"Господин мертвец" - Константин Соловьёв

Тоттмейстер Бергер поднял руки и коротким движением встряхнул кисти.

Тело лейтенанта Крамера вздрогнуло.

ГЛАВА 21

А когда он спросил:

«Как тебе нравится быть мертвым?»

Сендс пожал плечами и ответил:

«Есть свои плюсы,

Есть свои минусы».

Роджер Желязны

Брюннер работал сосредоточенно, не спеша, как работает всякий профессионал, знающий цену своему труду. Но это не мешало ему разговаривать.

- Расстраиваете вы меня, унтер, ох и расстраиваете, - бормотал он, близоруко щурясь, чтобы вдеть нитку в длинную крючковатую иглу, - Только недавно руку вам чинил, и вот на тебе, выпотрошили, как бычка на бойне. Не много ли вы позволили этим лазутчикам? Все потроха наружу, как изволите видеть. И грудь изрезана… Они хотели вас убить или просто изучали анатомию?

- Соберите меня, чтоб все держалось в куче, - сказал Дирк, едва заметно морщась от прикосновений интенданта, деловитых, но липких, - Не хочу быть развалиной.

- На ваши боевые качества этот ремонт никак не повлияет, - заверил его Брюннер, - Несколько костей выщерблены, пара переломов ребер, но пострадали преимущественно мягкие ткани. Господи, они что, вертели вас на штыке, как карусель?..

- Что-то вроде того, господин фельдфебель.

Брюннер проворчал что-то неодобрительное. В жестяном тазике у его ног в мутном растворе карболки плавали, подобно ленивым медузам, серые, сизые и алые клочья вперемешку с какими-то серыми комками. Туда Дирк старался не смотреть, но предательские глаза всякий раз тянулись туда, как язык тянется к ноющему зубу. На соседнем столе лежали уже побывавшие в работе инструменты: изогнутые крючья, лопаточки и щипцы, покрытые серым налетом. Вспоминая их прикосновение, Дирк ощущал, как желудок смрадной жабой раздувается под самым горлом. Ощущение было тем неприятнее, что собственный желудок он мог видеть плавающим в тазу.

Ловкими быстрыми движениями Брюннер принялся зашивать живот. Вычищенные края раны легко сходились под его пальцами, стежки проворно выравнивали их.

- Льняную нить на вас трачу, последнюю… Думаете, найду я здесь еще льняной нити? Как бы не так. Скоро шить солдатскими шнурками придется. Уж не знаю, как обернусь, когда снова в бой пойдете. Пойду к тоттмейстеру и скажу – карайте меня по своей магильерской воле, а работать так я не могу. Сами работайте! Вот погляжу, как он шнурками…

- Говорят, скоро наступление, - осторожно сказал Дирк.

Несмотря на то, что Брюннер служил по интендантской части и, формально, не был вхож в штаб роты, все новости так или иначе слетались к нему, в отвратительно пахнущее логово, как мухи слетаются на свежий труп. Дирк никогда не мог понять, как это происходит, ведь тоттмейстер Бергер едва ли посвящал Брюннера в свои планы. Однако информированность последнего всегда была выдающейся, а в отдельных вопросах – даже феноменальной.

- Это уж будьте уверены, - Брюннер придирчиво осмотрел неровный стежок на животе Дирка, разгладил пальцем, - Крысы никогда просто так в одно место не стекаются.

- Крысы? Что за крысы?

- А такие крысы, - Брюннер ловко просунул обратно иглу, распуская негодный стежок, - Которые запах за сто километров чуют. Или вы еще не знаете?

- Вероятно, не знаю. У меня хватало забот сегодня.

Он и в самом деле потратил не один час, занимаясь делами взвода, прежде чем пришел к интенданту. В каждом отделении находилось дело для него. Кого-то отчитать, кого-то приободрить, другого научить… Хлопоты были мелкие, но отнимающие порядочно времени. В сущности, со всем этим могли справиться Клейн, Тоттлебен или Карл-Йохан, во многом разбиравшиеся в подобных мелочах лучше своего командира, так же как опытный токарь лучше знает детали своего станка и его капризы, чем начальник фабрики. Но Дирк взялся всякое поручение контролировать лично, добиваясь особенного, зачастую даже не требующегося, качества.

Он заставил Фриша начистить винтовку до такой степени, что ее блеск мог привлекать внимание вражеских дирижаблей. Лично прочитал Варге целую лекцию о положениях караульной службы. Устроил разнос Риттеру за оторванную пуговицу. В течение получаса заставил все третье отделение маршировать, добиваясь такой слаженности, как если бы тому предстояло пройтись на параде перед лицом самого кайзера.

