Циклоп - Генри Лайон Олди

— А маги?

— Они умерли, сир.

— Все?

— Нет. Жив Талел, мой учитель. Впрочем, большую часть времени он проводит в состоянии, которые вы, сир, не назвали бы жизнью. Это продлевает ему дни.

И мне тоже, думает Вазак. Талелу Черному не до бывших учеников. Иногда он хочет понять, чего ждет Талел. И не может. Когда жрец Сета бодрствует, он глух к призывам Вазака.

— Остальные умерли? — упорствует король.

— Да, и скверно. У Тобиаса в первый год выросла новая нога. Он радовался, как дитя. Позже он перестал радоваться, а спустя три года покончил с собой. Осмунд заперся в башне и тянул до последнего. Как ушел Н'Ганга, я не знаю.

— А Злой Газаль?

— Газаль-руз очень страдал. Однажды он не выдержал и ушел в Шаннуран. Сказители поют, что он бился с Циклопом, желая погибнуть в бою, и достиг своей цели.

— Они поют правду?

— Что есть правда, сир? Никто больше не встречал Злого Газаля. Иные утверждают, что битвы не было. Что Газаль упал Циклопу в ноги и вымолил здоровье. За это Циклоп взял с него клятву никогда не выходить под свет солнца и луны. Газаль согласился и здоровым ушел во мрак. Сейчас он — правая рука Циклопа.

— Почему он? Почему не Симон Остихарос?!

— Маги живут долго, ваше величество. Но и мы не бессмертны.

— Жаль…

— Не жалейте Симона, сир. Он был не из тех, кто принимает чужую жалость. Впрочем, кое-кто болтает, что Симон — хранитель Шаннурана. В лунные ночи, если смотреть с Седой Мамочки, над входом в подземелья можно увидеть скалу, похожую на статую. Одни толкуют, что это демон Шебуб, другие — что это Симон Остихарос. Якобы при виде врагов в глазницах статуи вспыхивает раскаленная бирюза, и море огня течет навстречу дерзким.

— Красиво, — вздыхает король.

Вазак молчит. Он ставит себя на место дерзких, и думает, что красота — величайшая в мире ложь. Король вернулся три дня назад, после того, как Альберта укусил каракурт. В первый день Вазак чуть не стер себе язык, повторяя навязшее в зубах: вы, сир, не принц, а король, ваш благородный отец скончался, регентом при вас — Филипп Высокий, ваш близкий родственник; я — ваш преданный слуга, маг трона… Подробности Вазак давным-давно опускал. Какая разница, что Филипп — не родич, а сын Альберта? Еще был жив Дорн, старая крыса, когда им удалось дотянуть Альберта до четырнадцати лет, и Недотрога сумел обрюхатить младшую сестру графа ди Гендау. Законный брак, все честь по чести… Филипп родился крепким и бойким. В семнадцать он, соблюдая традицию, задушил юного отца подушкой. Говорят, убийца плакал. Он любил Альберта, жалел его, но советчики убедили Филиппа, что в ином случае Тер-Тесет обречен. О да, думает Вазак. Ночью, орудуя подушкой, Филипп плакал; утром же он зарыдал, как безумный, когда вернувшийся Альберт спросил у него: «Кто вы такой? Нам сказали, что вы — регент…»

Сейчас, намекни кто Филиппу на необходимость прикончить отца — регент велел бы четвертовать мерзавца. Сам — отец двух сыновей-подростков, король для всех, кроме собственного родителя, Филипп благодарил великого Митру за то, что, явив чудо, бог сломал отвратительную династическую традицию. От своих детей Филипп больше не ждал удара в спину.

— А почему Вдова его не съела?

Ирисы. Маки. Кизил. Солнце заливает мир светом. Зеленая вода блестит: глазам больно. А юный король тянется к Вазаку, и во взгляде Альберта — подгорная тьма. Он обожает историю про Циклопа. Разобравшись на скорую руку с государственными делами, Альберт слышит обрывок этой истории — от пажа, гвардейца или певца на пиру — и зовет Вазака. Кто скажет его величеству правду, если не королевский маг?

— Говорят…

Вазак решает опустить это назойливое «говорят». От него горчит во рту. Вазак не верит болтовне глупцов. Он знает, что тайны, в особенности тайны Шаннурана — темнее и опаснее любых легенд. Сказки — для детей и дураков. Для них будущее загадочно, а прошлое мертво. Некроманту хорошо известно: ударь прошлое кнутом, и оно встанет, терзаясь голодом и злобой.

— Почему Вдова не съела Циклопа! — упорствует мальчишка.

— Циклоп откупился, сир. Он принес в Шаннуран нефритовое зеркало, в котором томилась душа Инес ди Сальваре. Вдова приняла душу несчастной, сделав Циклопа владыкой над а'шури. Теперь душа Инес, тоскуя во Вдове, как в темнице, осуждена вечно беседовать с Ушедшими, а это хуже ада. Циклоп же сидит на троне, выточенном из цельного алмаза.

— Король дикарей? — Альберт смеется.

— Именно так, ваше величество.

— Король слепых кротов?

— И наследник тайн Ушедших. Все, что узнает Инес — узнает Черная Вдова, а значит, Циклоп. Он ест эти тайны, как мы едим хлеб. Пьет их, как мы пьем воду. Дышит ими, как мы — воздухом. И во лбу его горит Око Митры.

— А дети? Нам доложили, а'шури крадут человеческих детей…

— Раньше — да, сир.

— А сейчас?

— Сейчас — нет. Детей покупают на невольничьих рынках. Берут из нищих семей, щедро расплатившись золотом. Находят в трущобах, в гильдии побирушек… Да мало ли где? Дети исчезают, и больше никто их не видит. Полагаю, они у Циклопа. Ваши слуги, сир, пытались схватить хотя бы одного посредника, снабжающего Шаннуран детьми. Увы, они не преуспели.

— Он их ест? А Вдова? Она их ест, да?!

Король нетерпеливо машет рукой. Королю скучно слушать про слуг и розыск. Лицо Альберта раскраснелось, глаза сверкают. Однажды я умру, думает Вазак. Я не бессмертен. Надо подготовить преемника. Кто-то должен быть рядом с Альбертом Недотрогой. Некромант боится признаться самому себе, что он привязался к мальчишке.

— Она их лижет. А он их учит.

— Магии?

— Вряд ли, сир. Во всяком случае, я незнаком с этой магией.

Полагаю, дети уже здесь, молчит Вазак. На земле, под солнцем. Циклоповы выкормыши. В харчевнях, на улицах; такие же, как мы. Подданные Короля Камней, вошедшие в возраст; его лазутчики. Что они ищут? Чего хотят? Вазак радуется, что стар. Что сила его не слишком велика, а значит, и годы не будут слишком обременительны. Он уйдет прежде, чем мир изменится окончательно. И не вернется, хоть тысяча кнутов станут звать Вазака обратно.

— Когда воспитанники Циклопа выйдут наружу, — важно заявляет король, — настанет конец света. Так пел сказитель. Мы ему верим. Они выйдут, и мир рухнет.

— Когда же они выйдут, сир? — спрашивает Вазак.

— Через тысячу лет. А может, через пятьсот.

— Хорошо, — с легким сердцем соглашается Вазак. — Пусть выходят.

Эпилог

Пятьсот лет спустя

…прошел я дальше всех.

Р. Говард, «Вознаграждение»

1.