Иван Ефремов - Ольга Ерёмина

Гимн несчастной любви — «Евгений Онегин». Но Пушкин недаром был выдающимся реалистом. Описывая состояние Татьяны Лариной, он краток и исчерпывающе точен в оценке генезиса её чувства к Онегину: «Пришла пора, она влюбилась». Онегин тут удачно подвернулся, не более. Главное — пришла пора, настала юность. А вот романтизация и драматизация несчастных Любовей взрослыми людьми — признак незрелости, и Ефремов это показывает недвусмысленно. И даёт штрихами советы на заметку: «Нет ничего унизительнее и противнее для мужчины, чем женщина, требующая от него невозможного. Женщине оскорбительна необходимость самоограничения, обязанность «спасать любовь», как говорилось встарь. Оба пола должны одинаково серьёзно относиться к сексуальной стороне жизни…»

Эвиза постулирует как безоговорочную данность поразительные для традиционной западной морали вещи — о начальном сексуальном знакомстве каждой пары. Будет или необходимая разрядка, или родится длительное чувство. Но это возможно при условии здоровья, поэтому для нашего времени этика такого уровня в массовом масштабе недоступна, не работает точно так же, как (об этом сказано в «Лезвии бритвы») не пришло ещё время возвращения эллинского отношения к обнажённости. Иначе — профанация, выхолощенность. Следует заметить, что индийские любовные наставления поощряли добрачный секс, но только прежде предписывали юноше и девушке всенепременно обсудить некоторые вопросы — и их было несколько десятков! Философия, экономика, политика, искусство, религия, литература…

Вопрос ревности куда более насущный, и он поднимается во всех произведениях писателя. «Ревнует — значит любит». Расхожая истина, растиражированная миллионнократно. Что может быть привычнее и… нелепее? Казалось бы — так всё просто. Тёмная страсть порабощает, изматывает душу, откуда же на фоне липкого стяжания взяться любви? Давно уже пора признать, что мы имеем дело преимущественно с западным пониманием любви как страсти, светлая сторона которой неотделима от тёмной, а это с точки зрения индийских или китайских любовных трактатов — сущее варварство.

«Высшее счастье человека всегда на краю его сил».

Сравнительно небольшая часть романа посвящена разговору о нарушенной экологии Торманса. Чёткие описания гибнущей природы, сделанные рукой профессионала, — и всего лишь пара-тройка советов по исправлению положения.

Это не случайно.

Планета погибает не сама по себе, её истощение — следствие деятельности людей. Именно в людях кроются все подлинные причины несчастья. Восстановление экологического равновесия на планете не может происходить механически, должны измениться предпосылки нарушений. Центр проблемы — катастрофа нравственная. Недаром Торманс сравнивается с пепелищем опустошённых душ, где «мораль в зависимости от обстоятельств диктуется свыше»…

Ефремов пишет про духовные устои, скрытые у цивилизованного человека в подсознании и сверхсознании.[284] Но и они могут быть разрушены. «Многообразные страхи, пронизывающие такое общество, аналогичны суеверным страхам, возникавшим в изолированных остатках архаических культур, где ужас перед богами заставлял ограждать себя сложнейшими ритуальными обрядами вместо сознательной ответственности за свои поступки».

Душу надо охранять. Экология души — прежде всего прерогатива искусства. Но земляне и здесь сталкиваются со Стрелой Аримана. Инфернальное искусство, помимо прочих несообразностей, гораздо больше говорит о плохом, чем о хорошем и добром. Патологические, извращённые характеры заполнили страницы бестселлеров, мода на дробный, детальный психологизм привела к нездоровому акценту на теневых сторонах личности. В лабиринтах кричащего фрейдовского натурализма и фасетчатой надэмоциональной абстрактности все светлые черты — цельные по своей природе — чудовищно опошлились, низведённые до примитивности инстинкта моллюска.

Средний человек, атакованный со всех сторон деструктивными изображениями, преподносимыми в качестве «последней правды», оказался морально подавлен, деморализован в буквальном смысле этого слова или превратился в циника. Более того, он склонен верить именно плохому, в чём убеждает его повседневный опыт. Зло в условиях стихийного общества всегда рельефнее и убедительнее. Но, механически отражая действительность, такое искусство создаёт порочный круг, замыкая текущий момент и усугубляя его беспрестанным воспроизводством отжившего.

В глухую и тяжкую атмосферу попадают звездолётчики. Но человек, подвластный ей, не может противостоять злу. Условиям Торманса земляне должны противопоставить невиданное там качество духовного развития.

Конечная степень духовного восхождения в буддизме — нирвана. Это значит, что мудрец вырвался за пределы сансары — круга страдающей и перевоплощающейся жизни, превозмог её своим духовным подвижничеством и вступил в сверхжизнь, полную блаженства. Однако часть подвижников сознательно отказывается от нирваны и с высот достигнутого спускается обратно в наш мир. Ими движет любовь и сострадание к людям. Судьба их, как правило, трагична.

Заглянем внутрь маленькой группы землян с планеты счастья и радости, вслушаемся в пульсацию их сердец и вибрацию нервов. Попытаемся постичь всю глубину инфернальных мучений, в которую они погрузились.

Попытаемся представить себя и на месте тормансиан. Для них эти борения страдающих чистых сердец, принявших в себя яд их отравленной жизни, были таинственной эзотерикой, тем апокрифом, который смогли бы понять лишь единицы из них.

«— Если мы вторгаемся в жизнь Торманса, применяя древние методы — столкновение силы с силой, если мы нисходим до уровня их представлений о жизни и мечте… — Родис умолкла.

— Тем самым принимаем и необходимость жертвы. Так?

— Так, Рифт…»

«У рычагов подъёмника стоял Гриф Рифт. Он задержал металлический локоть Родис, шепнув с непривычной для него мягкостью:

— Фай, помните, я готов всё взять на себя! Я сотру их город с лица планеты и разрою его на глубину километра, чтобы выручить вас!

Фай Родис обняла командира за крепкую шею, привлекла к себе и поцеловала.

— Нет, Гриф, вы никогда не сделаете этого!

В этом «никогда» было столько силы, что суровый звездолётчик покорно наклонил голову…»

Люди ЭВР подобны воплощению своей власти над косной материей — Звездолёту Прямого Луча. Они глядят в сердцевину вещей и процессов, им видна скрытая за кулисами времени развязка.

«Обречённость Родис отгораживает её от меня, а за моей спиной тоже тень смерти…»