Ефрейторы покорно терпели его присутствие, ничем не выражая своего недовольства этой внезапной муштрой, рядовые за его спиной крутили у виска пальцем. Разнесся даже слух, что французские лазутчики, с которыми дрался унтер-офицер Корф этой ночью, метким выстрелом серьезно повредили ему голову. На слухи Дирк внимания не обращал. Каждый офицер должен быть иногда въедлив до остервенения, чтоб отряд не распускался. Даже самый добрый отец иногда должен браться за ремень. Не для того, чтоб причинить боль любимому отпрыску, а для того, чтоб тот всегда помнил об этой возможности.

В то же время Дирк отдавал себе отчет в том, что вовсе не командирский долг заставил его провести столько времени среди подчиненных. Глупо лгать самому себе, особенно когда ложь эта сочится крупными каплями, как вода из поврежденного кожуха водяного охлаждения. Он просто не хотел возвращаться в штабной блиндаж «листьев» и искал всякую удобную причину, чтоб этого не делать. Там, в блиндаже, на импровизированной лежанке из куска брезента, лежал вытянувшийся бледный Крамер.

Мертвый Крамер. Который скоро откроет затуманенные глаза.

- Так что за крысы? – спросил Дирк у Брюннера.

Фельдфебель усмехнулся, не отрываясь от работы. Руки его сновали с удивительным проворством, говорил он или же молчал.

- Вы, наверно, не знаете… Вполне понимаю. Тоттмейстер Бергер вряд ли хочет, чтоб новость расползлась окрест. Такие новости – они, знаете ли, похлеще чумы будут. Чума, хе-хе… Каламбур, можно сказать. Только пахнет от него, как от… Что? Да, конечно. Гости к нам прибыли, господин унтер. Так-то. На «Мариенвагене», дюжина душ. Не видали? Ну еще бы, такие в дверь не позвонят… Напротив, укрылись где-то в тылу и ведут себя тихо, как мышки под полом. Кстати, даже домашние мыши не такие уж невинные зверушки, как многим кажется. Кто-то думает, что они годны только мешки точить да свечи грызть, а на деле… Был у меня один покойничек пару лет назад, смертельно раненный в бою за какую-то деревеньку. Оставили его сослуживцы в домике, да не заметили, что мыши там так и шныряют. А потом, когда тоттмейстер за какой-то надобностью этого бедолагу поднял… Смех и грех, сточили как головку сыра. Не солдат, а пугало, мяса на костях одни остатки, глаза нет, да и от лица мало что осталось. Я так тоттмейстеру и сказал, мол, делайте с ним что хотите, а я умываю руки. Господин Бергер, спасибо ему, вошел в положение. Сказал «От такого, пожалуй, больше вреда будет, чем пользы», и отправил его обратно…

- И что за гости прибыли к нам?

- Гости?

- Двенадцать душ на «Мариенвагене», - напомнил Дирк.

- О, простите, унтер. Впору самому себе голову конопатить, чтоб мысли не выскакивали… Тоттмейстеры. Можете поверить? Дюжина тоттмейстеров. Молодые, кажется, но точно не скажу, я их только мельком видал. Все по форме, в разных чинах. Но точь-в-точь как господин Бергер. Такой, знаете, взгляд особенный… Вроде и заденет мимоходом, а ощущение, как будто бебутом поперек груди полоснули.

- Двенадцать тоттмейстеров… Верно вы говорите, господин интендант, странные гости.

- Господин Бергер в узком кругу изволил выразиться, что это циркулярная комиссия Ордена, вроде как полевая инспекция. Да только что ж это за инспекция такая, которая на линию фронта катит, да еще и таким числом? Нет, господа магильеры нигде просто так не возникают, а если возникают, знать, есть тому резон.

Дирка пробрало до костей промозглым липким, как прикосновение чужих пальцев, холодом. Целый отряд тоттмейстеров. Двенадцать посыльных Госпожи.

И все вдруг явились инспектировать «Веселых Висельников»?

- А мертвецы при них есть, не знаете?

- Если и есть, то самая малость. Обслуга, не более того.

Брюннер закончил свою сложную работу и, аккуратно перехватив шов специальным узлом, обрезал нить.

- Славно вышло, - удовлетворенно заметил он, проглаживая узкую вертикальную полосу на впалом животе Дирка, - Как фаршированный гусь, если позволите заметить. Внутри не болтается?

Дирк встал со скамьи и сделал несколько нерешительных шагов, прижав руки к животу. Под тонкой, как пергаментная бумага, кожей, что-то едва заметно шевелилось, ударяясь о ребра. Как если бы он съел несколько увесистых, но мягких свертка.

- Терпимо. Спасибо вам за труды, господин фельдфебель.

- А, ерунда. На совесть сработано, долго прослужит. Если на бегу будете чувствовать неловкость, только скажите, я грузики поменяю немного, чтоб центр тяжести, значит, того…