Жизнь с гением. Жена и дочери Льва Толстого - Надежда Геннадьевна Михновец

«Я так и видела их в своем воображении запертыми в комнате, с их вечными тайными о чем-то разговорами, и страданья от этих представлений тотчас же сворачивали мои мысли к пруду, к холодной воде, в которой я сейчас же, вот сию минуту могу найти полное и вечное забвение всего и избавление от моих мук ревности и отчаяния!»[711] Размышляя над драматическими яснополянскими событиями, Сергей Львович Толстой писал, что Софье Андреевне действительность «представлялась как бы в кривом зеркале, а временами она (Софья Андреевна. – Н. М.) теряла самообладание, так что в некоторых ее словах и поступках ее нельзя было признать вменяемой»[712]. С Чертковым в истории жизни Софьи Андреевны были связаны самые драматичные страницы. В 1910 году Софья Андреевна подвела неопровержимо точный итог: «Он у меня отнял душу моего мужа»[713].

Еще до принятия окончательного решения, 14 июля 1910 года Толстой написал жене о том, что обусловило их семейную драму, и указал: «Главная причина была роковая та, в которой одинаково не виноваты ни я, ни ты, – это наше совершенно противуположное понимание смысла и цели жизни»[714].

И вот 22 июля 1910 года в лесу близ деревни Грумант состоялось окончательное подписание Толстым документа о завещании, Александра Львовна становилась распорядительницей всего его литературного наследия. Приведем полный текст завещания Л. Н. Толстого: «Тысяча девятьсот десятого года, июля (22) дватцать[715] второго дня, я, нижеподписавшийся, находясь в здравом уме и твердой памяти, на случай моей смерти, делаю следующее распоряжение: все мои литературные произведения, когда-либо написанные по сие время и какие будут написаны мною до моей смерти, как уже изданные, так и неизданные, как художественные, так и всякие другие, оконченные и неоконченные, драматические и во всякой иной форме, переводы, переделки, дневники, частные письма, черновые наброски, отдельные мысли и заметки – словом, все без исключения мною написанное по день моей смерти, где бы таковое ни находилось и у кого бы ни хранилось, как в рукописях, так равно и напечатанное и притом как право литературной собственности на все без исключения мои произведения, так и самые рукописи и все оставшиеся после меня бумаги завещаю в полную собственность дочери моей Александре Львовне Толстой. В случае же если дочь моя Александра Львовна Толстая умрет раньше меня, все вышеозначенное завещаю в полную собственность дочери моей Татьяне Львовне Сухотиной»[716].

Что двигало Чертковым, стоящим за всеми этими событиями? Чертков, по мнению Сергея Толстого, «был убежден в том, что передача Львом Толстым своих произведений на общую пользу имеет громадное общественное значение, так как это должно способствовать удешевлению и доступности этих произведений для широких масс». Если же эта передача не состоится, то Чертков, как справедливо замечал Сергей Львович, понимал, что «будет даже отстранен от дела, составлявшего главный интерес его жизни»[717].

31 июля Толстой дополнил и подписал подготовленную Чертковым объяснительную записку к завещанию, согласно которой тому после смерти писателя должны быть отданы все рукописи и бумаги для их пересмотра, выборки и подготовки к изданию[718].

Вопрос о необходимости публичного объявления Львом Толстым Софье Андреевне и другим членам семьи завещания с осени 1909 года стал предметом горячей дискуссии между его единомышленниками – Бирюковым, Чертковым, Александрой Львовной. 11 августа 1910 года Толстой нашел необходимым сообщить только старшей дочери о свершившемся акте окончательного подписания бумаги с завещанием.

Александра с облегчением приняла это известие, добавив в разговоре с сестрой, что «с семьей уже, конечно, придется порвать и поставить крест на… отношения с ними»[719]. Младшая сестра увидела: Татьяна не вполне одобряет сделанное, «особенно потому, что отданы все (и до 81-го года) сочинения»[720]. В октябре Татьяна Львовна вернулась к этому вопросу и написала младшей сестре. На содержание этого послания Александра отреагировала дневниковой записью, отметив, что сестра «не сочувствует распоряжению, которое сделал отец, что она не сочувствует этому и потому, что надо будет обращаться к отрицаемому нами правительству, и еще потому, что это огорчит всю семью и вызовет озлобление в них»[721]. Татьяна Львовна хотела, чтобы Александра показала это письмо отцу. Однако Чертков категорически возразил, узнав от последней о содержании послания и сопровождавшей его просьбе.

Ни летом, ни осенью 1910 года Толстой так и не известил остальных членов семьи о своей последней воле; ни Софья Андреевна, ни сыновья не были в курсе этих событий.

Сергей Львович Толстой, размышляя об отношениях своей матери и Черткова, писал о произошедшем летом 1910 года расколе в окружении отца: «Этих двух лиц окружают сочувствующие им: Софью Андреевну – ее сыновья, Лев и Андрей, а также некоторые приезжие родственники, друзья и знакомые; Черткова – его жена Анна Константиновна, моя сестра Саша, В. М. Феокритова, А. Б. Гольденвейзер и другие. И вот вокруг отца возникает то, что я не могу назвать иначе как интригой»[722]. Организовались центры противостояния: Ясная Поляна – Телятинки.

Владимир Чертков, стоящий во главе «телятинской партии», хотел быть в курсе всех событий, происходящих в Ясной Поляне. Окружающие великого Толстого уже давно фиксировали каждое его слово, богаты фактами были ежедневные яснополянские записки деликатного человека доктора Д. П. Маковицкого; вместе с тем в 1910 году произошли некоторые изменения: не только расширился круг записывающих, но и в отдельных случаях появилась очевидная заданность в их наблюдениях. Она была определена Чертковым.

Нельзя сказать, что все беспрекословно подчинялись ему. Каждый из стенографов сам принимал решение, как именно он будет освещать события. Если в первые месяцы Булгаков еще отправлял Черткову копии своего дневника, то затем прекратил это делать, усомнившись в бескорыстии друга Толстого. В яснополянской истории лета и осени 1910 года Булгаков, еще совсем молодой человек, иногда попадая в сложные ситуации, придерживался нейтралитета.

Александра Толстая и ее подруга Феокритова начали вести дневниковые записи еще в конце июня, по возвращении Толстого из Крёкшина в Ясную Поляну от Черткова, – по-видимому, по настоянию последнего. Александра Толстая, открывая записью от 25 июня свой дневник 1910 года, писала: «Уже несколько раз друзья просили меня записывать кое-что из жизни моего отца, его слова. И главное, его отношения с матерью»[723]. Отметим: внимание друзей было сосредоточено по преимуществу на отношениях Льва Толстого с женой. С этими записями, доставлявшимися в Телятинки, знакомились супруги Чертковы и А. Б. Гольденвейзер, так они ежедневно были в курсе всех подробностей яснополянских баталий.

Угол зрения в воссоздании картины внутрисемейных отношений у Александры