Разоблаченная Изида. Том I - Елена Блаватская

Доктор Риболд, французский археолог, пользующийся некоторой известностью, предоставляет своим читателям некоторую возможность судить о культуре, которая преобладала в Египте 5000 (?) лет до Христа, говоря, что в то время там было «не менее тридцати или сорока жреческих колледжей, где изучали оккультные науки и практическую магию».

Один писатель в «Национальном ежеквартальном обозрении» (Том XXXII, № LXIII, за декабрь 1875 г.) говорит, что

«Недавние раскопки, произведенные в развалинах Карфагена, вынесли на свет божий следы цивилизации, утонченного искусства и роскоши, затмевающие древний Рим. И когда был опубликован декрет «Delenda est Carthago»[352], владычица мира хорошо знала, что она собирается разрушить нечто большее, чем она сама, ибо в то время, как одна империя покоряла мир только силою оружия, другая являлась последней и наиболее совершенной представительницей расы, которая за сотни лет до того, когда еще Рим никому и не снился, руководила цивилизацией, ученостью и умами человечества».

Это тот Карфаген, который по словам Апиана, существовал еще в 1234 году до Христа, другими словами, существовал за 50 лет до взятия Трои, и он не тот общеизвестный Карфаген, который якобы был построен Дидо (Элиссой или Астартой) четырьмя веками позже.

Вот перед нами еще одна иллюстрация к учению о циклах. Признания Дрейпера касательно астрономической эрудиции древних египтян находят сильное подтверждение в одном интересном факте, почерпнутом мистером Дж. М. Пиблсом в лекции, прочитанной в Филадельфии профессором О. М. Митчеллом, астрономом. На гробе одной мумии, ныне находящейся в Британском Музее, был изображен зодиак с точными местонахождениями планет во время осеннего равноденствия в 1722 году до нашей эры. Профессор Митчелл рассчитал точное положение небесных тел, входящих в нашу солнечную систему, в указанное время.

«В результате», – сообщает мистер Пиблс, – «я пришел к следующему выводу: к моему великому изумлению… оказалось, что 7-го октября 1722 г. до Р. X. луна и планеты занимали точные места, соответствующие изображенным на саркофаге в Британском музее» [344].

Профессор Джон Фиске в своем наступлении на «Историю интеллектуального развития Европы» доктора Дрейпера обрушивается на доктрину циклического продвижения, заявляя, что «мы никогда не знали ни начала, ни конца какого-либо исторического цикла и также не имеем убедительных доказательств, что мы теперь проходим какой-то цикл».[353] Он упрекает автора этого красноречивого и продуманного труда за «странную склонность, проявляемую на протяжении всего его труда, не только приписывать лучшую часть греческой культуры египетским источникам, но и постоянно возвеличивать неевропейскую цивилизацию за счет европейской цивилизации». Мы полагаем, что эту «странную склонность» могли бы санкционировать сами великие греческие историки. Профессор Фиске мог бы с пользою для себя снова перечитать Геродота. «Отец истории» неоднократно признает, что Греция всем обязана Египту. Что же касается утверждения, что мир никогда не знал ни начала, ни конца какого-либо цикла, то стоит только бросить взор назад на многие покрытые славой нации, которые сошли с исторической сцены, то есть дошли до конца своего великого национального цикла. Сравните Египет древности с его совершенным мастерством, наукой и религией, его славные города и памятники, его кишащее население с Египтом сегодняшнего дня, населенным чужеземцами; с его развалинами, служащими обиталищем для летучих мышей, и несколькими коптами, единственно уцелевшими наследниками всего этого величия, – и вы увидите, правдива ли теория цикличности. Говорит Глиддон, которому Фиске теперь возражает:

«Филологи, астрономы, химики, живописцы, архитекторы и врачи должны возвратиться в Египет, чтобы узнавать происхождение языка и письменности, календаря и солнечного движения, искусство резать гранит медным резцом, придавать эластичность медному мечу, изготовлять стекло с различными оттенками радуги, транспортировать отдельные глыбы полированного сиенита весом 900 тонн на любое расстояние по воде и по суше, строить арки, закругленные и заостренные, с непревзойденным доныне мастерством и точностью за 2000 лет до „Великой канализации“ Рима, создавать скульптурные дорийские колонны за 1000 лет до того, как дорийцы впервые упоминаются в истории, писать фрески неразрушающимися красками, практические познания по анатомии и построение пирамид, бросающих вызов времени».

