Шкура дьявола - Алексей Шерстобитов

Он спрашивал сам себя: «Кому это надо?!» – и сам же отвечал, что и ей тоже, но понять это в состоянии лишь он один, осознавая, что только он имеет право на принятие такого решения.

Две мысли: первая, что он…, именно он сам, во всем виноват; вторая, звучавшая, как одно слово «НА ВСЕГДА» – убивали…

… Доверенный человек – работник Мосгорсуда, сообщил уже и о дне, и о часе, и даже о каких-то грандиозных подготовках в суде, точнее он сказать не может, но слышал о чем-то буквально не бывалом, будто будет масса камер, журналистов и так далее…

У Алексея оставалось только одно дело – добраться до отца Иоанна. Почему-то хотелось исповеди и, как он говорил несколько лет назад, благословления.

Священник нашелся, как не странно, на той же самой скамеечке и опять начал с того же:

– Вот так вот, вот так вот – стоит вам захотеть появиться, как меня Промысел Божий, выталкивает на эту вот скамью – чуд-нооо! Здравствуй, здравствуй!..

– Добрый день, отче! Чудного действительно много…

– И с чем на сей раз?…

– Даже не знаю, так тяжело и не подъемно… – ухожу я батюшка…, ухожу из этой жизни…

– Что за…

– Ну, не это… – сдаваться иду…, меня ведь уже судят…

– Я видел о тебе…, все знаю…, и легко тебе не будет…, а кажется никогда и не было… Дааа…, стезя у тебя, сын мой, стезяяя…, но радуйся – здесь расплата, здесь в том и милость Божия для тебя…

– Да я то уже… – что о пустом-то… Дочка вот… ох, отче, сил нет…, до суда дойти бы, еще чуть и опять сбегу, ведь сам себя заточаю, иии… Уф…, кажется навсегда…

– На все воля Божия! В успокоение твое скажу, что многие о тебе молится будут, ой многие, и не так просто, но сердцем, а значит Господь услышит. А вот в чем любовь Его к тебе выльется, то нам не ведомо, может в прозрении, может в легкости перенесения невзгод, может в надежде, может в прозорливости, может в кресте каком особом, а может и в силе веры… – всяк может быть. Но я и о твоем земном молить буду. Не жди легкого, но душу раскрой…, тяжко тебе будет…, ой тяжко, но Господь в такие моменты чуть ли не обнимает нас! Раскрой и свои объятия и узришь иной смысл – он и есть настоящий, а узрев, старайся всеми силами запомнить и не выпускай! Так и осилишь, а мы уж и с Татьяной, и с Элеонорой, по нашему – то она Валерия, о тебе молиться будем…

– Благословите отче упыря…

– Тебе до упыря, то же мне…, ты убийца…

– Да, да… помню – «убивают все»…

– Ну себя то почитай каждый, а это в некотором роде самоубийство… А сколько уж деточек своих не рожденных, а это не постороннего… Дааа… Спасаться нииикто не хочет, а в тебе это видно, потому и идешь, гордыню свою закладывать… Страшный…, смертный грех – ужасное деяние убийство, ужасное! Ну так ведь безгрешных нет, и многие смертно грешат, даже не убивая, и почти никто не кается…, а ты вот он, пред Богом, ничтожность свою признавая на коленях распластавшись… Молись, молись, сын мой, Господь с тобой…, благословляю…

– Спасибо, батюшка…

– Говори уж теперь: «СпасиБог» – ибо это и есть современное это «спасибо»…

– Хорошо… СпасиБог тебя, отче!..

– И вот еще что, маленькая аллегория – пригодится. Как облегчение на душе почувствуешь, так одна проблема вон – благодари Господа за милость, а не собой гордись! Не копи их и не старайся избежать или еще хуже спрятать. Они ведь как уголья, которые и выбросить нельзя, и спрятать – выбросишь все сгорит, что годами создавал, а спрятать только в складках своей жизни, как в одежде можно, но спрятав… прожжет она, проблема эта, ткань твоего духовного бытия, какой бы толстой не была… Вот так вот постепенно в решето и превратится, а после и вечное в тебе жечь станет, стало быть саму душу. А ведь их, чем дольше стезя, тем больше… Грех, он ведь проблема, и грехом будет, пока не раскаян…

– И что ж делать то?…

– Тушить, тушить, хочешь молитвами, хочешь постом, но однозначно в покаянии искуплением, иначе от боли, страха, не понимания и жажды страстей своих, обозлишься… Пусть уж руки в язвах, чем душа в прогалах, и как в геенне огненной углями еще при жизни облеплена…, а пойду-ка я, дорогой мой, тебя провожу… Когда тебе в казенный дом то?… Завтра?! Вот за мной заскочишь и пойдем…

– Не получится нам вместе, я так сказать, по-своему, с причудами – доверяй, но не плошай!..

