Евангелие от Тимофея. Клинки максаров. Бастионы Дита - Юрий Брайдер

Ждать пришлось довольно долго, но, как я и надеялся, Ирлеф покинула здание в одиночестве. Не имея понятия, как следует обращаться к Блюстителю Заветов и вообще будет ли это прилично на улице, я просто пошел за ней. Уже на следующем перекрестке Ирлеф остановилась, обернулась и откинула на спину капюшон своей просторной одежды. Так я впервые увидел ее лицо вблизи. Неуловимо асимметричное, с широким ртом и длинноватым носом, оно не было ни молодым, ни старым, ни злым, ни добрым. Ее темные волосы были короче моих, а большие глаза напоминали фарфор, расписанный тусклой глазурью. «На глаза осторожной кошки похожи твои глаза», – почему-то вспомнилось мне. Она молчала, но на ее лице было написан немой вопрос.

– Мне нужно поговорить с тобой, любезная, – ничего более умного в этот момент я, увы, не придумал.

– Говори, – холодно ответила она.

– Тебе, конечно, известно, что я помилован?

– Конечно. Ради этого Сходке даже пришлось изменить порядок решения подобных дел. Отныне статус полноправного горожанина может предоставляться таким, как ты, не единодушным решением Сходки, а простым большинством. Конечно, это еще не посягательство на Заветы, но, боюсь, еще совсем немного…

– Почему ты так ненавидишь меня?

– Разве об этом было мало сказано?

– Более чем достаточно. Я не вправе учить тебя, но нельзя же делить всех людей на друзей и врагов. Ты заранее составила мнение обо мне, ничего не зная ни о моей судьбе, ни о моей истинной цели. Никакие доводы повлиять на тебя не могут. Такой образ действий нельзя считать безукоризненным. Ведь ты же не обделена умом и проницательностью. Зачем было извергать на меня сколько голословных обвинений?

– Я служу Заветам. А они не допускают произвольных толкований. В Заветах сказано прямо: «Все, кто извергнут Сокрушениями, извергнуты Изнанкой. Каждое исчадие Изнанки – твой враг, и потому поступай с ним как с врагом». Все! Остальное – лишь болтовня, более приличествующая старухам, чем попечителям города. До сих пор Дит был несокрушим только потому, что его жители чтили Заветы. Впрочем… – Она на мгновение задумалась, словно решая, говорить дальше или нет. – Впрочем, сам по себе ты меня мало интересуешь. Я даже могу допустить, что ты действительно не враг городу. Но, поскольку тебе покровительствует Блюститель Заоколья Хавр, твоя дальнейшая судьба приобретает первостепенное значение.

– Поверь, я не друг ему и даже не пособник. Мы действительно встретились случайно.

– Или ты солгал, или заблуждаешься. В сложных и многотрудных предприятиях Хавра нет места случайностям. Для него случайность – хорошо подготовленная закономерность, – она слабо улыбнулась, наверное, вспомнив свои препирательства с Хавром на Сходке. – Я не привыкла лукавить и не скрываю своих подозрений. Хавр враг. Враг городу, враг мне, враг Заветам. Возможно, он враг всему на этом свете. Заполучив тебя в сторонники, он станет еще опасней. Уничтожить тебя – то же самое, что вырвать топор из рук разбойника.

– Но зачем же этот топор портить? – как бы между прочим заметил я. – Он может пригодиться и достойному человеку.

– До сих пор я была откровенна с тобой. Постарайся ответить тем же. Тебя послал Хавр?

– Отнюдь. Его замыслы мне неизвестны. Но я не желаю быть оружием в его руках. Помоги мне. Позволь уйти отсюда. И, клянусь, никто в этой стране больше не услышит обо мне.

– Ты просишь невозможного. Братская Чаша прочней любой цепи. До конца своих дней ты прикован зелейником к городу. Как бы далеко тебе ни пришлось уйти, ты все равно вернешься.

– На своем пути я повстречал немало всякого. Но город, все население которого от мала до велика сидит на цепи, вижу впервые.

– Природа человека несовершенна. Он алчен, ленив, жесток, лжив. Да, зелейник не панацея. Но ничего лучшего наши предки не придумали. Это узда, наброшенная на дикого зверя, таящегося в каждом из нас. Дитсы уже давно не мыслят себе другой жизни. Этот порядок у них в крови, и иного они не желают.

– Ну и на здоровье! Мы говорим не о них, а обо мне. Разве нет никакого способа преодолеть зависимость от зелейника?

– Если и есть, то я о нем не знаю. Все, что связано с приготовлением зелейника, – великая тайна. Неужели ты надеешься, что ради тебя я преступлю Заветы? Не спорю, погубить тебя будет нелегко. Но для меня это все же легче, чем нарушить то, что было незыблемо со времен основания города.

– Благодарю за откровенность. Продолжать разговор в том же духе не имеет никакого смысла. Ответь мне только на последний вопрос. Если Хавр действительно ваш враг, почему его не покарают? Почему столько участников Сходки приняли его сторону?

– Ни один из Блюстителей в отдельности не ощущает приближение беды. Хавр никогда не подстрекал ни к разрушению бастионов, ни к уличным беспорядкам, ни к упразднению ремесел. Со всеми Блюстителями он старается поддерживать ровные отношения. Степень опасности, которую представляет Хавр, можно оценить только по совокупности его действий. И, кроме того… с его появлением здесь Сокрушения стали происходить реже, а если они и случаются, Хавр может заранее их предсказать. Возможно, он действительно обладает неким редким даром. Или где-то обучился такому. Ведь неизвестно, с кем он якшался до того, как появился в Дите. Многие считают его чуть ли не всесильным защитником города. Но это не к добру. Кроме того, мне приходилось ловить Хавра на лжи. На мелкой лжи, случайно отколовшейся от огромной глыбы обмана, нависшей над городом. А этот его план покорения окрестных земель! Многие им не на шутку увлеклись… Да ведь это то же самое, что заманить несмышленых детей в глухой лес. К сожалению, я не имею прямых доказательств его злого умысла. А необоснованно обвинять полноправного горожанина не позволяют Заветы. За клевету меня могут и зелейником обнести.

Ирлеф вновь накинула капюшон и повернулась, чтобы уйти, но я мягко придержал ее за рукав.

– Значит, мы расстаемся врагами?

– Зависит только от тебя. Живи как все, следуй Заветам, заботься о безопасности Дита, трудись на общее благо, и никто не посмеет тебя упрекнуть.

Одно из трех, подумал я, глядя ей вслед. Или благо города Хавр и Ирлеф понимают по-разному. Или кто-то из них действительно скрытый враг. Хотя, возможно, у них просто ненормальные личные отношения.

Теперь, безо всякого дела шатаясь по городу, я смотрел на него совсем другими глазами. Раньше это был пристальный взгляд зверя, ненароком угодившего в западню и отыскивающего лазейку на волю, теперь – равнодушная созерцательность невольника, для которого клетка стала почти родным домом. Все вокруг теперь были мои братья и сестры, кроме бритоголовых кастратов, с которыми я на брудершафт не пил. Да и на длинные терпеливые очереди, встречавшиеся в каждом квартале, я смотрел совсем по-другому.