«Каждый мастер-ремесленник может увидеть в египетских памятниках достижения по своему ремеслу, какими они были 4000 лет тому назад; и будь это колесный мастер, создающий колесницу; сапожник, затягивающий свою дратву; закройщик кож, пользующийся той же самой формы ножом, которая и теперь считается самой лучшей; ткач, бросающий тот же самый ручной челнок; жестянщик-лудильщик, пользующийся той же самой трубкой для дутья, которая еще совсем недавно была признана самой эффективной; резчик печатей, вырезывающий на них иероглифы с такими именами, как Шухо, более 4300 лет тому назад – все они и еще много других поразительных свидетельств об египетском приоритете требуют только одного взгляда на эстампы Роселлини, чтобы убедиться».

«Истинно», – восклицает мистер Пиблс, – «эти храмы Рамзеса и гробницы были таким же чудом для Геродота, какими они являются для нас!» [344]

Но даже во времена Геродота безжалостная рука времени уже оставила свои следы на их постройках, и некоторые из них, память о которых полностью изгладилась бы, если бы не Книги Гермеса, ушли в бездну забвения. Царь за царем, династия за династией прошли в блестящем шествии перед глазами поколений, сменяющихся одно за другим, и их слава прогремела по всей обитаемой части Земли. Тот же самый покров забвения накрыл их и их памятники еще до того, как первый из наших авторитетов по истории, Геродот, сохранил для потомства воспоминание о мировом чуде – Великом Лабиринте. Давно принятая библейская хронология сковала умы не только духовенства, но даже мало освободившихся от пут ученых, которые, трактуя о доисторических останках в различных частях света, постоянно проявляют боязнь – как бы не преступить периода в 6000 лет, до сих пор отведенного богословами в качестве возраста нашего мира.

Геродот нашел Лабиринт уже в развалинах; но, тем не менее, его восхищение строителями Лабиринта не знает пределов. Он считал Лабиринт гораздо более чудесным произведением, чем пирамиды, и в качестве очевидца подробно его описывает. Французские и прусские ученые так же, как и другие египтологи, согласны в отношении местонахождения и тождественности его благородных развалин. Кроме того, они подтверждают описание, данное старинным историком. Геродот повествует, что он нашел там 3000 комнат, половина из которых – под землей, половина – на поверхности земли.

«Верхние комнаты», – говорит он, – «я сам прошел и подробно осмотрел. В подземные залы (которые могут существовать и доныне, насколько известно археологам) заведующие этими помещениями меня не пустили, так как там находятся гробницы царей, которые построили Лабиринт, а также гробницы священных крокодилов. Верхние комнаты я видел моими собственными глазами и нашел, что они превосходят все другое, созданное человеком».

В переводе Раулинсона в уста Геродота вкладываются следующие слова:

«Проходы через дома и различные повороты пути через дворы возбуждали во мне бесконечное восхищение, когда я переходил из дворов в залы, а оттуда в колоннады, из колоннад в другие дома и опять во дворы, до того не виденные. Крыши повсюду были каменные так же, как и стены, причем, и те и другие были покрыты искусной резьбой. Каждый двор был окружен колоннадой, которые были воздвигнуты из белого камня и украшены изысканными скульптурными изображениями. В углу Лабиринта стоит пирамида высотою в сорок фатомов[354] с высеченными на ней крупными фигурами. Обширный подземный ход вел в ее внутренность».

Если таким был Лабиринт, когда его обозревал Геродот, какими же в таком случае были древние Фивы, город, разрушенный намного раньше псамметихского периода, царившего 530 лет спустя после разрушения Трои? Мы узнаем, что в его время столицей был Мемфис, тогда как от блистательных Фив остались только развалины. И если теперь мы, люди, могущие составлять свое мнение только по развалинам того, что было развалинами так много веков до нашей эры, ошеломлены при рассматривании этих развалин, то каков был вид Фив в дни его процветания и славы? Карнак – храм, дворец, развалины – как бы ни называли его археологи, – являются их единственными представителями. Но, стоя одинокими и покинутыми, они годятся в качестве эмблемы величественной империи; словно забытые временем, шествующим вперед через века, они свидетельствуют об умении и искусстве древних. Тот, действительно, лишен духовного восприятия гения, кто не почувствует и не увидит интеллектуального величия расы, запланировавшей и построившей их.