– В Провидение Господне верить надобно!..

– Дааа…, только прежде научиться этому придется…

– Твоя правда… Тогда…, тогда Бог с тобой…, а я ж все одно приду, пускай попробуют не пустить, что б тебя и молитвой, и присутствием своим поддержать… Храни тебя Бог, раб Божий Алексий… – Последние слова священник уже говорил, благословляя удаляющегося мужчину, тот казался невозмутимым, уходя уверенными шагами и спокойной неторопливой походкой, что навело отца Иоанна на мысль: «Ну на эшафот то так не подымаются, значит Господь смилуется»…

Глава последняя, спасительная

Завтра

«Ибо если бы мы судили сами себя, то не были бы судимы. Будучи же судимы, наказываемся от Господа, чтобы не быть осужденными с миром».

… Вчера «Солдат» лег спать, с ощущением еще не полностью решившегося на поступок человека, но с убеждением, что осуществит задуманное. Сон обрушился мгновенно, и именно расплющил до самого утра, так как проснулся он в той же позе, что и засыпал.

Уже не раз Алексей представлял себя стоящим за трибуной в зале суда, и виделась ему эта картина настолько четко, что не возможно было опровергнуть уверенность этой реальности. В воображении он по разному строил свою речь, она никогда не была одинаковой, но всегда лилась безостановочно и казалась складной. Что в ней больше было – оправдания или настоящего покаяния – определить было трудно и прежде всего из-за неудобной, для самого человека, попытки взглянуть со стороны.

Он понимал это, как и то, что по-настоящему кающемуся совершенно не важно, как реагируют, те кому открывается это излияние. Но человек разумный, все же здесь, на земле существующий, а потому, все-таки, в основе своей материалист, тем более не воцерковленный, и значит суетящийся о своем будущем. Он же свое грядущее сегодняшним поступком собирался отдать на волю Божию, не до конца понимая что это такое, и что оно и так принадлежит Создателю…

Что касается «чистильщика», то разумеется он не мог не думать и не имитировать в своей речи что-то спасительное, из возможно влияющего на дальнейший процесс.

Как бы он не старался, но всегда приходил к дилемме, заключающейся в противостоянии показаний, которые он собирался дать сегодня. Ведь рассказывая о содеянном, невозможно себя оправдывать открыто, иначе показания мгновенно превращаются из речи кающегося в реплики оправдывающегося, а ради последнего возвращаться вообще не стоит.

Выход один, и состоит он в преднамеренном самообвинении, без утайки фактов и без попытки обхождения шероховатых моментов. Одно допустимо – правда! Правда доведшая до такого состояния, при котором он не смог сопротивляться, может быть оказавшись слабым, может не готовым и испугавшимся – это допустимо, ибо является, во-первых во многом причиной убийств, особенно в начале, а после и тем грузом, который, как в слоеном пироге – чем глубже, тем загадочнее. Остальное, касающееся «Сотни», он решил опустить, как не имеющее отношение…

Все настолько взаимосвязано в купе образующего давления не только на психику, но и на, в конце концов, образовавшееся мировоззрение, где допустимые границы стояли столбами над самыми пропастями, а местами проходили и по самому дну ущелья аморального.

Да, именно так! И «Солдат» понял это уже перед самым входом в оцепленное здание: присяжные заседатели и все остальные участники должны были взглянуть именно его глазами на все события, и не для спасения его самого, но очевидности ради и понимания состояния человека на протяжении почти полутора десятков лет идущего по лезвии ножа и со временем начавшего воспринимать это, как норму жизни.

Он скажет это…, он вывернется на изнанку, совершенно не стараясь оправдать себя, но обязательно объясняя мотивацию каждого участника событий произошедших за эти годы. И это будет справедливо. Пусть все поймут в каком мире жил он и те, кто сидит на скамье подсудимых этого процесса, пусть все увидят, что в основном совпадение множества фактов и факторов, в соединении с характером человека, его социальным положением, нуждами на данный период и еще массой всяких эквивалентов и констант, сопровождающих жизнь каждого присутствующего в зале, могло привести к подобной участи.

Но сегодня и здесь, именно они… и он, подсудимый Шерстобитов – «Солдат», «Сотый», бывший старший лейтенант и бывший «ликвидатор», будет говорить не только от имени себя, но всех, кого постигла подобная участь и пусть вопиющим примером падения личности послужит именно его жизнь, такой, которой видят, а точнее такой, которой можно ее видеть этим людям! Не важно, что это часть – ибо целого не выдержит, а тем более не поймет, никто!