Разоблаченная Изида. Том I - Елена Блаватская

Весь наш данный труд является протестом против такого распущенного мышления, судящего древних. Для того, чтобы быть вполне компетентным в критике их идей и убедиться, ясны ли эти идеи и «соответствуют ли они фактам», нужно просеять их идеи до самого дна. Бесполезно повторять то, о чем мы часто говорили, и то, что должен бы знать каждый ученый, а именно: что квинтэссенция их знаний находилась в руках священнослужителей, которые никогда не записывали ее, и в руках тех «посвященных», которые, подобно Платону, не осмеливались записать ее. Поэтому те несколько размышлений о материальной и духовной вселенных, которые они записали, не могли дать потомкам возможности правильно их судить, даже если бы вандалы раннего христианства, позднейшие крестоносцы и фанатики средневековья не уничтожили три четверти того, что осталось от Александрийской библиотеки и ее последних школ. Профессор Дрейпер доказывает, что один только кардинал Ксименс «предал пламени 80000 арабских рукописей на площадях Гренады, причем среди них было много переводов классических авторов». В Ватиканских библиотеках было обнаружено, что в наиболее редких и драгоценных древних трактатах целые абзацы были выскоблены, вычеркнуты для того, чтобы вместо их вписать нелепые псалмы!

Кто же тогда из тех, которые отворачиваются от «Тайной доктрины» как от «нефилософской» и поэтому нестоящей научной мысли имеет право сказать, что он изучил древних, что он осведомлен обо всем. Что они знали и теперь, зная гораздо больше, чем они, знает, что они знали мало, если вообще, что-либо знали. Эта «Тайная доктрина» содержит в себе альфу и омегу универсальной науки; в ней угол и краеугольный камень всей древней и современной науки; и только в этой «нефилософичной» доктрине остается захороненным абсолют в философии темных проблем жизни и смерти.

«Великие энергии Природы познаются нами только по производимым ими последствиям», – сказал Палей.

Перефразируя это высказывание, мы хотим сказать, что великие достижения древности известны потомству только по их последствиям. Если кто-нибудь возьмет книгу по алхимии и будет читать в ней размышления братьев Розы и Креста о свете и золоте, он будет поражен по той простой причине, что он совсем ее не поймет.

«Герметическое золото», – он прочтет, – «есть изливание солнечного луча или света, введенного незримо и магически в тело мира. Свет есть сублимированное золото, высвобожденное магически невидимым звездным притяжением из материальных глубин. Таким образом, золото есть отложение света, самозарождающееся. Свет в небесном мире представляет собою тонкое, парообразное, магически облагороженное золото или «дух огня». Золото притягивает низшую природу из металлов и, усиливаясь и умножаясь, превращается в самого себя».[350]

Тем не менее, факты остаются фактами; и как Бюллот сказал о спиритуализме, мы хотим высказаться об оккультизме вообще и об алхимии в частности, что это не есть дело мнений, а дело фактов; люди науки называют неугасимые лампы явлением невозможным, но, тем не менее, люди нашего нынешнего века так же, как в дни невежества и суеверия, обнаруживали их светло горящими в старинных склепах, где они веками пребывали взаперти; и еще существуют люди, владеющие секретом поддерживать такие огни в течение нескольких веков. Люди науки говорят, что древний и современный спиритуализм, магия и месмеризм ничто иное, как шарлатанство и обман; но по лицу земли ходят 800 миллионов мужчин и женщин в полном здравом рассудке, которые во все их верят. Кому мы должны доверять?

«Демокрит», – по словам Лукиана [194], – «не верил ни в какие (чудеса)… он посвятил себя открытию метода, посредством которого теурги были в состоянии их производить, одним словом, его философия привела его к заключению, что магия целиком заключалась в применении и в имитации законов и процессов природы».

Мнение этого «смеющегося философа» приобретает для нас величайшую важность, так как маги, оставленные Ксерксом в Абдере, были его наставниками и, кроме того, он еще в течение долгого времени изучал магию у египетских священнослужителей [239ix, 34]. Почти девяносто лет из своей стодевятилетней жизни этот великий философ производил опыты и записывал их в книгу, которая, согласно Петронию [342, lib. ix, cap. iii], трактовала о природе – факт, который проверил он сам. И мы находим, что он не только верил и совершенно не отрицал чудеса, но, наоборот, утверждал, что те чудеса, которые удостоверены показаниями очевидцев, происходили и могли происходить; даже наиболее невероятные, последние были произведены с помощью «сокровенных законов природы» [56].

