноши передернулись — настолько неожиданным и неприятным оказался звук. Взглянув в честные, но с явной хитринкой, глаза бывшего ученика лекаря, Саннио понял, что сделано это было намеренно. Получилось неплохо — тоскливое мрачное уныние словно водой смыло. Альдинг поднялся, разлил по трем кружкам остатки сладкого керторского вина, поднес свою к губам, длинно вдохнул. Ленье потянулся за своей порцией, потом присел прямо на пол, скрестил ноги. Кажется, юный владетель раз и навсегда выбрал в качестве любимого цвета темно-зеленый, почти черный. Теперь в потемках его силуэт был заметен едва-едва, только очерчивалось лицо да мочки ушей. Бывший ученик мэтра Беранже, оказавшийся возведенным в ранг владетеля за одну-единственную фразу, достигшую ушей тогдашнего герцога Алларэ, вдумчиво молчал. Может быть, собирался сказать еще что-то, короткое, но внятное? Может, и собирался — да не сказал, так и остался сидеть. То ли размышлял, то ли попросту не знал, что тут можно умного придумать, а молоть языком попусту Андреас не умел. Стоявший напротив Альдинг Литто тоже вот не умел, а Саннио уже был бы рад услышать самый глупый, самый пошлый площадной анекдот, что угодно — только не молчание. Оставалось радоваться, что хоть барону Литто разговор в чем-то да помог.

— События, события… Паутина событий. От каждого слова, от каждого шага — ветви, как от спила на тополе, — н-да, если и помог, то пробить дыру во льду, который сковывал северянина; и непонятно, то ли радоваться, то ли бояться. — Три года, почти каждую ночь — сны, похожие на явь. Потом — явь, похожая на сны, уже знакомая, но миг сходства ускользает, и всегда так трудно вспомнить, что было дальше, а еще труднее, чего от меня хотели… Ни вино, ни травы не помогают от этого избавиться. Даже на освященной земле — все то же… — пауза, слишком похожая на стон. — Простите, господа, мне не стоило…

— Стукну, — вполне серьезно пообещал Саннио. — Больно стукну.

— А я, господин барон, добавлю. По шее, — сказал Андреас. — Вы уже намолчались — дальше некуда. Кто бы мог подумать, что совершенно неблагородное — ну а что взять с двух приютских воспитанников — обещание надавать тумаков окажется ровно тем единственно действенным средством, которое переломило упрямство северного барона? Альдинг с громким стуком поставил кружку на столик, потом опустился на пол рядом с Андреасом — Саннио, не раздумывая, присоединился к заседанию на ковре, — и протянул обоим руки.