Страницы моей жизни - Моисей Кроль

Друзья и знакомые обвиняемого были сильно возмущены фактом привлечения такого почтенного человека к уголовной ответственности, но суд с этим, конечно, не считался. Тут была необходима хорошая защита, которая подорвала бы в корне тонко построенное обвинение. «Зная ваш опыт как уголовного защитника, – заявил мне Ротт, – я и предложил клиенту пригласить вас. Вдвоем, я надеюсь, мы выручим его. Да и у меня на душе будет спокойнее, когда я выступлю в процессе рядом с надежным товарищем».

Признаюсь, я никогда не загорался специфическим профессиональным пламенем, когда мне приходилось защищать обыкновенных уголовных преступников, но в тех случаях, когда я выступал по уголовным делам, я, конечно, сознавал, какую огромную ответственность я беру на себя, и делал все возможное, чтобы добиться «справедливого» приговора.

Предложение Ротта меня заинтересовало – случай был особенный, и я без колебаний согласился выступить вместе с ним в защиту его клиента. Если Ротт считал его невиновность вне всякого сомнения, то добиться его оправдания было прямым нашим долгом, тем более повелительным, что эта задача была, по-видимому, довольно трудной.

Через несколько дней начался процесс. Публики в зале суда собралось очень много. Она с огромным интересом следила за ходом судебного следствия. И тут я увидел, как продуманно и продуктивно Ротт собирал материал для своей будущей защиты. Ни одна благоприятная для нашего клиента деталь свидетельских показаний и ни один существенный и выгодный для обвиняемого момент из оглашенных документов им не были упущены. Свои частые заявления суду и неоднократные просьбы о занесении в протокол того или иного факта Ротт делал в спокойном, импонирующем тоне, и чувствовалось, что суд относится к нему с подчеркнутым уважением. Ко мне суд в начале судебного разбирательства относился весьма сдержанно – ведь я был для него новым незнакомым человеком, но вскоре и я, по-видимому, расположил его в свою пользу, так как он стал прислушиваться к моим заявлениям внимательнее и благосклоннее.

Кончилось судебное следствие, и начались заключительные прения. Прокурор с большой настойчивостью поддерживал обвинение. Первую защитительную речь произнес Ротт. Шаг за шагом он разбивал доводы представителя обвинения. Чрезвычайно умная по содержанию речь Ротта была также блестяща по форме и произвела очень хорошее впечатление на суд. О качествах моей защитительной речи я, конечно, судить не мог, но помню, что, глубоко убежденный в невиновности клиента, я старался по мере моих сил внушить это убеждение суду, и я видел, что судьи меня слушали очень внимательно.

Когда суд удалился для совещания, Ротт меня поздравил с успехом. Сделал он это искренне и просто, по-товарищески, и это меня убедило, что и я свою лепту внес в процесс.

Клиент наш был оправдан. А через несколько дней ко мне стали приходить разные лица за советами и с предложениями взять на себя ведение их дел в суде. Это было явным доказательством, что мое выступление в уголовном процессе произвело благоприятное впечатление и на публику, находившуюся в зале суда.

Так случилось, что я, благодаря своему участию в защите весьма известного в Харбине коммерсанта, стал приобретать клиентуру гораздо более быстрым темпом, чем я рассчитывал.

Постепенно моя адвокатская практика разрасталась. Это не мешало моей работе по редактированию отчета, и я был рад, что, очутившись на чужбине в новых, совершенно особенных условиях жизни, среди незнакомых или малознакомых людей, я был целый день занят. От своей семьи я получал довольно часто успокоительные известия, и я обрел то душевное равновесие, которое мне было необходимо, чтобы работать напряженно и успешно.

Попутно я знакомился с своеобразным характером харбинской жизни.

Надо сказать, что Харбин обладал всеми типичными чертами города, не имевшего истории, а выросшего в короткое время «как на дрожжах», благодаря исключительному стечению обстоятельств. Еще в начале девятисотых годов на том месте, где сейчас раскинулся город Харбин с полумиллионным населением, находилась бедная деревушка, жители которой главным образом занимались охотой и рыболовством, так как деревушка эта была расположена на берегу многоводной и судоходной реки Сунгари. Место, на котором сейчас находится главная харбинская улица, Китайская, представляла собою сплошное болото. Но вот началась постройка Китайско-Восточной железной дороги. Строители этой дороги избрали главным местом своего пребывания Харбин. И этот факт предрешил всю будущность недавно еще жалкой деревушки. В новом центре стали селиться инженеры, техники, подрядчики, поставщики и, конечно, торговцы и ремесленники, обслуживавшие всех этих новоприбывших людей, располагавших значительными денежными средствами и привыкших к культурной жизни и даже комфорту. Стали прокладывать улицы и строить солидные каменные дома, так как зимы в Маньчжурии суровые; появились магазины, переполненные всякого рода товарами.

Русско-японская война в свою очередь содействовала лихорадочному росту Харбина, который по своему местоположению стал крупным военным центром. Жилищное строительство приняло гигантские размеры, так как надо было обеспечить кровом воинские части, разместившиеся в городе, и бесчисленное множество подрядчиков, купцов, ремесленников и разного рода специалистов, обслуживавших эти воинские части и вообще русские армии. По окончании русско-японской войны Харбин стал хиреть. Огромная часть его пришлого населения покинула Маньчжурию и вернулась на свои старые насиженные места в Россию. Но с началом мировой войны этот город стал оживать.

Усилившиеся торговые сношения с Америкой через Дальний Восток стали привлекать в Маньчжурию и Приморскую область массу деловых людей – торговцев, промышленников, разного рода специалистов, а когда Россия оказалась отрезанной от Западной Европы, через Владивосток, Дальний и другие тихоокеанские порты стали прибывать в огромных количествах не только такие товары, как мануфактура и всякого рода промышленные товары, но также продовольственные продукты и оружие. В Харбине снова закипела жизнь.

А с конца 1917 года, тотчас же после большевистского переворота, в этот город хлынули волны беженцев из Сибири и даже из разных местностей Европейской России. Эти беженцы представляли собою пеструю смесь «племен, наречий и состояний». Среди них были золотопромышленники, фабриканты, купцы, инженеры, адвокаты, ремесленники, художники, артисты, ученые и множество людей без определенных занятий, бежавших без оглядки от большевистского террора.