Сталин и Гитлер - Ричард Овери

Советская экономика, по самым последним данным, выросла с 1933 по 1937 год по крайней мере на 70 %17.

В обоих случаях этот рост был достигнут в условиях относительной экономической изоляции, в то время как остальная часть мировой экономики металась в поисках выхода из кризиса 1930-х годов. За период с 1928 по 1937 год внешняя торговля в Советском Союзе и Германии упала на две трети; иностранные инвестиции, увеличивавшиеся в 1920-х годах, не играли какой-либо роли в росте экономик в 1930-1940-х годах. Изоляция между тем не была совершенно непреднамеренной. У каждой из двух диктатур были собственные практические и идеологические мотивы стремиться к «автаркии», или полной самообеспеченности. Важнейшим из таких мотивов было предположение о том, что на случай любой будущей «тотальной» войны диктатурам придется скорее всего полагаться только на собственные ресурсы. Этим объясняется одна из общих черт двух экономик: в течение 1930-х годов на структуру и развитие экономик сильнейшее влияние оказывал тот факт, что приоритет отдавался вопросам обороны и расширению инфраструктуры за счет социальных сфер экономики и уровня жизни населения. Политика автаркии и перевооружения не были особенностью только Германии и Советского Союза, однако эти две страны отличало стремление государства нарушить баланс экономических приоритетов в пользу целей, которые были главным образом политическими и военными, а не экономическими. Подобное развитие событий стало возможным в двух диктатурах только потому, что мобилизация экономик для решения общенациональных задач происходила под мощнейшим влиянием собственных взглядов диктаторов, касающихся основополагающих целей развития и функционирования экономик.

Оба, и Сталин и Гитлер, были противниками капитализма. Ни тому ни другому не были близки идеи неограниченного экономического индивидуализма, свободного рынка и мотивы прибыли, определяющие лицо современной капиталистической системы. Оба, исходя из своих соображений выгоды, признавали необходимость вытеснения либерализма или «буржуазной» экономики новым экономическим порядком. В 1920-х годах для того, чтобы понять, что капитализм ведет к классовым конфликтам, экономическому эгоизму и регулярно повторяющимся кризисам, не обязательно нужно было быть марксистом. Сталин, конечно же, был марксистом: либеральный экономический порядок был обречен на вымирание из-за своих фундаментальных противоречий. «Для того чтобы уничтожить кризис, – говорил он на XVI съезде партии, незадолго до начала нападок на огромный российский частный сектор, – необходимо уничтожить капитализм»18. По мнению Гитлера, капитализм нес ответственность за то, что держал нацию в заложниках космополитических интересов, паразитарного класса «рантье». «Экономическая система в наши дни, – говорил он одному из партийных лидеров в 1934 году, – это изобретение евреев». Он рекомендовал «радикально уничтожить… весь неограниченный экономический либерализм». «Капитализм, – объяснял он Муссолини десять лет спустя, – исчерпал себя»19.

Оба диктатора в экономике видели инструмент, средство, необходимое для того, чтобы положить конец капитализму, но не самоцель. Гитлер и Сталин воспринимали экономическое развитие как незаменимую основу для достижения других приоритетов: создания социальных утопий, военной защиты диктатур, достижения социального мира, строительства отдаленного государства будущего, которое будет неизменно процветать. Эти амбиции, как считали диктаторы, не могут быть реализованы, если полагаться только на согласие рыночного капитализма отречься от его главных, устремленных на получение прибыли импульсов и отдать предпочтение высшим целям, к которым стремиться сообщество. Гитлер отвергал «свободную игру сил» в пользу идеи, что то, «что когда-то происходило случайно, теперь должно планироваться». Сталин в той же речи на съезде партии в 1930 году насмехался над «детской формулой», предсказывающей, что «капиталистические элементы мирным путем трансформируются в социалистические»20.

Тот факт, что в мировоззрении Сталина экономика занимала центральное место, не вызывает сомнений. В рамках марксизма материалистический взгляд на историю является непререкаемой аксиомой: политические системы и социальное устройство общества вытекают в конечном итоге из способов производства (феодализм, капитализм и т. д.) и социальных отношений, которые эти способы производства генерируют (рабы и рабовладельцы, капиталисты и пролетарии). В 1920-х годах в Советском Союзе исходили из того, что в какой-то момент способ производства станет главным образом социалистическим, что позволит совершить переход к бесклассовому социалистическому обществу. Однако при Новой экономической политике экономика на самом деле оставалась смешанной и социализм в ней сочетался с капитализмом, а четыре пятых всего трудоспособного населения страны было вовлечено в ту или иную форму частного предпринимательства. Мнение партии по этому поводу разделилось: некоторые ее руководители полагали, что незначительная доля частной экономики может со временем перерасти в более социалистические формы; другие выступали за ускоренное индустриальное развитие и уничтожение остатков капиталистического строя. То влияние, которое эти дебаты оказали на внутрипартийные политические конфликты, которые позволили Сталину выйти на передний план, мы уже обсудили. Здесь же необходимо показать, что к зиме 1927/28 года Сталин в конце концов пришел к убеждению, что режим должен пойти на риск конфронтации с преимущественно несоциалистическими массами и эксплуатирующими их «новыми миллионерами», начав плановое строительство социализма. Для Сталина экономические преобразования означали движение только к одной главной цели: «полный вперед по пути индустриализации к установлению социализма»21.

Экономическая революция, начавшаяся с первым пятилетним планом, была направлена на достижение большего соответствия между способом производства и системой социальных отношений. Сталиным была сформулирована одна простая идея, одобренная большинством членов партии: социализм невозможен без общественной собственности и общественного руководства экономикой. Экономика стала единственным средством достижения социально-политических целей партии и победы над сохраняющимся в стране капитализмом. В понимании Сталина это означало два разных, но взаимосвязанных процесса: создание современной индустриальной и аграрной экономики с одной стороны, и «уничтожение эксплуатации» и подавление последних отчаянных попыток контрнаступления капитализма – с другой22. Совместить две цели в рамках классического марксизма было весьма затруднительно. Строительство индустриальной экономики сверху путем делегирования полномочий планирующему аппарату государства и навязывания особых экономических условий, ведущих к социализму, должно было компенсировать отсутствующую буржуазную стадию развития российской экономики. Этого можно было достичь только в условиях жесткой командной экономики и высокой степени экономического принуждения. «Наступление социализма» на капиталистических врагов внутри советского общества и на империалистов за его пределами превратило социалистическую экономику в инструмент войны против капитализма до победного конца. В 1930 году Сталин напомнил своим слушателям о том, что ключевой вопрос был сформулирован самим Лениным: «Кто – кого?» Находясь в условиях капиталистического окружения и перманентной угрозы военной интервенции, Сталин стал рассматривать экономику как источник военной мощи, необходимой для сохранения революционного государства. В 1932 году он использовал всю свою власть для сдвига экономических планов в направлении обеспечения обороноспособности; выбор, сделанный в пользу применения командной экономики в качестве щита и меча в соревновании с капитализмом, затмил все остальные приоритеты и оставил Советский Союз обремененным на все остальное время его существования чрезмерной военной промышленностью23.