«Тот день, когда будет отвергнута какая-либо из теорем Евклида, никогда не настанет» [48], – говорит профессор Дрейпер, прославляя последователей Аристотеля за счет последователей Пифагора и Платона. Должны ли мы в таком случае не доверять ряду хорошо осведомленных авторитетов (между прочими и Лемприер), которые утверждают, что пятнадцать книг «Элементов» не следует целиком приписывать Евклиду, и что многие из наиболее ценных истин и доказательств, содержащихся в них, обязаны своим происхождением Пифагору, Фалесу, Евдоксу? Что Евклид, несмотря на свою гениальность, был первым, кто привел их в порядок и только вплетал собственные теории постольку, поскольку они были нужны для создания цельной, завершенной и взаимосвязанной системы геометрии? И если эти авторитеты правы, тогда опять-таки современники в долгу непосредственно перед центральным солнцем метафизической науки – Пифагором и его школой – за появление таких людей как Эратосфен, известный по всему миру геометр и космограф, Архимед, и даже Птоломей, несмотря на его упорствование в своих ошибках. Если бы не точная наука этих людей и не фрагменты их трудов, оставшиеся после них, на которых Галилей мог обосновать свои суждения, верховные жрецы науки девятнадцатого века, возможно, все еще находились бы в оковах церкви и в 1876 г. продолжали бы философствовать по космогонии Августина и Вед о вращающемся вокруг земли небесном куполе и величественной плоскости земли.

Девятнадцатый век положительно кажется обреченным на унизительные признания. В Фелтре (Италия) воздвигают публичную статью «Панфило Кастальди, славному изобретателю передвигаемого печатного шрифта», и добавляют в надписи великодушное признание, что Италия воздает ему «дань почестей, которая слишком долго задерживалась». Но как только статуя была воздвигнута, полковник Гул посоветовал жителям Фелтры «пережечь ее на известку». Он доказывает, что многие путешественники, кроме Марко Поло, привозили домой из Китая книги, отпечатанные при помощи таких вырезанных из дерева передвижных шрифтов [324, т. i, с. 133—135]. В некоторых тибетских монастырях, где имелись типографии, мы видели такие деревянные печатные колодки с вырезанными шрифтами, они хранятся, как музейная редкость. О них известно, что они очень древнего происхождения и что по мере того, как шрифты совершенствовались, старые были изъяты из употребления во время раннего ламаизма. Возможно, что в Китае они существовали до наступления христианской эры.

Пусть каждый задумывается над умными словами профессора Роско в его лекции о «Спектральном анализе»:

«Новые истины должны найти полезное применение. Возможно, что ни вы, ни я не в состоянии предусмотреть как и когда, но в любой миг может настать то время, когда наиболее сокровенные тайны природы сразу же будут использованы на благо человечества, и нет человека, хоть что-нибудь понимающего в науке, который станет в этом сомневаться. Кто бы мог предсказать, что открытие явления, что ноги мертвой лягушки подрагивают, когда их касаются двумя различными металлами, приведет в течение немногих лет к открытию электрического телеграфа?»

Профессор Роско, при посещении Киршхоффа и Бунзена, когда они занимались своими великими открытиями по природе линий Фраунхоффера, говорит, что в его уме сразу вспыхнула мысль, что в солнце имеется железо; этим профессор добавил еще одно доказательство к миллиону предшествующих, что великие открытия обычно приходят вспышкою, а не умозаключениями. И много таких вспышек нам предстоит узнать… Может быть, будет обнаружено, что одна из последних искр современной науки – прекрасный зеленый спектр серебра – совсем не новость, но, несмотря на малочисленность и «великую низкопробность их оптических инструментов», был хорошо известен древним химикам и физикам. Серебро и зеленый цвет ассоциировались вместе еще в дни Гермеса. Луна, или Астарта (герметическое серебро), является одним из двух главных символов розенкрейцеров. Герметическая аксиома гласит: