Семь светочей архитектуры. Камни Венеции. Лекции об искусстве. Прогулки по Флоренции - Джон Рескин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Таковы определенные, точные выражения греческих представлений о смерти и жизни. Как бы в их поддержку и еще более в таинственном, страшном и все-таки прекрасном виде является представление греков о темном царстве духов, о гневе рока, либо предопределенного заранее, либо мстящего, – о гневе эриний и Деметры; по сравнению с гневом первых гнев Аполлона или Афины представляется весьма умеренным и ничтожным. Аполлон и Афина поражают сразу, месть Деметры и Эвменид продолжается всю жизнь; таким образом, в сказаниях о Беллерофонте, Ипполите, Оресте и Эдипе мы имеем нечто несравненно более мрачное, чем было возможно для мысли позднейших веков, когда утвердилась вера в Воскресение. Приняв это во внимание, вы поймете, что каждое имя и каждая легенда древности полны значения. Изображая мифологические сюжеты, греческая скульптура начинает с легенд о семействе Тантала. Главное произведение изображает плечо из слоновой кости, заменившее сыну Тантала его настоящее плечо, съеденное Деметрой. Затем мы имеем Бротея, брата Пелопса, высекающего первую статую матери богов; его сестры, плачущей Ниобеи, превратившейся в камень из-за гнева божеств света; самого темноликого Пелопса, давшего имя Пелопоннесу, который из-за этого именовали «островом темноты», но его главный город Спарта, «посеянный город», связан с представлениями о земле, подательнице жизни. А еще с ней связаны Елена, олицетворение света в красоте, и братья Елены[113] «lucida sidera»; а по другую сторону холмов – блеск Аргоса с присущим ему мраком, распространившимся над Атридами; этот мрак подчеркивается и тем, что Гелиос отвратил свой лик от пиршества Фиеста.
146. Вспомните и северные легенды, связанные с воздухом. Будете ли вы считать Дора сыном Аполлона или сыном Елены, он все равно воплощает силу света, в то время как его брат Эол в лице всех своих потомков, главным образом в лице Сизифа, соединяется с божеством ветров и воплощает силу воздуха. И когда это понимание проникает в искусство, возникают мифы о Дедале, о полете Икара[114], о Фриксе и Гелле[115], постоянно напоминающие о воздухе и свете и приводящие к установлению власти Афины над Коринфом и Афинами.
Раз овладев ключом, вы можете вывести следствие лучше, чем мог бы сделать я, и увидите, что даже самые ранние, самые слабые, уродливые формы греческого искусства окажутся интересными. В самом деле, нет ничего удивительнее того глубокого смысла, который народы в первые дни появления сознания, подобно детям, могут вложить в грубые символы; и то, что нам представляется странным и безобразным, как детские куклы, им могло говорить много любопытного. Я принес еще несколько образцов древних изображений на греческих урнах; запомните, что высшей степени своего развития эти рисунки достигли в значительной мере на погребальных урнах. В произведениях раннего периода в фигурах особенно заметна энергия, свет же находится в небесах или над фигурами. Во второй период, хотя представление о божественной силе остается прежним, ее, однако, представляют бездействующей, свет же сосредотачивается в самом божестве, а не в небесах. В период упадка вера в божественную силу постепенно утрачивается, и вместе с ней исчезают всякие формы и свет; мне бы хотелось, чтобы вы не имели дела с памятниками этого последнего периода. Хотя у вас нет ни одного образца указанного времени, их легко научиться узнавать по низкому качеству, по уродливости. Тех произведений, которые вошли в третью группу вашей образцовой серии, достаточно, чтобы составить впечатление обо всех элементах начального и позднего представления греков о божестве света.
147. Вот перед вами Аполлон, поднимающийся из моря; это – представление о физическом восходе солнца; вместо головы – только круг света; кони его колесницы кажутся укороченными и черными при утреннем рассвете; их ноги еще не поднялись над горизонтом. Ниже фрагмент росписи той же вазы, только другой ее стороны: Афина в виде утреннего ветерка и Гермес в виде утреннего облака, летящего по волнам перед восходом солнца. С того расстояния, на каком я держу от вас рисунки, едва ли можно даже различить, что на них вообще есть фигуры: до такой степени они похожи на отделившиеся обрывки движущегося облака. Посмотрев на них ближе, вы убедитесь, что нельзя увидеть лица Аполлона в этом круге света, а лица Гермеса – в оторвавшемся клоке облака. Но могу заверить, что идея лица здесь была: Гермес обернулся и смотрит на Афину; уродливое подобие каких-то черт на передней части – очертание его волос.
Эти два рисунка необыкновенно грубы и относятся к архаическому периоду; божества в это время мыслились преимущественно как физические силы, находившиеся в бурном действии.
Ниже опять Афина и Гермес – образцы, относящиеся к эпохе Фидия; они, конечно, грубо исполнены на вазе и еще грубее – на этих гравюрах Ленормана и Де Витта. Да и невозможно (вы сами убедитесь в этом, если сделаете подобную попытку) передать [на плоскости] грацию фигур, изображенных на выпуклой поверхности; например, копье Афины в оригинале почти вдвое выше ее самой, на гравюре пришлось укоротить его. Тем не менее эта гравюра годится для моих целей; с ее помощью я прекрасно могу продемонстрировать вам бездействие богов, какими они представлялись в эпоху Фидия. Соотношение между обоими божествами то же, что и на верхнем рисунке, хотя к нему, вероятно, добавились и новые черты, более определенного характера. Но физический смысл пока сохранен – Афина без шлема воплощает тихий утренний ветерок, управляющий медленным полетом облака – Гермеса. Он в петазе[116]: облака еще не распространились по небу.
148. Еще один пример: перед вами Афина, снова без шлема, увенчанная листьями; она выступает между двумя нимфами, которые также увенчаны листьями; все трое держат
